Неожиданно Винченцо выскочил из-за баррикады и, прижимаясь к домам, стоявшим вдоль улицы Трибуналов, двинулся навстречу танкам. Перчинка хотел было крикнуть ему, чтобы он не лез на рожон и немедленно вернулся, но, боясь, что своим криком только привлечет внимание немцев, молча приник к щели в баррикаде, не спуская глаз с маленькой фигурки своего друга.

В одной руке Винченцо держал свою последнюю гранату, в другой — бутылку с бензином. Несомненно, ему очень хотелось попытаться поджечь один из танков. Между тем первый «тигр» спокойно подползал все ближе и ближе. Его башня больше не выплевывала снарядов. Словно издеваясь над защитниками баррикады, которые посылали ему навстречу один залп за другим, он неукротимо надвигался на них, и его громыхающие гусеницы, казалось, выговаривали: «Раздавлю! Всех сейчас раздавлю!» Между тем Винченцо шаг за шагом подбирался все ближе к ползущим танкам. Потом Перчинка увидел, как он рванул зубами предохранительное кольцо гранаты и швырнул ее в ближайшего «тигра». Описав дугу, граната угодила точно в гусеницу. Рядом с бортом танка блеснуло оранжевое пламя. В эту секунду Винченцо находился всего в трех метрах от бронированного чудовища. Он поднял руку с бутылкой и прицелился.

Но тут башня другого танка быстро повернулась в его сторону, затрещала пулеметная очередь и вокруг мальчика завизжали пули. Бутылка, которую Винченцо все еще держал над головой, разлетелась вдребезги, а сам он повернулся и побежал к ближайшим воротам.

Потом он вдруг остановился, согнулся вдвое, снова выпрямился и медленно пошел дальше. Вокруг него бесновались пули. Дойдя до тротуара, мальчик споткнулся и упал лицом вниз.

Чиро отшвырнул ружье и бросился вперед. Но Перчинка успел поймать его за волосы.

— Ты куда? — крикнул он.

— Винченцо! Не видишь?

— Бесполезно, — тихо проговорил Перчинка, не выпуская друга.

Передний танк неподвижно стоял посреди улицы. Граната Винченцо вывела из строя одну из его гусениц. На башне подбитого танка откинулась крышка люка и показалась голова фашиста. В ту же секунду Перчинка открыл огонь. Голова скрылась, а люк с силой захлопнулся.

— Попались, голубчики! — восторженно закричал студент, стрелявший рядом с Перчинкой.

Но тут грохнул пушечный выстрел. Снаряд ударил в верхнюю часть баррикады и разметал ее в щепки. И только сейчас Перчинка увидел маленький трехцветный флаг, который трепыхался по ветру, привязанный к оглобле перевернутой вверх колесами телеги. Осколок снаряда разорвал его пополам, и казалось, что теперь над головами восставших развеваются сразу два флага.

Второй снаряд разворотил среднюю часть баррикады. Пулемет замолк.

— Отвоевался! — проговорил длинный неаполитанец, смотря на исковерканные останки своего пулемета. — Теперь его уже не починишь!

Самого пулеметчика ранило в голову, но он будто и не замечал этого. Он грустно смотрел на свое мертвое оружие и, казалось, совсем растерялся.

«А ведь мы почти под самыми окнами профессора, — подумал Перчинка. Может быть, он сейчас слышит наши выстрелы и думает, что и его ружья стреляют вместе с остальными».

Мальчик огляделся, но все окна были накрепко закрыты.

А пушка переднего танка теперь стреляла непрерывно, и после каждого выстрела разлеталась на куски какая-нибудь часть баррикады и падал кто-нибудь из ее защитников. Скоро стало совершенно очевидно, что, оставаясь здесь, они подвергают себя серьезной опасности. Вдруг один из восставших вскочил на ноги и отбежал к ближайшим воротам.

— Ничего не попишешь! Уходи! — крикнул он. Все побежали за ним.

С баррикады теперь доносились лишь редкие, одиночные выстрелы. Из ее защитников на месте остались только Перчинка, Чиро, студент и высокий неаполитанец, стрелявший из пулемета. Сейчас у него в руках была винтовка, взятая у одного из убитых. Флага над баррикадой больше не было — его вместе с остатками телеги снесло снарядом.

— Вот черт! Пройдут! — пробормотал неаполитанец. Все его лицо было залито кровью, он почти ничего не видел. Зато до него ясно доносился грохот приближающегося танка. С трудом спустившись на мостовую и не выпуская из рук винтовки, неаполитанец направился к воротам.

— Что будем делать? — спросил Перчинка, повернувшись к студенту, который сидел на ящике, опустив голову на приклад своего ружья.

Студент не ответил.

— Что будем делать? — повторил мальчик, дергая его за рукав.

Но юноша скатился с ящика и упал на землю.

— Его, оказывается, убили, а я и не заметил, — прошептал Перчинка.

Мальчика угнетало сознание своей беспомощности перед этими стальными чудовищами, которые неудержимо лезли на баррикаду. Теперь они не стреляли, потому что подошли к ней вплотную.

— Беги! — крикнул он Чиро, толкнув его к воротам.

— А ты?

— Я еще кое-что должен сделать, — ответил Перчинка.

Чиро нехотя поплелся прочь с баррикады. Перчинка пристально смотрел, как уходит последний из его друзей, последний оставшийся в живых. Но вот смешная круглая фигурка, сгибающаяся под тяжестью огромного карабина, мелькнула в последний раз и скрылась под аркой, ворот. Перчинка остался один. Тогда он тоже спрыгнул на мостовую и юркнул в ближайший проходной двор.

Головной танк подъехал вплотную к баррикаде, медленно двинулся дальше, подминая под себя кучи камней и разного хлама, и проделал проход. За первым танком, подталкивая его, следовал второй. Третий танк остановился метрах в десяти от баррикады. В воротах сбоку от него неожиданно показался Перчинка. Он огляделся и увидел рядом того самого высокого неаполитанца, который на баррикаде стрелял из пулемета. Прячась за массивной квадратной колонной, он внимательно наблюдал за движением танков. Заметив Перчинку, неаполитанец кивнул в сторону третьего танка.

— Эх, подбить бы это чучело — и делу конец! — сказал он. — Тогда те два ни взад ни вперед. А мы бы тем временем собрали людей и так бы их тут раздолбали!..

— А как его подобьешь? — проговорил Перчинка. Неаполитанец помолчал.

— Гранаты у тебя есть? — вдруг спросил он и, не дожидаясь ответа, покачал головой. — Вот то-то и оно. Вместо того чтобы тащить этот проклятый пулемет, мне нужно было захватить из дому две-три связки гранат. У меня их дома уйма, я их сам делаю.

— Ты? — удивился Перчинка.

Казалось, его совсем перестало интересовать то, что происходило сейчас на улице.

— А как же? — отозвался неаполитанец и с гордостью добавил: — Всю жизнь с порохом вожусь. Да и хотел бы я знать, кто посмеет помешать мне изготовлять оружие против немцев!

Между тем первый танк окончательно застрял в баррикаде. Он рычал, дымил, но не мог продвинуться ни на шаг, так как одна из его гусениц, разорванная гранатой Винченцо, не работала.

— Вот видишь, — заметил неаполитанец, — теперь осталось подбить третий — и конец.

Перчинка не ответил. Он осторожно начал пробираться к выходу на улицу, перебегая от колонны к колонне и стараясь, чтобы его не заметили из танка. Свой карабин он нес в руке. Это допотопное ружье было чертовски тяжелым. Еще во дворе мальчик перезарядил его, вставив последнюю обойму из тех, что дал профессор.

Сейчас он уже приспособился к этому оружию, но вначале ему пришлось нелегко. После первых же выстрелов у него страшно разболелось плечо. До сих пор Перчинка и не подозревал, что у винтовки такая сильная отдача. Правое плечо и сейчас еще ныло, но уже не так сильно, как раньше, потому что мальчик приловчился класть карабин таким образом, чтобы, стреляя, не касаться приклада. Правда, так труднее было целиться, но стрелять он все-таки мог.

Добравшись до конца колоннады, Перчинка выглянул на улицу и увидел, что находится чуть впереди третьего танка, который, неподвижно застыв посреди улицы, казался всего лишь безучастным свидетелем развертывавшихся перед ним событий. Теперь весь вопрос заключается в том, как незаметно для немцев преодолеть те несколько метров, которые отделяли мальчика от громады танка. К счастью, немецким танкистам, уверенным в том, что на улице не осталось никого из восставших, и в голову не приходило смотреть по сторонам.