— Сдаюсь! Сдаюсь!

Потом, раскинув руки, снова грохнулся на землю, зарывшись лицом в клумбу.

Первым к фашисту подбежал Марио. Перевернув труп на спину, он вздрогнул.

— Смотрите-ка, — вздрогнув пробормотал он, — старый знакомый!

— Получил, чего добивался. Никто его не заставлял, — тихо сказал комиссар, с печальной гримасой глядя на неподвижное тело фашиста. — Сидел бы дома, ничего бы и не случилось, — добавил он.

— Такой конец ждет всех предателей и шпионов! — сурово заметил Сальваторе.

Перестрелка замолкла. Улицу, затянутое облаками небо заполнила тяжелая, свинцовая тишина. К Марио, Сальваторе и комиссару подошел калабриец в сопровождении старухи.

— Ну, быстро собрать оружие, и бежим, — приказал Марио. — С минуты на минуту здесь могут быть немцы. Небось они уже услышали выстрелы.

Тела двух немцев и труп дона Доменико лежали примерно на расстоянии сотни метров друг от друга. Друзья бросились подбирать оружие. Особенно ценными были немецкие автоматы, считавшиеся самым грозным оружием, и ручные гранаты, незаменимые в борьбе с танками. А чтобы вернее поражать стальные чудовища, к гранатам добавляли бутылки с бензином.

Старуха склонилась над доном Доменико. Она закрыла ему глаза и как умела прочитала над ним молитву, чтобы его душа обрела наконец покой. Она не любила зрелища смерти, особенно такой, и отчасти чувствовала себя виновницей гибели этого человека. Если бы она не предупредила патриотов, все трое были бы сейчас живы. Но зато, может быть, умерли бы другие. Война — ничего не поделаешь.

Старуха вздохнула. В конце концов, она выполняла приказание и вовсе не должна испытывать никаких угрызений совести. В крайнем случае, когда жизнь вновь войдет в мирную колею, она закажет панихиду за упокой их души. Она поднялась на ноги и прямо перед собой увидела черный силуэт. Это был немецкий солдат.

Он стоял метрах в пятидесяти на углу улицы Константинополя и целился в нее из автомата. Женщина не решалась двинуться с места, чтобы предупредить друзей, которые, вероятно, еще были заняты сбором оружия. До нее ясно доносились их отрывистые голоса.

На углу появились еще два немца. Женщина не видела, что делается в боковых переулках, но тем не менее инстинктивно чувствовала, что там тоже накапливаются немцы. Солдат, как видно, было много. Вот они двинулись вперед, держа автоматы наперевес. Женщина вздохнула всей грудью и вдруг пронзительно закричала. Затрещала автоматная очередь, и в ту же секунду четверо патриотов бросились на землю. Они сделали это так быстро и так слаженно, будто их движениями управлял точный часовой механизм. Очередь пришлась по зеленым кронам деревьев.

— К фонтану! — крикнул Сальваторе.

Старуха бросилась в противоположную сторону и побежала по улице Фория. Вслед ей послышалась автоматная очередь. Не успела женщина выйти из-под деревьев и ступить на тротуар, как ее настигла пуля. Взмахнув руками, она тяжело упала на гладкие каменные плиты тротуара и осталась лежать там, словно узел лохмотьев. А четверо патриотов, разбившись на две пары, чтобы не служить мишенью для немцев, быстро перебежали на другой конец сквера и спрыгнули в сухой бассейн бездействующего фонтана.

Прежде чем спрыгнуть вместе с остальными, калабриец на секунду задержался, вскинул автомат, снятый с убитого немца, и дал длинную очередь, которая слилась с выстрелами немцев. Потом он прыгнул вниз и бросился к Марио.

— Мы в западне! В западне! — задыхаясь, пробормотал он.

На плече у него расплывалось кровавое пятно. Комиссар положил ствол пистолета на край бассейна и открыл огонь. Рядом с ним стрелял из автомата Сальваторе. Марио оторвал от подола рубашки длинный лоскут и попробовал стянуть солдату раненое плечо, чтобы остановить кровотечение.

— Не надо, чего уж там, — простонал калабриец. — Ни к чему это теперь… А я-то мечтал вернуться домой… Так хотелось вернуться!.. — совсем тихо пробормотал он и закрыл глаза.

Марио отошел от него и занял свое место рядом с Сальваторе. К фонтану, распластавшись по земле, ползли немцы. Они приближались уверенно, не торопясь. Марио схватил ручную гранату и швырнул ее под деревья, в сторону музея, откуда, как ему казалось, доносилась самая сильная стрельба. Раздался взрыв, и к небу взлетел черно-белый столб дыма, песка и мелкой гальки. В ответ из облака прострекотала длинная автоматная очередь, и в ту же секунду Сальваторе отшатнулся от края бассейна. На его лице застыла гримаса удивления и боли.

— Ты ранен? — быстро спросил Марио.

Неаполитанец не отвечал. Выронив автомат, он схватился за грудь и несколько секунд стоял, выпрямившись во весь рост, с яростью глядя на врагов, потом рухнул на землю, ударившись об искусственную скалу, возвышавшуюся в центре бассейна.

— А когда-то здесь, наверное, плавали лебеди, — громко сказал Марио.

Комиссар кивнул головой.

— Плавали, — проговорил он.

За их спиной раздался тихий стон солдата.

— А немцы больше не стреляют, — снова сказал Марио. — Не иначе, как замыслили что-то.

— Может, нас еще не совсем окружили? — ответил комиссар. — Может быть, еще есть возможность уйти?

— А как же они? — спросил Марио, указывая на Сальваторе и солдата.

— Им уже ничем не помочь, — с грустью проговорил комиссар.

Они говорили медленно, не спеша, словно прислушиваясь к каждому своему слову. Со стороны немцев по-прежнему не раздавалось ни единого выстрела.

— Давайте отползем на ту сторону бассейна, — предложил комиссар. — Если нам удастся выскочить, мы, может быть, успеем добежать до Звездных переулков.

— Да, но ведь до них метров пятьсот. А место здесь открытое, — возразил Марио.

— Лучше уж так, чем в этой ловушке, — заметил комиссар.

Они осторожно поползли по дну бассейна, кое-где еще покрытому зелеными пятнами ила. Марио не решился взглянуть в ту сторону где, устремив неподвижные глаза в одну точку, лежал солдат. Калабриец еще дышал. Начался мелкий холодный дождик.

Едва они доползли до противоположного конца бассейна, как зловещую тишину, вот уже пять минут висевшую над сквером, разорвал оглушительный грохот. Обломки скалы, стоявшей в середине бассейна брызнули в разные стороны, все вокруг заволокло черным дымом. «Мина», — подумал Марио.

— Ну, самое время, — донесся до него голос комиссара.

Они одновременно выскочили из бассейна, оба грязные, в разорванной одежде. Первые десять метров они бежали скрытые густым дымом. Затем послышался первый выстрел. Их заметили. Однако беглецы продолжали мчаться вперед. Комиссар словно забыл и о своем животе, и о своем возрасте. Он был уже в самом конце сквера, как вдруг споткнулся о бортик газона и кубарем покатился по лестнице, ведущей на тротуар. Немцы, стреляя, бежали следом. Вот они в двадцати, в пятнадцати, в десяти метрах. Уже можно ясно различить их лица. Марио остановился, помог товарищу подняться на ноги. Опираясь одной рукой на плечо Марио, комиссар прихрамывая побежал дальше. Но вдруг тело его как-то сразу обмякло, и он, бездыханный, повалился на мостовую.

Теперь Марио бежал один. Вокруг него стоял непрерывный дробный стук автоматных очередей. До ближайшего переулка оставалось метров триста. Он бежал зигзагами, чтобы помешать немцам как следует прицелиться. Неожиданно он почувствовал, что по спине у него течет что-то горячее, но он не ощутил никакой боли, и ему даже в голову не пришло, что он ранен. До переулка оставалось двести метров. Вдруг он резко остановился. У входа в переулок, целясь в него из автоматов, стояли трое немцев. Марио круто повернулся и бросился в противоположную сторону. Но в этот момент автоматная очередь стегнула его по ногам, и он упал.

— Конец, — пробормотал он и закрыл глаза. Шум и голоса, раздававшиеся вокруг него, словно вдруг отодвинулись, перестали его касаться, стали какими-то мягкими, как вата, и вместе с тем тяжелыми, словно удары, которые сыпались на него градом, причиняя боль. Он не мог двинуться, не мог защититься.

Он вспомнил о Перчинке, и ему захотелось еще раз увидеть его, рассказать мальчику о том, чего тот не знал. Ему захотелось объяснить Перчинке, почему он выбрал этот путь и за что сейчас умирает. Хотелось сказать, как это важно для него, родившегося на другом конце страны, умереть в этом городе, в это дождливое утро.