— Там наверху — монастырская кладовая, — пояснил Перчинка с плутовской улыбкой.

И, хотя положение было очень серьезным, Марио не смог удержаться и рассмеялся. Да, эти мальчишки устроились в старых развалинах монастыря, как мыши в головке сыра, у них, видно, ни в чем не было недостатка!

— Я к тебе Чиро пошлю, — заметил Перчинка, — чтобы тебе не было скучно.

Марио согласился, и мальчик снова исчез в трубе. Спустившись вниз, он, по обыкновению, неслышно проскользнул по переходам и через минуту как ни в чем не бывало уже спокойно сидел на своем месте. Когда толстый полицейский комиссар, отдуваясь, спустился с последних ступенек полуразрушенной лестницы и торжественно появился в комнате, все еще полной дыма после утреннего завтрака, Перчинка и Винченцо сидели в углу, освещенные лучами солнца, пробивавшимися сверху, и играли в карты. Чиро отправился в тайник, чтобы составить компанию Марио.

— Вечно ты путаешься под ногами! — проворчал комиссар, подходя к ребятам.

Перчинка, едва взглянув на него, снова уткнулся в карты.

— Это мой дом! — грубо ответил он.

Тем временем несколько полицейских агентов, которые пришли с комиссаром, на каждом шагу опасливо оглядываясь по сторонам, разбрелись по закоулкам обширного подземелья.

— Мне сообщили, что здесь скрывается человек, которого мы ищем, продолжал комиссар, вытирая огромным платком вспотевшее лицо.

Перчинка пожал плечами.

— Пожалуйста, ищите его, синьор комиссар, — равнодушно ответил он.

— Эй, парень, не строй из себя дурачка! — заорал взбешенный комиссар. Не то возьму тебя за ухо да отведу куда следует. Посмотрим, как тебе еще раз удастся удрать!

Комиссар до сих пор не мог простить Перчинке его побег из приюта. Однако у него не было ни малейшего желания снова связываться с этим сорванцом. Здесь он появился только потому, что получил приказ обыскать все закоулки и тайники переулков Кристаллини и во что бы то ни стало найти беглого арестанта. Ему сказали, что видели человека, который поднимался по лестницам, ведущим к монастырю, и вдруг исчез. Значит, беглец должен быть где-то здесь.

Комиссар прекрасно знал, что, хотя у этих людей, которых у них в полиции именовали «подрывными элементами» и есть повсюду связи, развалины старого монастыря все же остаются самым надежным убежищем. А могло быть и так, что арестант незаметно проскользнул под самым его носом, спрятался в каком-нибудь подвале и сейчас посмеивается над ним.

Вытащив из кармана фотографию, комиссар протянул ее Перчинке.

— Узнаёшь? — спросил он.

Перчинка взглянул на карточку. Ну конечно, это Марио. Правда, не совсем такой, как сейчас, чисто выбритый и в галстуке, но все же это он.

— Нет, — ответил мальчик, пожав плечами. — Можно идти?

Своими заплывшими глазками комиссар подозрительно уставился на мальчика.

— Разве можно тебе верить? — пробормотал он. — Так ты говоришь, его здесь нет?

— Я не знаю этого синьора, — повторил мальчик. — Да и зачем ему здесь быть?

Комиссар не удостоил его ответом и приказал продолжать поиски. Перчинка и Винченцо, не говоря ни слова, вышли из развалин и, отойдя немного, уселись на камень. Примерно через полчаса из дверей монастыря друг за другом вышли полицейские во главе с комиссаром. По их унылым и расстроенным лицам легко было догадаться, что Марио они так и не нашли.

Но даже после ухода полицейских ребята долго не решались вернуться в подземелье, так как один из агентов все еще расхаживал по площади, то и дело поглядывая на двери монастыря.

Перчинка и Винченцо решили немного прогуляться. Было уже поздно, следовало подумать о том, чтобы раздобыть чего-нибудь поесть. Ребята вышли на улицу Фория и подошли к зданию, в которое накануне попала бомба. В этот момент снова объявили воздушную тревогу.

Подмигнув Винченцо, Перчинка скрылся среди развалин дома. Его товарищ последовал за ним. Ребята знали, что на углу недавно разрушенного дома раньше помещалась колбасная. Сейчас вход в нее был завален грудами кирпича. Обойдя это препятствие, Перчинка начал перебираться через завалы, которые каждую минуту грозили рухнуть и придавить его. Наконец ему удалось расчистить узенький проход и добраться до дверей лавки. Еще немного — и ребята очутились в подсобном помещении бывшего магазина, которое каким-то чудом не обвалилось. Оглядевшись, Перчинка понял, что на сегодня и даже на завтра провизией они обеспечены.

Тем временем Марио, растянувшись на полу тесной каморки, освещенной огарком стеариновой свечи, которую принес с собой Чиро, прислушивался к звукам, наполнявшим монастырь. Сверху доносились голоса монахов. Они слышались так явственно, что он мог даже отличить голоса более старых членов братии от голосов тех, что были помоложе. Монахов было человек десять.

Чиро принес с собой засаленную колоду неаполитанских карт и был не прочь поиграть в скопо, но сказать об этом вслух не решался. Он сдал карты и начал играть сам с собой, украдкой поглядывая на Марио. Но тот не обращал на мальчика никакого внимания. Ему нравилось лежать так просто, ничего не делая, прислушиваясь к монотонному бормотанию, которое доносилось сверху.

«Прекрасное убежище, — думал он, — жаль только воды нет. Зато еда под боком. Ночью, когда братия спит открывай люк и бери все, что хочешь!»

Но он тут же прервал себя, со стыдом подумав, что начинает рассуждать совсем как Перчинка.

Чиро тем временем набрался храбрости и пролепетал:

— Хотите… хотите сыграть кон?

Голос мальчика звучал так жалобно, что у Марио не хватило духу отказать.

— Только имей в виду, — предупредил он, — что игрок я никудышный, особенно в скопо.

— А я нет. Я здорово играю! — заметно повеселев, воскликнул толстый мальчуган. — Но вы не беспокойтесь, — добавил он, — я дам вам три очка вперед. На что сыграем?

Марио почесал затылок.

— У меня ничего нет, — проговорил он.

Потом, подумав немного, вытащил из кармана карандаш. В тюрьме он берег этот карандаш как самую большую драгоценность: ведь политическим заключенным не разрешалось иметь письменных принадлежностей.

— Это не подойдет? — спросил он. Чиро состроил гримасу:

— А другого ничего нет?

— Нет. Если хочешь, могу сыграть на честное слово. А когда кончится война — рассчитаемся.

— Лучше на слово, — после некоторого колебания сказал мальчик. — По скольку играем?

— А ты непременно хочешь на деньги? — спросил Марио.

— Конечно, — невозмутимо ответил Чиро, принимаясь тасовать карты.

В эту минуту на веснушчатой рожице мальчугана, слабо освещенной огарком свечи, была написана такая важность и он стал так похож на одного из тех старичков, которые чинно просиживают вечера в маленьких остериях, что Марио невольно улыбнулся. Он устроился поудобнее и, вооружившись терпением, приготовился играть.

Однако после первых же двух партий, когда Марио проиграл двадцать лир, которые должен был отдать после войны, Чиро не выдержал и бросил карты. Рассудив, вероятно, что с тем, кто так плохо играет в скопо не стоит слишком церемониться, мальчик сразу перешел с Марио на «ты» и сердито воскликнул:

— Нет, так не пойдет! Ты же совсем не умеешь играть. Разве так играют в скопо? Я пошел тройкой, потом четверкой. Надо было бить семеркой. У тебя на руках девятка и семерка, а ты ходишь девяткой!

— Задумался, не доглядел, — попробовал оправдаться Марио, который и впрямь чувствовал себя немного сконфуженным.

Но Чиро продолжал негодовать.

— Я не могу с тобой играть, — заявил он. — Это все равно что обкрадывать тебя.

Наверху монахи, как видно, начали молиться: издалека доносилось монотонное пение какого-то псалма.

— Пошли в свою подземную церковь, — пояснил Чиро. — Наверху, должно быть, тревога. Как только тревога — они сейчас же спускаются и начинают молиться и молятся, пока не перестанут стрелять.

Марио рассеянно кивнул головой и прислушался. Снизу долетел тихий свист.

— Это Перчинка, — сказал Чиро, вскакивая на ноги. — Идем вниз. Наверное, ушли.