Слезы текли по щекам Марты, и я почти плакала вместе с ней.
— Хотя… однажды, в Ист Уимсли я наблюдала за одним красивым парнем, и я задавалась вопросом…
— Все, Марта, все…
— Я даже не знаю, что это такое, поцелуй мужчины.
Я сразу же подумала об Эдварде и его холодных поцелуях в щеку.
— Однажды узнаешь, когда выйдешь замуж.
Марта закрыла ладонями глаза, чтобы осушить их.
— Возможно, ты и не брала это кольцо, — всхлипывала она, — но тебе придется доказать это бабушке.
Я снова стала твердой.
— Должно быть достаточно моего слова. Извини, Марта.
Я скользнула в свою спальню со смешанными чувствами грусти и злости. Быть так грубо обвиненной перед всеми, не получив зашиты ни от кого, кроме Тео, было унизительно. Но теперь меня интересовала также правда о кольце.
Какое совпадение — я лишь вчера вечером ощутила проблеск воспоминания о нем, и тем же самым вечером оно было украдено. Играло ли оно большую роль в тот день в роще, чем я могла предположить, и кто-то об этом знал? Но почему украли кольцо? Отчего-то у меня было четкое ощущение, что рубиновое кольцо Тео напрямую связано с теми ужасными событиями в роще, и его внезапное исчезновение теперь не было простым совпадением. Как будто некто опасался, что я свяжу кольцо с убийством моего отца. Это было объяснением, но явно недостаточным. Каким-то образом я почувствовала, что в пропаже кольца скрыто большее, хотя я не могла понять, что именно. Письмо к Эдварду и кольцо Тео совершенно поставили меня в тупик.
После представления в комнате бабушки я не стала присоединяться к своей семье за ужином и снова ела в моей комнате перед уютным камином. Потом я свернулась в кресле, перелистывая страницы путеводителя по Креморн-Гарденз, и на время погрузилась в воспоминания о счастливых днях с Эдвардом. Писать ему снова было бессмысленно, да и реальной необходимости в этом не было. Я чувствовала уверенность в том, что, собрав силы, я могла бы разгадать тайну этого дома и вернуться в объятия моего Эдварда более уверенной женщиной.
Поздно вечером я переоделась в ночную рубашку, расчесала свои длинные волосы и легла в постель. Уже собираясь погасить свечу, я заметила книгу. Поверх «Танкреда» и «Сэндитона» — двух книг, которые я всерьез намеревалась читать во время своего пребывания в Пембертон Херсте, лежал неизвестный третий том. На секунду с удивлением уставившись на него, я поднесла свечу ближе к краю стола и оглядела странную книгу. Это была старая книга, по меньшей мере тридцатилетней давности или около того, красиво переплетенная в черную кожу. Надпись, вытесненная на корешке поблекшим золотом, гласила: «Избранные труды Томаса Уиллиса». Совершенно озадаченная, я некоторое время смотрела на нее, не открывая сразу, гораздо более заинтересованная ее появлением здесь, чем ее содержанием.
Пламя свечи дрожало от сквозняков, гуляющих по спальне. Часы на остывающем камине тихонько тикали, мягко напоминая, что время уходит, уходит, уходит… А я недоверчиво смотрела на «Избранные труды Томаса Уиллиса». Наконец я открыла книгу и лицом к лицу столкнулась с серьезным и мрачным взглядом самого мистера Уиллиса. Из овальной рамки, на которой были слова: «Томас Уиллис, профессор медицины мед. коллегии, Лондон, на меня взирало лицо семнадцатого века, полное мудрости и благородства. Его глаза смотрели вниз из-под немного тяжелых бровей над выступающими скулами и величественным носом. Его рот под тонкими усиками был тонкогубым и слегка улыбался, как будто охраняя секрет. Мужчина был облачен в старинный костюм, напоминавший о временах Кромвеля и свидетельствующий о высоком положении и богатстве. Под овальным портретом были слова: «Томас Уиллис (1621–1675), гравюра по меди Изабеллы Пиччини. Фронтиспис из «Opera omnia 1694».
Титульный лист информировал меня, что этот сборник трудов Уиллиса составлен сэром Энтони Кэдуоллдером, профессором в Оксфорде, и опубликован «Мортимером и сыновьями» в Лондоне, в 1822 году. Я начала читать оглавление, все еще озадаченная тем, кто сделал это приношение или почему он или она решили, что мне могут быть интересны труды человека, умершего почти два века назад. В следующую минуту мои вопросы получили ответы.
В оглавлении был приведен список всех трудов автора и краткое их описание. Там было следующее:
Pharmaceutice rationalis, или Экзерциция медицинских операций в Человеческом Теле (myasthenia gravis; диабет или дурное мочеиспускание; астма; кардиоспазм; плеврит).
De febribus (его давние отчеты об эпидемиях сыпного и брюшного тифа).
Анатомия мозга, включая его точное описание, анатомия нервной системы и артериального круга в основании мозга, названного «круг Уиллиса».
Применение лекарственных средств (инфекционные, злокачественные и эпидемиологические лихорадки).
Не надо было быть слишком проницательным, чтобы догадаться, что цель книги была просветить меня по проблеме наследственной болезни Пембертонов. Для чего же еще ей здесь быть? Я ведь не была студентом-медиком, и ни в малейшей степени не интересовалась анатомией, и не была собирательницей странных книг. На самом деле я даже не читала ничего, кроме беллетристики и популярных романов нашего времени. Явно кто-то тайком вошел в мою комнату и положил эту книгу там, где я, как он надеялся, могла ее найти, прочитать оглавление (что я сейчас и делала) и случайно наткнуться на определенный раздел. А что еще может содержать этот раздел, чем еще он может быть интересен, как не некоторой информацией о болезни, напоминающей мнимое проклятие Пембертонов?
Я с раздражением рассматривала книгу, поскольку теперь я была до предела ожесточена и очень зла на мое семейство. Если бы письма к Эдварду было недостаточно, то обвинения в краже кольца Тео совершенно настроили меня против всех. И теперь не понятно по какой причине, кто-то из моих родственников решил исподтишка подсунуть мне эту книгу, возможно, побоявшись вручить ее мне лично, наверняка уверенный в том, что я найду нужную информацию. И с какой целью? Доказать мне, что за жалкая судьба им уготована? Попытаться вызвать у меня раскаяние за мою злость на них, показав мне правду?
Как бы то ни было, я не желала смягчаться. Эта книга была уловкой, и я не приняла ее. Не важно, что там писал этот Томас Уиллис, мое сердце было ожесточено. Они причинили мне боль. Если этот старинный врач описывал болезнь, похожую на ту, которой, предположительно, страдали Пембертоны, то меня это не интересовало. Это была тактика, которой я не одобряла, и не собиралась быть обманутой. Я не намерена становиться игрушкой в их руках.
Сердито кинув книгу на пол, я потушила свечу и скользнула под одеяло. После такого утомительного дня необходим крепкий сон, чтобы на следующий день с новыми силами вступить в битву с моей памятью и моими неуступчивыми родственниками. Но сон не шел. Предчувствуя недоброе, я лежала, глядя в потолок, прикрытые глаза Томаса Уиллиса проницательно смотрели на меня через столетия. Забытый ученый, в честь которого была названа сеть артерий, что же такое он мог написать, что, по мнению кого-то из этого сумасшедшего семейства, я должна была прочесть?
Я ворочалась, пытаясь устроиться поудобнее. Закрыв глаза и слушая шум ветра в деревьях, я вновь перебирала в уме главы книги: диабет; астма; кардиоспазм; плеврит и брюшной тиф; анатомия мозга; инфекционные, злокачественные и эпидемиологические лихорадки. Я открыла глаза.
Теперь было ясно, что мне не знать покоя, пока я не найду те слова в книге Уиллиса, которые каким-то образом относятся к Пембертонам. Кто бы ни положил ее на мой ночной столик, тетя Анна или Тео, Колин или Марта, он знал, что заставит меня читать книгу, пока я не натолкнусь на то место, от которого тянется ниточка к Пембертонам. А до тех пор я буду рабой своего любопытства (не оно ли было одной из главных причин моего возвращения сюда?). Я еще раз признала свое поражение и сдалась. Зная, что заснуть мне не удастся, я встала с постели, накинула капот, развела небольшой огонь в камине и свернулась в кресле у масляной лампы с «Избранными трудами Томаса Уиллиса».
