Тут Колька вспомнил, что у папиного знакомого Никанора Петровича есть немецкая овчарка Зулька. В последнее время Никанор Петрович часто бывал у них, приходил к папе по каким-то своим делам. Толстенький, он быстро вкатывался в комнату, садился в угол на диван, складывал на круглом животе пухлые, как сардельки, пальцы, и солнечные зайчики блестели на его очках и на розовой лысине.

Папа говорил, что Никанор Петрович знающий инженер и очень умный человек. Колька любил разговаривать с Никанором Петровичем. Ведь с умным человеком всегда приятно поговорить. Тем более, что Никанор Петрович не лез с разными нелепыми вопросами, как это делала Валерия Герасимовна. Слушал, наклонив лысину, и вертел пальцами-сардельками, тихо приговаривая: «Так, так, так…» А однажды он даже заступился за Кольку, когда Колька испортил будильник и мама ругала его. «Это ничего. Это бывает», — тихо и спокойно сказал Никанор Петрович, повертев на животе пальцами. И мама перестала ругаться.

Вот с ним Колька и решил посоветоваться о воспитании щенка. Правда, он совсем не был уверен, что щенка ему тётя Клава подарит. Скажет: «Глисты. Бешенство», или ещё что-нибудь. Мало ли что можно выдумать. Но всё же ему хотелось поговорить о щенке. Колька улучил минуту, когда Никанор Петрович сидел у них в столовой, дожидаясь отца, и спросил:

— Никанор Петрович, а как ваша Зулька поживает?

— Ничего, — сказал Никанор Петрович. — Приличная собака.

Они поговорили ещё немного о том, как приучают собак таскать в зубах вещи, сидеть и лежать по приказанию хозяина.

— А у Зульки бывают щенята? — спросил Колька.

— Бывают, — сказал Никанор Петрович. — Вот недавно принесла шесть штук. Хорошие ребята. Уже сами начинают питаться.

— Я очень люблю щенят, — сказал Колька, — так люблю, ну просто ужас. — И, понизив голос, вдруг заговорил торопливо: — Знаете что, Никанор Петрович, у меня скоро день рождения, так вы приходите к нам в гости. Ладно? Обязательно приходите!

Никанор Петрович поверх очков посмотрел на Кольку.

— Что ж, спасибо, — сказал он. — Приду. День рождения пришлось перенести. Дело в том, что Колька родился в среду. Но в среду все приходят с работы поздно. Поэтому решили праздновать в субботу. В субботу по всей квартире запахло ванилью, лимоном и ещё чем-то вкусным. Тщательно умытый, подстриженный и даже побрызганный одеколоном, Колька с нетерпением ждал гостей.

Раньше всех пришла тётя Клава. Хотя ей было далеко добираться, но она первая хотела поздравить племянника.

Тётя Клава вошла и, не снимая пальто, прямо в коридоре принялась поздравлять маму, папу и самого Кольку.

— Спасибо, Клаша, раздевайся, милая, и проходи, — приглашала мама. — Ты уж извини меня — я на кухне.

Папа двинулся вперёд, чтобы помочь тёте Клаве снять пальто. Тётя Клава почему-то не спешила раздеваться. Она потопталась ещё, что-то пробормотала, потом всё-таки расстегнула пуговицы и — у Кольки даже дух захватило — вытащила из-под пальто щенка, чудесное беленькое создание, с мягкой шёлковой шёрсткой, с крохотными тремя чёрными пуговками на мордочке, служившими щенку носом и глазами.

Некоторое время в коридоре стояла тишина. Первой опомнилась мама и прошептала:

— Боже мой, Клаша, что это ты вздумала?

— Ничего особенного. Щенок, — пробормотала тётя Клава и вдруг заговорила горячо и возмущённо: — Да можно наконец раз в жизни доставить ребёнку настоящее удовольствие! А то почему-то всегда дарят надоевшие «Конструкторы», никому не нужные летающие колпачки и прыгающих слонов. А это — щенок. Замечательный щенок. Чудесный щенок! И потом, это даже полезно. В конце концов, ребёнок должен общаться с животными.

— Да, — сказала мама, — но…

Но тут вмешался папа.

— И в самом деле, отличный щенок, — сказал он. — Шпиц. Это аккуратные собаки.

Колька тем временем утащил щенка в комнату. Он прижал его к груди и сквозь рубашку чувствовал маленькое, тёплое тельце, которое быстро, глубоко дышало. Он гладил щенка по белоснежной шёрстке, прижимал к своему лицу его черноглазую мордочку с мокрым носом. Он не мог оторваться от него даже тогда, когда пришли новые гости — дядя Гриша и его молодая жена Лизочка. Они принесли «Конструктор». Но Колька даже не стал развязывать коробку. Не взглянул он и на краски в ящичке, подаренные Валерией Герасимовной.

Гости были в сборе, и мама подала чай. Все сели за стол. И Колька сел. На коленях он держал щенка. Конечно, это был непорядок, и в другое время мама не потерпела бы такого, но сегодня был Колькин день рождения, и ему всё прощалось. Колька отламывал куски от пирога и потихоньку под скатертью предлагал их щенку, но глупый щенок только тыкался мордочкой в Колькину ладонь.

Гости пили чай, вспоминали, у кого какие были собаки, и рассказывали разные случаи из собачьей жизни. Оказалось, что собаки у всех были необычайно умные. Фокстерьер Валерии Герасимовны однажды нашёл утерянную хозяйкой сумочку. Дяди Гришина овчарка получила медаль на выставке. А потом была передана пограничникам.

Когда раздался звонок, мама подняла голову и недоуменно пожала плечами:

— Кто бы это?

Папа пошёл открывать. Сначала он удивился и спросил, не случилось ли что, но потом успокоился и заговорил уже другим голосом:

— Пожалуйста, заходите, прошу вас. У нас тут небольшое семейное торжество, и мы очень рады…

— Нет-нет, я на одну минуту, — отвечал в коридоре тихий голос. — Я вот только небольшое приношение молодому человеку, так сказать, сюрприз.

Колька вскочил и бросился в коридор. Там, придерживая на животе корзину, стоял Никанор Петрович. В раскрытую дверь гости, сидевшие за столом, увидели, как новый гость нагнулся и достал серого щенка.

Напрасно Никанор Петрович говорил, что у него небольшое приношение. Приношение было порядочное.

Как только его высадили из корзины, оно отряхнулось так, что на его лобастой голове замотались мягкие лоскутки ушей, и затопало по коридору, скользя и царапая паркет кривыми мохнатыми лапами.

Гости, сгрудившиеся у дверей, расступились, и серый щенок протопал в комнату.

— Зулькино потомство, — сказал Никанор Петрович. — Чистокровный.

— И вообще детям полезно общаться с животными, — пробормотал папа, — очень полезно.

— Он — овчарка! — закричал Колька, к которому наконец вернулся дар речи. — Настоящая овчарка, как Зулька. Да?

— Да, — кивнул головой Никанор Петрович. — Его отец Трезор… — Что хотел он сказать про Трезора, так и осталось неизвестным. Потому что в этот момент Никанор Петрович поднял голову и увидел в руках у Кольки белого щенка.

— Да-с, — протянул он через некоторое время. Сколько ни уговаривали Никанора Петровича выпить чаю с именинным пирогом, он ни за что не соглашался. Сказал, что у него срочное дело, и, захватив свою корзинку, ушёл.

Колька положил белого шпица на диван и занялся овчаркой. Щенок был неуклюжий, как медвежонок, и очень любопытный: он топал по комнате и всё обнюхивал. Сунул нос под кровать и вытащил оттуда мамину тапочку. Он только собрался сжевать её — тапочку отняли. Гости сели допивать чай, но Колька продолжал возиться со щенком.

Маленький шпиц, подаренный тётей Клавой, конечно, был прелесть. Но этот — этот был настоящей овчаркой. А овчарки, как известно, самые умные собаки. Они охраняют границы, они несут сторожевую службу, пасут стада овец и оберегают их от волков, спасают утопающих и вытаскивают из огня оставшихся в доме детей. Вот из какой породы был этот серый неуклюжий малыш. Колька решил с завтрашнего дня серьёзно заняться его воспитанием. Вот ребята ахнут, когда узнают, что у него настоящая овчарка. Теперь уж Мишка не будет спорить, понимает ли собака, о чём разговаривают люди, или не понимает. Кто хозяин этой замечательной овчарки? Колька. Значит, он больше знает. Тут Колька вспомнил, что Мишка с Генкой должны были прийти к нему на день рождения, но почему-то не пришли, и рассердился. Так им и надо. Посмотрели бы на щенков.