– Я говорил тебе, что твоими чертовыми сосками можно будет резать по стеклу, – сказал я. Она закатила глаза, и я засмеялся. – Я серьезно. Расстегни пальто, задери рубашку и разреши мне посмотреть, – сказал я шутливо, обхватив и сжав через пальто ее левую грудь. Она смотрела на меня широко распахнутыми глазами и сильно шлепнула своей рукой по моей. Я быстренько убрал руку от ее груди, потирая ушибленное место, и засмеялся. – Боже, тебе не стоило бить меня, tesoro, это была всего лишь проверка. Ну ты знаешь, в исследовательских целях и прочем дерьме.

Она засмеялась, покачав головой. Я был рад, что со мной она, черт возьми, достаточно раскрепостилась в сексуальном плане, и что я могу шутить с ней, потому что в этом был весь я. У меня были чертовы грязные мыслишки, и я ничего не мог с этим поделать. Я усмехнулся, полез в карман и вытащил iPod. Я подключил его и начал искать музыку, пока мы ждали, чтобы оттаяли окна. Через минуту я сдался, и обратился к Изабелле: – Ты умеешь обращаться с одной из таких штук? – спросил я, кивая на iPod. Она удивленно уставилась на меня, и я улыбнулся. – Просто нажимай на эти кнопки, пока не нарвешься на песню, которая тебе нравится, хорошо? И я не такой уж привередливый, мне нравится все, что тут есть, поскольку он принадлежит мне и все тут.

Она неуверенно кивнула, и я передвинул рычаг на передачу, так как сейчас я уже мог видеть сквозь лобовое стекло. Я выехал на подъездную дорожку, и на полному газу покатил к автостраде, потому что поездка до Сиэтла была чертовски долгой.

Во время езды мы небрежно беседовали, она листала музыку, иногда останавливаясь на какой-то песне. Я понял, что у нее был вполне эклектический вкус, и, казалось, что ей нравилось почти все. Я вынужден был признаться, что мне было невероятно трудно позволить кому-то управлять моей музыкой, даже ей, но я пошел на это, потому что не знал, что за хрень ей нравилась, а мне хотелось бы знать.

Солнце взошло и светило ярко, когда мы прибыли на паром. Я купил билет и, заехав на него, припарковался. Изабелла выглядела испуганной и немного напряженной, и я знал, что она уже ездила на пароме, когда отец привез ее из Феникса, но тогда она, вероятно, пребывала в некотором оцепенении из-за всего происходящего, всего настолько нового на тот момент. Я потянулся и схватил ее за руку, сцепив в замок наши пальцы. Она посмотрела на меня и улыбнулась, ее напряжение улетучилось.

Некоторое время я разглядывал ее, а затем наклонился к ней. Она последовала моему примеру, и я припал губами к ее, раздвигая ей губы языком. Она застонала прямо мне в рот, и я глубоко проник в нее поцелуем.

– Я люблю тебя, – сказал я, оторвавшись от ее рта. Она улыбнулась.

– Я люблю тебя, Эдвард, – тихо сказала она. Я хмыкнул, потому что охренеть как любил, когда она говорила мне, что любит. Это заставило мое сердце отреагировать хаотичным биением, а звук моего имени, скатившийся из уст, все во мне перевернул.

Во время поездки на пароме мы остались в машине, потому что было адски холодно, и я скатился с него, когда мы оказались по другую сторону. Я сразу же поехал прямо в центр города, к ТЦ Нортгейт, надеясь, что он не окажется чересчур переполненным, и мы прибыли как раз к открытию. Я поставил машину и вылез, подошел к Изабелле и помог ей выбраться. Я подарил ей улыбку и наклонился, легко ее поцеловав.

– Пошли, давай тратить гребаные деньги, – сказал я. Она улыбнулась и кивнула, взяв меня за руку. Мы направились внутрь и она сразу же напряглась, потому что это место было чертовски большим и хотя было еще очень рано, народу было много. Я подумал о том, что вот такая вот хрень происходит, когда до последней минуты ждешь, чтобы пойти по магазинам – приходится иметь дело с толпой.

Я вел ее за руку и начал болтать о всякой фигне, надеясь, что она сконцентрирует свое внимание на мне, а не на других людях. Несколько минут мы просто гуляли по торговому центру, не заходя в магазины, я дал ей время расслабиться. Наконец, ее напряжение, казалось, немного ослабло, и я потащил ее в «Стоп Игра», чтобы приобрести для Эммета чертову игрушку, потому что обычно именно этим он убивал свое свободное время, когда не был с Розали. Я взял ему «Звездные войны: Линия фронта II» для Xbox, а Джасперу выбрал «Возраст империи III» – для ПК, потому что ему нравилось это дерьмо. Изабелла цеплялась за меня все время, которое мы провели в магазине, и отпустила на достаточно долгое время только для того, чтобы я смог достать кошелек и заплатить.

– Ты знаешь, что хотела бы выбрать для кого-то из них? – спросил я, взглянув на нее, когда мы вышли из «Стоп Игра». Она нахмурилась и покачала головой.

– Я, э-м-м… я ведь на самом деле не знаю, что им нравится и что у них уже есть, – мягко сказала она. Я кивнул и вздохнул. Она никогда раньше не была в гребаном супермаркете вроде этого, поэтому, разумеется, она не знала.

– Ну, мы подберем им что-нибудь. С моими братьями легко. Джасперу нравится все, что содержит стратегию, он обожает историю и прочее дерьмо. Особенно гражданскую войну. Я даже не знаю, в курсе ли ты, что такое гражданская война, но она была когда ра…

Я тут же оборвал себя, застыв и осознав, черт возьми, что собирался сказать ей о том, что это была война за освобождение рабов. Она посмотрела на меня и грустно улыбнулась.

– Это была война за рабство, я знаю. Авраам Линкольн объявил рабство неправомерным, и в 1865 году рабы были освобождены, и конгресс провозгласил незаконным владение другим человеком, – тихо сказала она. Я вздохнул, слегка сжав ее руку.

– Я не знал, известно ли тебе это дерьмо, но полагаю, что знаешь. Черт, да ты знаешь об этом лучше меня. Я бы не смог назвать тебе гребаный год, – сказал я. Она улыбнулась, пожимая плечами.

– Мы можем быть необразованными, но единственная вещь, про которую знаем мы все – это «Декларация независимости», – сказала она. – Подобно тому, как каждый христианин знает Библию, всякий раб не может не знать о документе, который должен был положить конец его страданиям. Это единственная вещь, за которую большинство из них вынуждены держаться, единственный имеющийся у них кусочек надежды.

Я смотрел на нее, грусть разрывала меня на части, когда я увидел, что ее глаза стали стеклянными из-за слез, с которыми она боролась, чтобы сдержать их. У нее был задумчивый взгляд, а потом она несколько раз моргнула, и слезинка сбежала из уголка ее глаза и заскользила по щеке. Она подняла руку и быстро вытерла ее, откашливаясь. – Идем, давай делать покупки, – сказала она. Она начала двигаться, а я остался стоять, держа ее за руку. Она почувствовала мое сопротивление и остановилась, обернувшись ко мне. Я смотрел на нее с минуту, стоя посередине дурацкого торгового центра среди толпы людей, но мне было все равно. Я потянул ее за руку, приблизив к себе, и быстро припал к ней губами. Сначала она напряглась, но сразу расслабилась, когда я крепко обнял ее. Я оторвал от нее свои губы, и она спрятала голову у меня на груди. Я крепко прижал ее к себе, зная, что людям, вероятно, было любопытно, что за хрень с нами происходит, но все, что меня заботило, это эмоциональная боль, которую чувствовала моя девочка.

– Я не могу спасти их всех, Белла, но я обещаю, что спасу тебя, – сказал я тихо. – Даже если это будет последнее проклятая вещь, которую мне доведется осуществить.

Она отстранилась от меня, и я разорвал кольцо своих рук на ней. Другая слеза соскользнула по щеке, но она улыбнулась. – Ты уже спасаешь меня, больше, чем ты можешь предположить. Я не жду ничего большего, но я благодарна тебе.

Я еле заметно улыбнулся. – Хорошо, – сказал я, отпуская ее, и смахивая слезы. – Но в скором времени я собираюсь выдать Изабелле Свон Декларацию независимости, вынудив тех, в чьих руках находится право на твое освобождение.

Ее лоб избороздили морщинки, а на лице появилось выражение понимания. – Так ты Авраам Линкольн, а твой отец конгресс? – спросила она, улыбаясь.

Я усмехнулся: – Я думал, что я Север, и он Юг, и, конечно, гребаные Северяне одержат победу, но полагаю, можно и так сказать. До тех пор пока не схлопочу выстрел, как Линкольн. Я имею в виду, что ради тебя я бы, черт побери, принял пулю в сердце, tesoro, но без необходимости не хотелось бы. Раны от последнего чертова раза было достаточно, чтобы хватило на всю жизнь.