Аня встала и пошла, натягивая на голову белую резиновую шапочку, заправляя за уши вылезающие волосы, прихрамывая на камнях. Стройная, длинная, косо отброшенная тень ее тоже двинулась к воде.

«Пойду назло Феликсу! — думала она. — Уж очень воображать стал! Как-то с ним не так все теперь, не так весело, не так легко… Пусть позлится».

Аня по пояс вошла в море и неожиданно увидела, что вместе с ней в воду входит и Лена — метрах в двадцати от нее — и тоже заправляет под шапочку волосы. Аня отвернулась, и ей стало немножко приятно, что никто из ребят не видит, как Лена входит в море, и не будет следить за ней.

Аня вдохнула побольше воздуха, нырнула в сторону Вани и долго-долго с открытыми глазами плыла под водой, сильно работая ногами и руками. Увидев Ванины пятки, она схватила их, дернула и пошла вверх — воздух кончался.

И тотчас заметила около себя его круглую, выскочившую из воды голову. Он отфыркнулся, мотнул головой и крикнул:

— А ты пиратка, оказывается!

— Плюс хулиганка! Так крысы меня именуют! Не слышал? — И снова нырнула. Вынырнула. Услышала Артема: он крикнул: «Внимание!» — и, подхватив себя под коленки, колесом крутился в воде; глянула на берег — Феликс смотрел в море — не на Лену ли? — потом встал и заходил по гальке то в одну, то в другую сторону, — ну не Феликс, а тигр в клетке.

Ну ходи, ходи… Сердись. Рви и мечи. Думай, что ты самый умный и интересный, а другие и гроша ломаного не стоят!

И только подумала это Аня, как ей стало хорошо — легко и бездумно. С чего бы это? Хотелось прыгать вверх по-дельфиньи, нырять и устраивать гонки на скорость, и подальше красного буйка — до самого Дельфиньего мыса!

Одно мешало ей — прогулочный глиссер. Он то и дело с ревом на огромной скорости проносился недалеко от берега, катая курортников. Как бы не попасть под него… Зачем он носится среди купающихся? Как будто нет пустынного моря! Хоть бы волну большую оставлял, толк был бы…

Скоро глиссер куда-то умчался, Аня поплыла к Артему и брызнула в него водой:

— Догони меня, Артемка!

Он погнался за ней. Аня взвизгнула, нырнула и потом еще раз пять ныряла и выныривала в самых неожиданных для него местах, и он никак не мог настигнуть ее. А когда Аня выбилась из сил, она закричала, что хватит играть, и медленно подплыла к Ване.

— Поучил бы своего дружка… Плюхается у берега как черепаха!

— А ты чего ж? — На нее внимательно смотрели большие, нестерпимо чистые глаза. Смотрели и жгли.

— Не слушается меня Димочка! Знаться не хочет! Разлюбил! — крикнула Аня и стремительно бросилась в холодную глубину, остывая от солнца, от его глаз и озорства, и принялась глядеть на плоские желтоватые донные камни, на бледно-зеленые водоросли, на мутно-черного, почти квадратного краба, притаившегося на обломке скалы. Аня любила охоту на крабов и бесстрашно хватала их за панцири, но сейчас ей хотелось просто попугать краба. Она ринулась вниз, щелкнула по панцирю — краб метнулся в водоросли — и всплыла вверх.

Ей вдруг стало еще веселей. Она вынырнула, увидела совсем рядом стриженую голову и вспомнила про конкурс на лучшую суковатую палку и заводного краба…

— Ой, я не могу! — рассмеялась на все море.

— Ты чего? — обеспокоенно спросил издали Артем.

— Ничего! — Аня посмотрела на берег: Феликс в назидательной позе стоял возле Адъютанта и что-то втолковывал ему.

— Он тебе нравится? — спросила она у Вани.

— Кто, Феликс?

— Да нет, Захарка, его Адъютант.

— Представь себе — нравится, — сказал Ваня, погрузил в море лицо и дурашливо забулькал водой.

— Ты ошалел! Я терпеть его не могу!

— А какой он живой и храбрый! — сказал Ваня.

— Он? А как сегодня струсил!

— А кто дважды лазил в дыру за льдом? Он храбрый, но этому мешает Феликс…

— Ерунду ты городишь! — вдруг крикнула Аня и опомнилась. — Это почему же?

— Феликс…

Закончить Ваня не успел.

Завыла сирена, и Аня увидела на берегу легковую машину с красным крестом на ветровом стекле. И еще увидела большую толпу одетых и полуодетых людей. Среди этой толпы отчетливо виднелись три фигуры в белых халатах. Склонившись к гальке, они что-то делали. Что — не было видно с моря, но делали они что-то очень важное и срочное.

Ане стало не по себе. Мороз продрал по коже. Вслед за Ваней она быстро поплыла к берегу, потом, нащупав ногами дно, побежала. И все, кто был в море и услышал сирену, побежали к берегу.

Люди в белом кончили что-то делать на гальке и понесли кого-то в носилках к машине.

Наконец, выбравшись на берег, Аня бросилась к толпе и только возле самой машины, в которой уже были открыты задние дверцы, догнала людей в белом.

На носилках лежала Лена.

Ее трудно было узнать, но Аня узнала. Узнала ее длинное, перевязанное в нескольких местах тело с темными пятнами на бинтах. Купальник был разорван, шапочка почти сползла с волос. Она лежала, тяжело продавливая носилки, и веки ее закрытых глаз, ее ноги и руки с судорожно сжатыми пальцами сильно побледнели и стали отливать синевой.

Рядом с носилками стоял ее отец. Руки его повисли вдоль тела.

Носилки тотчас исчезли внутри машины. Дверцы захлопнулись и стрельнув дымком, «скорая помощь» ринулась с пляжа.

— Говорят, пульса почти нет, — сказал кто-то рядом.

— А ты что, сам не видел? На фронте не был? — ответил другой. — Какой тут пульс…

Аня с минуту не могла раскрыть рта. Потом справилась с собой и спросила у рыбака в драной, с масляными пятнами тельняшке:

— Чем это ее так?

— Чем? — Тот повернул к ней худое лицо. — Глиссером! — Он так посмотрел на Аню, точно она была виновата во всем, что случилось. — Паразиты! К стенке за это надо!

Люди стали медленно расходиться. Ребята поспешно оделись и пошли домой. Только Вани нигде не было — куда-то исчез. И одежды его на гальке не было. Видно, убежал раньше их. Даже про своего Диму забыл, и тот растерянно поглядывал по сторонам.

Аня шла сзади. Одна. Шла и кляла себя последними словами: она же, если быть до конца честной, завидовала Лене, не очень добро думала о ней и даже дельфина на монетке хорошенько разглядеть не позволила… Ох, как все получилось!

У своего домика Аня, отстав от ребят, нырнула в калитку, и никто не заметил ее исчезновения. Феликс вообще ни разу не повернул в ее сторону головы с тех пор, как она вылезла из воды…

Часа через два у доминошного стола собрались почти все ребята. Даже Витька явился, прослышав обо всем. Даже очкастая Нонка, покинув свой балкон, пристроилась на краешке скамьи и тянула шею в сторону Вани, который говорил что-то очень важное.

Феликса среди ребят не было.

Ваня, без картузика, в той же пестрой летней рубашке, кому-то отвечал:

— Пока что не знаю… Когда ее внесли в операционную, она была уже мертвая — сердце не работало, дыхание прекратилось. Но известно, что пять-шесть минут после наступления смерти организм не умирает. Здесь дорога каждая секунда. Чтобы спасти ее, пробовали все: искусственное дыхание, особое внутриартериальное переливание крови — ее с большой силой гонят в обратном направлении, и прямо к сердцу. Не помогло. И тогда пошли на последнее…

— Скажи, она жива или нет? — прервала его Аня, — Ты можешь это сказать?

— Жива. Но все еще без сознания…

— Теперь давай дальше.

— Оставалось последнее — прямой массаж сердца…

Ребята, обступившие стол, молчали. Было тихо-тихо, и в этой тишине стало слышно, как к ним подошел Феликс. Но никто даже не обернулся к нему.

— Был сделан короткий разрез, потом осторожно взяли в руку ее сердце и стали медленно сжимать и разжимать его, чтобы восстановить кровообращение и оживить. Иногда это спасает. Полчаса массировали сердце, а за дверью сидел ее отец и ждал.

— И ты был там? — спросил Аркаша. — Тебя пустили?

— В операционную посторонних не пускают.

— Какой же ты посторонний?

Ваня не ответил и продолжал:

— Через полчаса к ее отцу вышел второй хирург и сказал: «Жива, но положение еще очень тяжелое» — и ушел. Сердце ее ожило: мышцы стали сокращаться — гнать по жилам кровь, появился пульс, восстановилось дыхание. А потом ей делали другие операции — ведь глиссер сильно стукнул ее.