— Не сомневаюсь, прекрасной журналисткой, — любезно заметил д’Аллен в своей добродушной манере. — Итак, время пришло. Секрет хранился двадцать три года, дожидаясь сегодняшнего дня, когда вам исполнилось тридцать три.
Чем бы ни объяснялась загадочная таинственность, безумием деда или иной причиной, но Каталина помимо воли испытывала жгучий интерес.
— Тридцать три года — возраст Христа. Вы обратили внимание на совпадение? — спросила она.
Адвокат не знал, чем вызван подобный вопрос — как и сама Каталина, впрочем, — но он все-таки ответил:
— В действительности Христос умер в тридцать три года. Вне всяких сомнений, раньше ему исполнилось и тридцать два, и тридцать один, и тридцать…
— Вот и я думаю так же, — со вздохом откликнулась Каталина, не спускавшая глаз с конвертов. — Давайте заглянем в них.
— Подождите минутку, прошу вас.
Не добавив больше ни слова, адвокат встал. Он уже шел к двери, когда молодая женщина сообразила, что он намерен сделать.
— Вам необязательно уходить.
— Содержание конвертов сугубо конфиденциально.
— Но я не имею ничего против того, чтобы вы с ним познакомились.
— Вы — нет, сеньорита Пенан, а ваш дед имел.
Каталина кивнула и пошутила:
— С такой безупречной честностью вы долго не продержитесь в своем бизнесе.
Старик ответил ей улыбкой и вышел из кабинета, закрыв за собой дверь.
Каталина осталась одна. И лишь спустя много времени она поняла, насколько уместно, правильно это было. Она надорвала конверт, выбрав наугад один из двух, поскольку среди надписей на них отсутствовало указание, в каком порядке их следует вскрывать.
— От перемены мест слагаемых сумма не изменяется, — пробормотала Каталина, смутно припоминая уроки математики, забытые намного основательнее курса права и отстоявшие во времени от дня нынешнего еще дальше.
В первый момент она решила, будто конверт пуст. И только перевернув его и встряхнув над столом, Каталина убедилась в своей ошибке. Кое-что в конверте все-таки лежало. Нечто действительно неожиданное.
— Элемент пазла? — воскликнула она, взяв одинокую детальку разрезной картинки двумя пальцами и повертев перед глазами.
Много она не увидела: на лицевой стороне просматривался какой-то нарисованный символ, нечто вроде морского узла, а на обороте проступал полустертый короткий обрывок печатного слова. Обе скудные подсказки решительно не проясняли, частью какой картинки являлся кусочек головоломки. Ну, а если бы кусочек помог восстановить целое? Какой вывод из этого следовал? Какое… послание? И как оно связано с последней волей деда? Каталина не знала, что и думать.
Содержание второго конверта не дало ответов на появившиеся вопросы. Напротив, их стало больше. Хотя сами по себе вещи, извлеченные из конверта, на первый взгляд не казались настолько одиозными, как кусочек пазла: популярное издание «Острова сокровищ» Роберта Льюиса Стивенсона и томик отпечатанных на машинке и переплетенных (очевидно, дедом) листков с кулинарными рецептами. Самодельная, так сказать, книга претенциозно называлась: «Кодекс Рромановых». Из-за глупой опечатки диковинное заглавие превратилось в «Кодекс Романовых», с двумя буквами «р» вместо одной. И Каталина с изумлением обнаружила во втором конверте другой элемент пазла, полностью идентичный первому.
Молодая женщина разложила четыре предмета рядышком на столе и пристально на них посмотрела. Никаких удовлетворительных объяснений она не нашла. Более того, после внимательного изучения этих вещей у нее родился новый вопрос без ответа. Почему первый кусочек пазла и две книги с другим кусочком были разложены по отдельным конвертам, если все добро прекрасно умещалось в одном? Может, от перемены мест слагаемых сумма все-таки меняется?
— А теперь что? — громко спросила Каталина, сидя одна в пустой комнате.
Ответ на вопрос пришел ей в голову немедленно: Жизор.
12
Чезенатико, Романия, 1503 год
Чезаре Борджиа проснулся в поту, все еще во власти жестокого наваждения. Уже долгое время, почти каждую ночь, Чезаре преследовал один и тот же сон, повергая в ужас и смятение. Сегодня он приснился снова. Чезаре видел своего отца, распростертого на широком ложе в покоях Ватикана. Кровать застилало пурпурное покрывало на подкладке из меха горностая. Десятки белых свечей создавали вокруг ложа золотистое сияние. Александр VI умирал, лицо его истончилось, исхудало, щеки впали, словно втянувшись внутрь. Из его горла и с поблекших губ исходил звук слабый, но устрашающий. Чезаре пытался разобрать, что говорил отец. Все напрасно: он улавливал только хрип, бессмысленное стенание. И тогда папа вдруг вскидывал руки, издавая чудовищный вопль, леденящий кровь. Восковые свечи внезапно чернели, вспыхивал ослепительный свет, ярко освещая в изголовье кровати перевернутую пентаграмму, сочившуюся кровью.
Смертельный ужас проникал в душу Чезаре. Он отчетливо видел, как обращается в прах, рассыпается опора его власти. Престол св. Петра трескался под тяжестью грехов больного старика, возможно, отравленного, страдавшего от мучительных приступов боли, превратившихся теперь в судороги — сильнейшие корчи, какие терзают бесноватых, одержимых демонами. Потом стены опочивальни растворялись в сумраке, и в темноте с двух сторон возникали кошмарные призраки с лицами, хорошо знакомыми Чезаре. То были люди, убитые по его приказу или по приказу отца. Теперь они возвращались, требуя возмездия. Они приближались к смертному одру человека, который в скором времени отправится в ад. Песнопение мертвых с каждым мгновением набирало силу и звучало нестерпимо пронзительно.
— А-а! — жалобно, отчаянно вскричал в ночи Чезаре, внезапно просыпаясь. Он зажал уши руками, пытаясь заглушить, отгородиться от жуткого пения.
В спальню вбежал слуга.
— Что с вами, синьор? — спросил юноша, поднимая повыше канделябр. Пламя свечей дрожало, также как его голос.
— Что? — пробормотал Чезаре, еще не опомнившись.
— Синьор! Боже Всевышний!
Юноша увидел нечто настолько ужасное, что с испугу выронил канделябр. Подсвечник упал на пол и разлетелся на части. Горящие свечи выскочили из гнезд и покатились к кровати Чезаре. Покрывало занялось почти мгновенно. Когда пламя охватило постамент ложа, Чезаре справился наконец со своими смятенными чувствами и, спасаясь, выпрыгнул из кровати. У дверей он натолкнулся на остолбеневшего слугу. Несчастный стоял неподвижно, уставившись в одну точку, и вытянутой рукой указывал в том же направлении пальцем. Он не вымолвил ни слова даже после того, как хозяин с бранью велел ему звать на помощь. Только тяжелая оплеуха вывела его из транса.
— Синьор, вы видели?! Видели?!
— Видел — что? — переспросил Чезаре со страхом. Его кошмарный сон, а теперь еще это.
Слуга не посмел ответить. Теперь он понимал, что повел себя безрассудно. Ему просто почудилось, и он представил, как отреагирует хозяин, узнав, что именно почудилось. Но видение казалось таким реальным… Пожар разгорался, подобно живому существу, пожирая все на своем пути.
— Говори! — потребовал Чезаре, встряхнув его за плечи.
— Это… ваш отец! Ваш отец на кресте, в огне.
Настоящий огонь и густой черный дым без посторонней помощи подняли на ноги кое-кого из слуг. Они разбудили всех остальных, и вскоре пламя удалось сбить и залить водой. Еще немного, и пожар набрал бы разрушительную силу, уничтожив все дотла.
Чезаре вышел на воздух. От слов юного слуги сжималось сердце. Отец в огне, на кресте! И его собственный кошмар! Подобные знамения никого не оставили бы равнодушным, кроме, возможно, человека глубоко религиозного, кто верует, что Бог убережет его от зла или по крайней мере дарует вечное спасение в царствии Небесном. Но Чезаре был суеверен и терзался страхом. Он искал способы подкупить, умилостивить суровое карающее божество: оно являлось его образом и подобием, отражением черной души. Бесполезно. Внушительное собрание реликвий, включая Синдон, не смогло остановить или задержать падение Чезаре. Падение, становящееся все более головокружительным.