И когда г-н и г-жа Моваль покинули комнату, он долго еще смотрел на оставленный на столе г-жой Моваль конверт, синяя бумага которого казалась ему столь же приятной на вид, как весенний цветок или уголок летнего неба.

Г-жа Моваль кончала одеваться, когда в ее комнату вошел Андре в одном жилете.

— Мама, хорошо ли сидит мой белый галстук?

Г-жа Моваль улыбнулась.

— Какой ты сегодня покорный! Сейчас видно, что здесь нет никакой красивой дамы. Покажи-ка.

Она осмотрела бантик из белого муслина.

Андре был до того озабочен тем, чтобы не измять манишки, что не обратил внимания на намек г-жи Моваль.

— Хорошо, тогда я пойду надену фрак и буду через минуту готов. Сейчас без пяти семь.

В экипаже, который вез их на улицу Мурильо, Андре, сидя между г-ном и г-жей Моваль, хранил молчание. Он держался очень прямо. Его галстук и сорочка не переставали занимать его. В этот момент он совсем не думал о г-же де Нанселль. Фиакр катился. На Сене продолжительно стонала сирена буксирного парохода. Андре внезапно подумал о судах, которые понесут его когда-нибудь по далеким морям, и в сердце его закралась легкая печаль, делавшая более острым предстоявшее удовольствие…

Экипаж остановился на улице Мурильо. Нанселли жили в небольшом особняке, частью каменном, частью кирпичном. Андре, вышедший первым, рассматривал его фасад, прежде чем позвонил. Мовали прошли в вестибюль. Сердце Андре билось. Когда дверь в гостиную открылась, Андре увидел сначала г-на де Нанселля, стоявшего посреди комнаты и разговаривавшего со старым г-ном, которого он покинул, чтобы пойти навстречу приехавшим гостям. Г-н де Нанселль слегка волочил ногу. Тем не менее его вид не был лишен благородства, как заметил Андре; но вдруг молодой человек перестал видеть все, что его окружало. Перед ним стояла г-жа де Нанселль.

На ней было зеленое платье из тонкого, легкого и как бы хрупкого шелка. У корсажа распускался букет бледно-розовых роз. Андре жадно смотрел на нее. В первый раз он видел ее волосы, ее руки, ее обнаженную шею, ее грудь сквозь гипюр, наполовину ее скрывавший. Перед ним предстал новый человек. Она протянула ему руку, после того как поздоровалась с г-ном и г-жой Моваль, и живо и весело взглянула на него. В этом взгляде и в этом рукопожатии была какая-то товарищеская симпатия — как будто бы их возраст приближал их друг К другу и создавал меж ними внезапное согласие. В самом деле, остальные приглашенные на обед казались людьми почтенными. Де Сен-Савен был старым г-ном с седыми баками, г-жа де Сен-Савен — тощей дамой. Их сын, Жюль де Сен-Савен, чиновник государственного контроля, был в свои тридцать лет уже лысым и выказывал степенность, достойную своей должности. Когда отправились к столу, г-н де Нанселль повел г-жу де Сен-Савен; г-н де Сен-Савен — г-жу Моваль; г-жа де Нанселль взяла руку г-на Моваля. Андре и чиновник заключали шествие. Войдя в столовую, чиновник сказал Андре достаточно громко, чтобы быть услышанным г-жой де Нанселль:

— Госпожа де Нанселль сегодня очаровательна.

Он как-то смешно выговаривал букву «р». Г-жа де Нанселль через плечо повернула наполовину голову, улыбаясь. Ее глаза встретились с глазами Андре. Он наивно любовался ею, приходил в восторг от изящной гибкости ее походки, от гармоничных линий ее тела. За ней шуршало легкое шелковое платье. Андре прислушивался к этому легкому шуму, наполнявшему его уши восхитительной музыкой. Зачем были здесь все эти люди? Ему хотелось бы одному быть с г-жой де Нанселль и следовать за ней таким образом бесконечно. В нем все замолкло. Он слышал лишь шелест легкого платья. Вдруг он почувствовал, что им овладевает безумная робость, как будто бы мечта его осуществилась. К счастью, ничего этого не было. Ему не придется даже разговаривать с г-жой де Нанселль. Он может только смотреть на нее, смотреть со всем своим любопытством, следить за игрой света на ее лице, наслаждаться ее движениями, ее голосом.

Посаженный за столом между г-ном и г-жой де Сен-Савен, он не спускал глаз с молодой женщины. Он должен был сделать над собой усилие, чтобы есть, чтобы подносить ко рту ложку или вилку, чтобы кратко отвечать своему соседу или своей соседке. Между тем он боялся своими взглядами и своим молчанием привлечь к себе внимание остальных гостей и особенно г-жи де Нанселль. Поэтому он порой заставлял себя интересоваться разговором или сервировкой. Так, он заметил серебро, украшенное гербами, гипюровую скатерть. В корзине красовались розы, и эти розы были более яркого тона, чем те, что носила г-жа де Нанселль. Он заметил также, что тарелки были из старинного фарфора, а хрустальные вещи тонкие и изящные; что вино придавало им красивый оттенок янтаря или пурпура. У висячей лампы была замысловатая форма, а матовые электрические шары распространяли мягкий свет. Все, что окружало г-жу де Нанселль, было выбрано с очаровательным вкусом.

С предметов Андре попытался перенести свое внимание на людей. Лицо отца, которое он видел на противоположном конце стола, показалось ему совершенно новым. Живя с ним постоянно, Андре никогда не думал о том, каков он собой. У г-на Моваля, видного мужчины с седеющими и аккуратно подстриженными баками, с его красной ленточкой Почетного Легиона, была красивая бюрократическая осанка. Внешность матери, наоборот, была ближе Андре. Г-жа Моваль была еще весьма миловидна. Ее серое платье, украшенное кружевами, было ей очень к лицу. Глядя на нее, Андре чувствовал доверие к ней. Завтра он осмелится заговорить с нею о вечере, бывшем накануне, и о г-же де Нанселль. Завтра. Но он забудет обо всем, кроме прелестного лица, от которого ему было трудно оторвать взор! Он принимал во внимание одну г-жу де Нанселль. В самом деле, что ему было до того, существует или нет какая-нибудь г-жа де Сен-Савен! У г-жи де Сен-Савен были щеки, покрытые красной сыпью, и острый подбородок. Сам г-н де Сен-Савен смотрел на нее со скукой и без доброжелательства. Он казался человеком веселым и любящим пожить. В сыне Сен-Савена, чиновника, не было ни капли отцовского благодушия. Картавое воркованье его голоса составляло смешной контраст с его надменным видом. Иногда это забавляло Андре, но взор его инстинктивно переходил на г-жу де Нанселль.

Все в ней необычайно занимало его: знак, который она делала слуге, чтобы он не наливал ей шампанского, манера, с которой она, слегка нагнувшись, говорила с г-жой Моваль. Когда она так нагибалась, лицо ее появлялось в полном освещении. Затем Андре вдруг опускал глаза на свою тарелку. Впрочем, он был бы не в состоянии сказать, что ему подавали с начала обеда. Он едва к нему прикасался и едва разговаривал. Вероятно, г-жа де Нанселль считала его глупым и спрашивала себя, что за мысль пришла ей в голову пригласить подобного дурака. Раздался голос г-жи де Нанселль:

— Как странно, что вы почти никогда не заходите в Лувр, вы, которая так счастлива, живя в двух шагах от него!

Андре послышалась легкая насмешка в словах, обращенных г-жой де Нанселль к его матери. Что подумает она о его бедной маме? Было довольно невероятно, чтобы они когда-нибудь сошлись близко. Их вкусы были слишком различны. Андре опечалился. Г-жа де Сен-Савен разглагольствовала:

— Что до меня, то я отлично понимаю госпожу Моваль. Музеи останутся недоступными для честных женщин, пока там будут продолжать выставлять все эти обнаженные тела, оскорбляющие взор.

Г-жа Моваль улыбнулась.

— О, я не поэтому, сударыня; я очень люблю прекрасные произведения искусства. Скорей мне не хватает времени… У меня мой дом, занятия, и притом же я — немного домоседка.

Г-ну Мовалю нравились простота и достоинство, с которыми его жена признавалась в своей склонности к буржуазной жизни. Она была примерной супругой, точно так же как себя самого он считал образцовым мужем.

Г-жа де Нанселль засмеялась:

— Ну а я — совсем не домоседка, я люблю бывать на улице, гулять, бегать по магазинам.

При слове «магазины» она бросила взгляд в сторону Андре.