— Как успехи? — скривил он в усмешке рот.

Виктор не ответил, бросил тоном приказа:

— Ты еще лодырничаешь? Собирайся! Через полчаса мы должны быть на контрольно-пропускном пункте.

— Почему такая спешка, товарищ старший лейтенант? — озадаченно поднял брови Родя. — Боевой разворот требует выдержки.

— Брось чудить, — нахмурился Виктор. — Собирайся, говорят тебе. Живо!

— Эх, товарищ старший лейтенант! Что-то вы не в духе. Полный назад, да? Ну, а я, брат, прокатался всю ночь, как сыр в масле. Чтоб мне не дожить до первого полета…

— Замолчи, балагур, — свирепо замахнулся на Родю Виктор и вдруг, словно передразнивая его, закричал: — А я женился! Ты понимаешь, женился!

Родя вытаращил глаза, заморгал белесыми ресницами.

— Это где же тебя женили? Молчишь? Ну, брат Волгарь, видать, здорово околпачили тебя… То-то, я вижу, ты такой злой…

— Не зубоскаль, Родион. Серьезно тебе говорю, — вдруг смягчил голос Виктор, — я встретил здесь девушку, которую знал еще до войны… в Ростове…

Родя с возмущением взглянул на Виктора и вдруг, заметив на лице его небывало взволнованное выражение, с отчаянием в голосе проговорил:

— Ну, Волгарь, пропал ты теперь. Пропал — навеки! Эх, а еще истребитель…

В тот же день, еще до заката солнца, после расспросов и поисков, друзья прибыли в штаб фронта. Родя все время чертыхался, жалуясь, что Виктор проявил излишнюю торопливость, а ведь они могли бы провести в Курске еще один добрый денек.

Утром летчики-истребители приехали в полк, а на восходе солнца следующего дня Виктор уже летал над линией фронта в охотничьей паре с невредимым и веселым, очень возмужавшим Толей Шатровым.

Недолгое пребывание в Курске, встреча с Валей, короткая, полная мимолетного жгучего ощущения счастья, майская ночь промелькнули в жизни Виктора, как степной, быстро растаявший мираж…

Со второй половины апреля, как только стало подсыхать, по всей линии Курского выступа развернулись небывалые работы по усовершенствованию оборонительных рубежей. Особенно широкая система обороны — артиллерийских позиций и превосходно замаскированных дзотов с противотанковыми ружьями, тяжелыми пулеметами, блиндажей, широких минных полей — строилась на участке, примыкающем с двух сторон к железной дороге Орел — Курск.

Оборона эта сооружалась с учетом всех условий, необходимых для быстрого перехода в контрнаступление: подтягивались крупные артиллерийские резервы, скрытно от противника сосредоточивались танковые соединения, накапливалась авиация всех родов. Целые артиллерийские противотанковые истребительные части располагались на стыках подразделений и позади них почти в шахматном порядке. Не было такого клочка земли, такого отрезка дороги, которые не простреливались бы в лоб и с флангов из противотанковых пушек и противотанковых ружей, из пулеметов и винтовок. Каждый кустик, каждый бугорок готов был вспыхнуть при надобности уничтожающим огнем. На всем протяжении угрожаемых участков многослойная линия обороны уходила в глубину на много километров.

Н-ская гвардейская дивизия, начальником политотдела которой был теперь Алексей Волгин, занимала рубежи правее от центра предполагаемого удара гитлеровцев. Днем и ночью велись здесь работы: рылись траншеи и ходы сообщений, копались орудийные гнезда, ячейки для бронебойщиков; саперы закладывали минные поля, ставили проволочные заграждения. Внешне здесь не было заметно никакого подозрительного движения, а тем более суеты, но это лишь говорило о скрытности и осторожности, с какой люди зарывались в землю.

В ближайшем тылу дивизий шла кипучая боевая подготовка: в среде офицеров разбирался тактический опыт сталинградских боев, велись практические полевые занятия, вновь прибывшие подразделения обучались искусству штурмования огневых точек, хождения в атаку, отражения танков. Где-нибудь в леску или в скрытой лещине бойцы проделывали все, что предстояло им делать в настоящем бою.

Был майский пасмурный день. Теплый и мелкий дождь моросил с самого утра, закрывая синеватой завесой казавшиеся настороженными и загадочными дали, за которыми скрывался противник. Погода стояла такая, когда особенно удобно производить всякие рекогносцировки, наблюдения, смотры и передвижения войск. Авиация не летала, видимость была слабая. Только изредка немцы выпускали по нескольку мин или снарядов не по цели, а по площадям, как бы желая показать, что они сильны и бодрствуют. Пользуясь удобной погодой, командир дивизии совместно с начальником артиллерии и поверяющим из армии делал кое-какие перемещения огневых средств. Кстати, он тут же решил придвинуть ближе к противнику и свой КП.

Желая лично познакомиться с состоянием обороны, которую он пока видел только на картах и схемах, Алексей примкнул к поверяющей группе.

Командир дивизии, из молодых, но уже прославленных генералов, с полным цветущим лицом, одетый в обыкновенную офицерскую шинель с полевыми погонами и петлицами и суконную фуражку, быстрым шагом опытного выносливого пешехода шел по покрытой мелколесьем лощинке, взбиравшейся к самым ближним к переднему краю огневым позициям. За командиром шли Алексей, начальник штаба дивизии майор Красносельский, начальник артиллерии полковник Круглов, командир полка Синегуб, дивизионный инженер и двое поверяющих офицеров из штаба армии.

Налево сквозь мельчайшую сетку дождя вырисовывались железнодорожная насыпь, косо торчавшие телеграфные столбы, остовы сгоревших вагонов. Тоненькие березки, словно сбежавшиеся на пологий склон балочки водить веселый хоровод, одетые в акварельно-нежную зелень, расступились, и группа военных, шедшая гуськом, вышла на неширокую лужайку. Трава на ней была мокрая и такая густая и девственно зеленая, что казалась искусственной. Желтые сочные маргаритки и одуванчики усеивали ее, как золотые блестки. Холодноватый сильный запах еще не обожженной солнцем, смоченной дождем майской правы стоял над лужайкой.

Шагавший рядом с Алексеем начальник штаба дивизии шумно вздохнул, сказал с каким-то умиленным сожалением:

— Уголок-то, а? Прямо левитановский. И до чего же хороша наша русская природа. Правда, подполковник?

— Да, хорошо здесь, — скупо согласился Алексей. — Солнца только не хватает. Скорей бы разошлись эти тучи.

Начштаба, очевидно, понял его мысль, как нечаянную аллегорию.

— Ничего. Скоро разойдутся, — вздохнул он.

А дивизионный инженер, молодой красивый офицер с нежно опушенной темными усиками верхней губой, повидимому, по-своему расценил красоту лужайки, проговорил, блеснув зубами:

— Пикничок тут после войны хорошо бы устроить. Представляете? Разостлать скатерти прямо на травке, вон там, под березками. Бутылочки, закусончик… Солнышко… И небо такое, знаете, ясное, шелковое, ну, и милые женщины, конечно…

Никто не поддержал этой, может быть, шутливой мечты дивизионного инженера, никто даже не улыбнулся. Все шли молча, с сосредоточенным и озабоченным видом, накрывшись плащпалатками, а генерал даже недовольно нахмурился.

— Вон как раз в то место, где вы пикник собираетесь после войны устроить, — небрежно показал он на черневшие невдалеке воронки, — противник кладет тяжелые мины. Он по склону метит, где наши минометчики стоят.

— Он кладет везде и всюду, где вздумается, — заметил высокий, с бритым морщинистым лицом, начальник артиллерии.

— А минометчики ваши не далеко забрались? — спросил командир дивизии у громко сопевшего, опустившего свои мокрые запорожские усы полковника Синегуба.

— Думаю, что нет, товарищ генерал. Куда же еще ближе, — растягивая слова, ответил командир полка.

Офицеры пошли по склону балки, чуть ниже ее гребня. Всюду здесь, как говорили, пальцем ткнуть некуда было, стояли пушки, а левее — огневые позиции полковых минометов. Многие пушки были закрыты зелеными сетками и сплетенными из ветвей навесами. Рядом с пушками, как норы, чернели входы в просторные землянки, где отдыхали артиллеристы и хранились боеприпасы. Мощные четырехъярусные накаты были обложены сверху яркозеленым дерном. И куда бы ни ступала нога поверяющих, всюду они встречали то зигзагообразный ход сообщения, то запасное укрытие или окоп.