А теперь говорить было еще страшнее…. как сказать ребенку, что его мать убили у него на глазах и едва не убили его самого из-за его девушки? Как объяснить, что его сломал и собрал воедино один и тот же человек? Как я могу заставить сына увидеть, что вины Изабеллы в этом не было, если часть меня самого обвиняла ее все эти годы?
Жена так отчаянно пыталась спасти ребенка, что пострадала сама, и все, что я мог – это попытаться завершить ее дело… но это трудно, чернота внутри все еще струится под поверхностью кожи, угрожая поглотить меня.
Я слегка подпрыгнул, когда ощутил руку Эсме у себя на плече. Я так глубоко погрузился в мысли, что почти забыл о ее присутствии. Она вздохнула и нежно потерла плечо рукой.
– Она просила меня о своей матери, знаешь. Хотела узнать, видела ли я ее, – сказала Эсме. Я легко улыбнулся, кивая.
– Удивлен, что она не спросила о своей матери меня, но, догадываюсь, ей некомфортно обсуждать это со мной. Я все еще вижу предчувствие и страх в ее глазах, когда она рядом со мной, – сказал я. – Я почти проиграл с ней, в этом я хорош. Проигрыш за проигрышем.
– Эй, не надо так себя. Думаю, всегда есть место для спасения, – сказала она. – Кстати, предчувствую, что ты найдешь способ разобраться с этим, спасти ее, спасти, как хотела Элизабет, и найдешь возможность, как этим красивым детям снаружи быть вместе.
Она кивнула в сторону окна, и я оглянулся, заметив Эдварда и Изабеллу за деревьями недалеко от двора. Они оба широко улыбались и смеялись. Я застонал, покачивая головой.
– Ты всегда слишком хорошо обо мне думаешь, Эсме, – сказала я, поднимаясь. – Я не чудотворец. Когда они зайдут внутрь, скажи Изабелле подняться ко мне в офис, я хочу с ней поговорить.
Я вышел из комнаты, игнорируя пронизывающий взгляд Эсме. Я быстро поднялся по ступенькам и подошел к офису. Открыв дверь, я скользнул внутрь и закрыл за собой. Включив свет, я приблизился к столу и сел на свое кресло. Я вздохнул и включил ноутбук. Потом открыл нижний ящик стола и достал некоторые таблицы, просматривая их и делая заметки.
Сейчас работа в организации вновь стала тяжелой, куча дел постоянно требовали внимания и проблемы возникали словно из ниоткуда. Работа в госпитале была дополнительной нагрузкой, я не мог уделять ей столько внимания, как другие врачи. Я всегда хотел быть доктором и помогать людям исцеляться, что кажется очень странным, есть учесть, сколько жизней я отобрал. Когда мой отец был боссом, это было невозможно, он полагал на меня большие надежды. Он считал, что медицинская школа бесполезна, просто трата времени, и я отдавал всего себя организации. Он умер где-то через год после нашей с Элизабет поездки в Финикс, сердечный приступ во сне. Аро встал на его место, стал боссом. Аро давно взял меня под свое крылышко, и я довольно быстро поднялся по служебной лестнице под его чутким руководством. После всего, что случилось с Элизабет, я с мальчиками переехал в Вашингтон, и Аро благословил меня на медицинскую практику. Он был снисходительным человеком, и я был благодарен за это. Он понимал, что значит для меня семья, он тоже крепко держался семьи, которая может быть и благословением, и проклятием. В последнее время я ощущал и то, и другое, хоть проклятие становилось мне по понятию все ближе.
Я напечатал письмо коллеге с работы, когда раздался деликатный стук в дверь. – Входите, – крикнул я, зная, что это была Изабелла. Дверь медленно открылась и она сделала шаг внутрь, закрывая за собой. Я глянул на нее и заметил страх, страх глубоко внутри, он прямо сочился из глаз. Изабелла была сильной девушкой, одной из тех, которые крепко хранят секреты. Так похожа на мою жену. Но она плохо меня знала; она не понимала, как хорошо я умею разбираться в людях.
И она, и мой сын были свято уверены, что они отлично укрываются, но они оба совершали ошибки. Слава Богу, не так много, как я ожидал, учитывая ситуацию. Она допустила оплошность и фактически призналась, что умеет читать. В самый первый день тут она прочитала название на бутылке с жидкостью для окон, так как на ней была инструкция по применению. Она знала, что там говорилось, что это было для стекол, и позже она признала это, когда я спросил.
Они оба прямо светились, когда я отключил камеры в доме, хоть и были на расстоянии друг от друга, но связь между ними была очевидна. Как будто магнетизм, который окутывал их. Я видел, как они краснеют, когда находятся рядом, как обмениваются взглядами. И они забыли о камерах на улице, которые следили за владениями, я видел, как он целовал ее в машине буквально несколько дней назад, но все же – не так много промахов, как я ожидал.
– Присядь, Изабелла, – сказала я, кивая на кресло напротив меня. Она согласно кивнула и подошла ближе, аккуратно присаживаясь. И смотрела на меня в ожидании, хоть ее выражение лица и было пустым, глаза ее выдавали. Я закрыл ноутбук и перевел на нее взгляд. – Хороший был день, dolcezza? – спросил я. Она легко улыбнулась и кивнула.
– Да, сэр. Спасибо вам, – вежливо ответила она. Она всегда была учтивой, всегда придерживалась хороших манер рядом со мной.
– Хорошо, – кивнул я. – Не возражаешь, если я задам тебе вопрос?
Я увидел вспышку паники у нее во взгляде, но все же она согласилась: – Конечно, я не возражаю, – сказала она.
– До того, как ты увидела меня в тот полдень, когда я забирал тебя от отца, ты помнишь, что мы встречались? – спросил я. Она нахмурилась, лицо вытянулось от удивления. Я невольно улыбнулся, это напомнило мне о том взгляде, который она бросила на Элизабет, когда та сказала Изабелле, что она грязная.
– Нет, сэр, – нерешительно ответила она, подозрительно глядя на меня. Я кивнул, вздыхая. Мой визит в Финикс на нашу годовщину не был единственным разом, когда я контактировал с Изабеллой. Через несколько месяцев отец послал меня обратно, и Элизабет умоляла меня поехать самому. Я сначала сопротивлялся, но потом согласился, ведь обычно жены сопровождали нас в деловых поездках, и в этом не было ничего страшного. В третий раз мы поехали туда через два месяца и взяли с собой Эдварда. Думаю, раз она не могла вспомнить меня, как она могла помнить Эдварда. Эдварду тогда исполнилось пять, а Изабелле было по-прежнему три, поэтому неудивительно, что у нее не осталось воспоминаний о встрече, но я подумал, может, эта встреча в детстве заставила их ощутить подсознательное родство друг к другу. Также я часто размышлял, может ли тот факт, что Эдвард похож на Элизабет, на неосознанном уровне влиять на Изабеллу, даже если она этого не осознает. Я обманул ее на День Благодарения, и чувствую себя ужасно из-за этого, но она избегала меня всеми способами, а я хотел найти причину провести с ней время и не вызвать подозрений. Поэтому я выбросил яйца, зная, что без них она не сможет приготовить обед, и мы поехали с ней в магазин. Я расспрашивал ее во время поездки, почему ей так легко с Эдвардом, желая выяснить, что, может, она чувствует это родство, но она избегала прямых ответов.
– Когда я впервые встретил тебя, Изабелла, тебе было три года, – сказал я, зная, что от этого открытия вреда не будет. – Хорошо, ты сказала моей жене и мне, что тебе три, но показала только два пальца, – она улыбнулась, и я тоже заулыбался. – В любом случае, кажется странным, что ты помнишь мою сестру, а не меня, хотя я видел тебя не раз за эти годы.
С ее лица сползла улыбка, в глазах снова зажглась паника. – Простите, сэр, – быстро проговорила она. Я нахмурился от удивления.
– Не надо извиняться, дитя. Мне просто интересно, вот и все. В любом случае, причина, по которой я попросил тебя зайти другая, я хочу тебе кое-что дать. Я думал, следует ли мне это делать, но потом решил, что держать это у себя жестоко и нечестно, – ответил я. Она сконфуженно уставилась на меня.
– Хорошо, – мягко ответила она. Я легко улыбнулся и открыл верхний ящик стола, доставая фотографию. У меня она была уже несколько недель, с моего первого визита в Финикс с Алеком. Он поехал туда по делам, в резиденцию сестры, а я – по личным причинам. Он отчасти понимал, почему я там – чтобы сделать эту фотографию, но остальное я ему не говорил. Я не хотел вовлекать его в то, что ему не нужно, поэтому и не сказал, что отправился за ДНК Рене.
