— Вы хотите, — промолвила она, — чтобы все сказанное про вас я считала напраслиной, а сами проводите целые ночи, играя в клубе… Не отрицайте. У меня есть свои агенты. В субботу, в час ночи вы проиграли более шестидесяти тысяч франков.

— Но в два часа я их отыграл и сверх того выиграл еще тридцать тысяч, — ответил он, смеясь.

— Это еще хуже, — возразила она, стараясь держаться программы, которая только и могла оправдать интимность этого разговора.

И, приняв вид озабоченного друга, она начала читать ему нотацию, которую он, выслушивал с притворным, лишь наполовину сердечным сокрушением, — он, подвижный, известный скандалами Казаль, которому двадцать раз в своей жизни случалось выдержать во всех клубах и игорных домах разницу в проигрыше и выигрыше более чем в сто тысяч франков, он, наставник адептов распутной жизни, говоривших его словами и носивших в петлице его цветок!.. Конечно, эти молодые посетители Филиппа, наживавшие себе желудочные болезни, напиваясь cock tails и brandy and soda для того, чтобы привлечь на себя его внимание, были бы крайне удивлены, увидя его сидевшим против прелестной молодой женщины и слушающим ее наставления. Единственная игральная кость, посредством которой они разыгрывали свои вечерние напитки, — «Герберт всегда видит ее двойной», — говорил Казаль, — осталась бы неподвижной от удивления в своем стаканчике. На нравоучения Жюльетты Казаль, этот князь кутежей, отвечал фразами, аналогичными тем, которые так удачно защищали его за обедом на улице Tilsitt. Он говорил о грусти своей неудавшейся жизни, о нравственной усталости, о потребности забыться, — одним словом, о том, о чем в добродетельных водевилях говорят кающиеся шалопаи.

Кстати, не мешает прибавить, что во время этого назидательного разговора он мысленно старался восстановить в памяти ночь с пятницы на субботу, пытаясь догадаться, кто оказал ему такую услугу у г-жи де Тильер. Он вспомнил: выходя из оперы, он был так счастлив ответом Жюльетты, что почувствовал нежность даже к де Кандалю и проводил этого увальня до улицы Tilsitt, после чего пошел в клуб. Кого же он там встретил, кто знал г-жу де Тильер? Ах, черт возьми, д'Авансон! Он стоял среди зрителей, окружавших ломберные столы. Старый красавец поспешил прийти к г-же де Тильер и выдать его. Поступок был из таких, которые менее всего прощаются мужчинами, и они правы. Закон мужского франк-масонства запрещает посвящать женщин в сцены, происходящие в стенах клуба. Мужья и любовники слишком заинтересованы в такой скрытности, чтобы не соблюдать тайну и не заставлять других делать то же. Но Раймонд охотно отдал бы бывшему дипломату половину суммы, которую он выиграл в тот вечер, в награду за то большое одолжение, которое он сделал ему. Не увидел ли он благодаря этому случаю новое доказательство симпатии маркизы, а также какую чудную программу действий давала ему эта женская проповедь! Достаточно было покорно выслушать ее, чтобы получить право сказать при прощании:

— Ах, если бы я мог говорить так ежедневно хоть один только час, я охотно дал бы слово не играть по крайней мере целый год.

— Дайте его все-таки, — с кокетливой грацией сказала г-жа де Тильер.

— Вы этого хотите? — возразил он таким серьезным тоном, что молодая женщина сразу почувствовала, как неосторожно стала на путь фамильярности. Отступать было уже поздно, а потому она шутливо продолжала:

— О, целый год было бы слишком большим требованием! Если бы вы начали хотя с трех месяцев?

— Итак, я вам даю слово, — ответил он совершенно серьезно. — Апрель, май, июнь. С этого дня и до июля я не прикоснусь к картам.

— Посмотрим! — сказала она, продолжая смеяться. И не желая, чтобы это торжественное обещание имело вид первой тайны между ними, она прибавила: — Вот это доставит удовольствие кому-то, у кого я завтра завтракаю… Вы не догадываетесь? Г-же де Кандаль. Я сейчас же сообщу ей о вашем обете.

Не успела она произнести эти слова, как поняла всю их опасность. Когда же молодой человек ушел, ей показалось, что она совершила большую неосторожность. Не примет ли он эту фразу за намек на свидание и что тогда о ней подумает? Ей пришла в мысль написать Габриелле и из предосторожности отложить завтрак на какой-либо другой день… Но это было невозможно. Завтрашний день был годовым празднованием того дня, когда они встретились с г-жею де Кандаль молоденькими девушками. Они установили милый обычай завтракать в этот день по очереди — год у одной, год у другой, — и это также служило им предлогом для обмена подарками, что придает большую прелесть женской дружбе. Под этим предлогом они очень любят бегать по магазинам и подробно рассматривать все новости. Вертя в руках тысячи модных и роскошных безделушек, тонких и хрупких, как их пальцы, они переживают детский восторг. Сюрпризы, которые они делают друг другу, доставляют им особенное наслаждение, несмотря даже на то, что это так же мало сюрпризы, как для десятилетних детей рождественские игрушки и праздничные подарки. На этом основании Жюльетта приготовила Габриелле самый прелестный зонтик с саксонской ручкой и ни за что не отказалась бы от удовольствия подарить подруге в назначенный день эту хорошенькую вещицу. «А что если бы я попросила ее завтракать у меня?» — подумала она. — Да, для того, чтобы Казаль вообразил, если ему вздумается тоже получить приглашение, что я его боюсь…»

Все эти мысли так взволновали ее, что она совершенно забыла о де Пуаяне, когда, наконец, пришел час писать ему отчет сегодняшнего дня. На этот раз она ни минуты не задумывалась над вопросом, писать ему о Казале или нет. Скрывая от своего возлюбленного эту тайну, она уже шла на компромисс или, лучше сказать, допускала двойственность совести. Несмотря на софизмы, которыми она старалась заглушить свой внутренний голос, в ней шевелились неясные угрызения, до того смутившие ее, что составление нового письма оказалось столь же трудным, как и первого.

«Боже мой, — сказала она себе, кончая его, — как поступают женщины, обманывающие своих мужей? Мне приходится лишь немного не договаривать, и мне уже так тяжело!.. Это не должно часто повторяться…»

Этим она старалась уверить себя, что ей вовсе не хотелось так скоро увидаться с Казалем. На самом же деле, приехав к завтраку к г-же де Кандаль с драгоценным зонтиком, она почувствовала бы разочарование, если бы не встретила там Раймонда. Но она верно догадалась, какое действие должна была оказать неосторожно сказанная ею фраза.

Покинув улицу Matignon, первым делом молодого человека было дать кучеру адрес отеля де Кандаль. Он застал графиню в ту минуту, когда она рассматривала разложенные в открытых футлярах драгоценности, новейшие и лучшие произведения ювелирного искусства, которыми ювелиры Old Bond Street и улицы Мира непрестанно соперничают друг с другом.

— Как вы кстати! — весело воскликнула графиня, увидя Казаля. — Который из этих браслетов вам больше нравится?..

И она протянула ему два золотых обруча. Один из них был покрыт черной эмалью, на которой маленькими бриллиантовыми буквами было написано слово Remember, а другой застегивался крошечными часиками, — оригинальный парадокс элегантности, теперь уже опошленный.

— Вот этот, — сказал молодой человек, указывая на второй браслет. — У него два преимущества: во-первых, он не выставляет на показ претенциозного девиза, — а во-вторых, очень удобен при расставании… Да, безусловно, — настаивал он, смеясь своим веселым смехом, — женщина скучает со своим возлюбленным. Она не решается взглянуть на часы и узнать, может ли уйти, не нарушая приличия. Тогда она обнимает, охватывает руками шею возлюбленного, наклоняет в профиль свою хорошенькую головку и узнает время по часам на своей руке…

— Это на вас похоже, — сказала графиня. — Стоило бы повторить ваши дерзости той особе, для которой я выбрала этот браслет; и я это сделаю, чтобы наказать вас, не позднее завтрашнего утра.

— Если это г-жа де Тильер… — возразил Казаль.

— Вот видите, он сейчас же догадался! — прервала его графиня. — Итак, если это г-жа де Тильер?..