Серьезность ее тона насторожила меня.
— Очень хорошо, — сказала я и вернулась в комнату, чтобы захватить шаль, потом закрыла за нами дверь.
— Она не больна? — отважилась я спросить.
— Бабушка никогда не болеет.
Мы прошли в молчании по коридору до анфилады комнат Абигайль. Как обычно, я чувствовала, как во мне растет холодное мрачное предчувствие. Я ощутила ее власть надо мной, которой, как я предпочитала думать, в действительности не существует.
Дверь была открыта, и мы вошли, остальные были уже в сборе. Бабушка неизменно восседала на своем троне под защитной вуалью сумрака, тетя Анна сидела в кресле перед ней, с Теодором по одну сторону и с Колином по другую. Дядя Генри, должно быть, оставался у себя. Никто не обернулся, когда мы вошли; глаза присутствующих подобострастно были направлены на бабушку. Атмосфера, тусклая и мрачная, в воздухе витало напряжение. Я гадала, что случилось.
Марта взяла за руку брата, а я оставалась немного сбоку, когда бабушка внезапно заговорила.
— Все вы знаете, почему вы здесь, поэтому я не буду медлить. Грязное деяние свершил кто-то из нас, и я желаю найти виновного. Вы можете решить между собой, что делать.
Озадаченная, я взглянула на остальных. Их взгляды ничего не выражали.
— Что за грязное деяние? — невинно спросила я.
— Лейла Пембертон, — раздался бесстрастный голос бабушки, — ты прежде всего должна знать, о чем я говорю.
— Но я не знаю.
— Это кольцо Тео, — мягко сказала Марта, — оно пропало.
— Его кольцо?
— Не пропало, дитя, оно украдено! И я желаю узнать, кто вор.
Тут мне все стало ясно. Рубиновое кольцо Теодора было унаследовано им от дедушки, сэра Джона. То кольцо, которое запало мне в память как воспоминание о роще. Каким-то образом оно было связано с тем, что случилось в роще, хотя я не слишком представляла себе, как.
— Но кто мог взять его? — спросила я.
Молчание было мне ответом, все в комнате оставались неподвижными. Агат на шее Абигайль блестел, поднимаясь и опадая на ее груди — единственный признак того, что она была жива. И все остальные нашли что-то, на чем остановить свой взгляд.
Потом до меня дошло.
— Что вы имели в виду, сказав, что я прежде всего должна знать, о чем вы говорите? Вы обвиняете меня в краже кольца?
— Это твои слова, — сказала бабушка.
— Но это нелепо!
Теперь заговорила тетя Анна:
— Но ты же восхищалась им тем вечером в гостиной. Мы все видели это.
— Я не восхищалась им. Я только вспомнила его, вот и все.
— С чего это ты вспомнила его? — спросила бабушка.
— Я… я не знаю. Это было как вспышка.
— Ну а кто еще мог взять его? — сказала моя тетя во внезапном порыве.
— Тетя Анна, как вы смеете! Я не буду стоять здесь и выслушивать обвинения в воровстве!
Наконец заговорил кузен Теодор:
— Лейла права, бабушка, это действительно в высшей степени несправедливо. До этого пропадали другие драгоценности, и тоже совсем недавно. Я думаю, мы должны допросить слуг.
Я взглянула сквозь сумрак на кузена Теодора и впервые увидела в нем что-то человеческое. Высокий и прямой, в своем обычном прекрасном наряде, мой кузен выглядел самым красивым среди остальных. Колин, чьи волосы были взъерошены, а галстук сбился на сторону, стоял, сложив руки, и предоставил мне самой защищать себя. Он не сказал ни слова в мою защиту, и я была зла на него за это.
Тео послал мне примирительную улыбку, и я в ответ продемонстрировала ему свою благодарность. За спинами Колина и Марты, и над головой тети Анны мы с Тео обменялись безмолвными посланиями.
— Мы допросим слуг, — распорядилась бабушка, — и предпримем тщательные поиски кольца. Я не потерплю и незначительного воровства в моей семье.
«А какое воровство вы потерпите?» — подумала я с сарказмом, но придержала язык.
Взмахом руки она отпустила нас. Вся сцена была устроена исключительно ради того, чтобы унизить меня. От этого я пришла в ярость, хотя и не подала виду. Я билась за свои права и за оправдание моего отца. Один из этих людей прочел мое письмо Эдварду и потом уничтожил его. Один из этих людей не желал, чтобы я получила помощь. Я собиралась продолжать борьбу за воспоминания о прошлом, и эти мелкие сцены с угрозами и обвинениями не пугали меня, а лишь подстегивали к действию.
В коридоре я отступила в сторону, чтобы позволить тете Анне пройти. Она искоса кинула на меня взгляд, и в свете газового фонаря я увидела, каким напряженным и изможденным стало ее лицо. Должно быть, она всю ночь бодрствовала при дяде Генри, которому, как я поняла, не стало лучше, и я почувствовала немного больше снисходительности к ней. После двадцати четырех часов без сна и пищи моя тетя, должно быть, немного не в себе.
Когда мимо меня прошел Колин, я резко глянула на него, но он, казалось, этого не заметил. У меня складывалось впечатление о его особо доверительных отношениях с бабушкой, и это начинало раздражать, как будто он был не сам себе хозяин, а чванливый хлыщ, прицепившийся к юбке старухи.
Тео, проходя мимо, задержался, послав мне особую улыбку. Она демонстрировала сочувствие и, возможно, некоторое раскаяние в случившемся. В этот момент, когда наши глаза встретились, я почувствовала надежду, что мы можем попытаться вновь стать друзьями.
Марта и я пошли к своим комнатам, я — глубоко погрузившись в беспокойные мысли, она — с обеспокоено-нахмуренным лицом, в то время как ее пальцы нервно теребили ручки ковровой сумки. Около моей двери она задержалась, и я не удивилась, поскольку уже несколько минут чувствовала, что она хотела мне что-то сказать.
— Лейла, бабушка действительно думает, что это ты украла кольцо из комнаты Тео. Я никогда не видела ее такой разъяренной.
— Она совсем одряхлела, Марта. Зачем бы мне желать этого кольца?
— Ну, как же… — Она не поднимала на меня глаз. — Бабушка говорит, это потому, что ты без гроша за душой. Она говорит, что ты приехала в Пембертон Херст только ради денег, а когда тебе их не предложили, ты прибегла к воровству.
— Это нелогично, Марта, — сухо сказала я, — кроме того, человек, за которого я собираюсь замуж, состоятелен. Когда я стану миссис Чемпион, мне не нужны будут богатства Пембертонов. Вы можете держать при себе ваши текстильные фабрики, ваши обширные земли и ваши мелкие дрязги. Я хочу от этого дома только одного, мое прошлое. Как только я получу его обратно, как только мои воспоминания вернутся, я уеду навсегда.
Теперь она смотрела на меня, ее глаза блестели. Хотя ей было тридцать два года, лицо Марты было все еще гладким и молодым, густые ресницы обрамляли ее глаза, а на нежном подбородке была ямочка, как на моем собственном. Мы были отдаленно похожи друг на друга, это тихое создание и я, но лишь физически, поскольку эмоционально мы были совершенно разными. Кузина Марта была застенчивой, погруженной в себя.
— Я тебе завидую, — неожиданно прошептала она.
— Ты завидуешь мне? В чем?
— Ты можешь покинуть этот дом, уехать, выйти замуж и иметь детей.
— Марта, ты можешь сделать то же самое.
Она покачала головой, и локоны, обрамлявшие ее лицо, затанцевали.
— Бабушка Абигайль лишит наследства каждого, кто оставит семью. Она запретила нам жениться и оставит нас без пенни, если мы ослушаемся ее. У тебя есть Эдвард, который ждет тебя, и ты говоришь, что он обеспеченный. Мне же некуда пойти. Я узница. Мы все — узники.
Она говорила бесстрастно, хотя в ее глазах была тоска.
— Я не собираюсь, — ее тонкий голосок дрожал, — просто иногда я думаю, на что это похоже… знать мужчину. — Внезапно ее лицо залилось краской. — О, прости меня. Это неподобающий предмет для разговора.
— Ерунда. Каждая женщина мечтает о любви. Каждая женщина хочет выйти замуж за хорошего мужчину и иметь от него детей. Мы не отличаемся друг от друга.
— Нет, я отличаюсь. Должна отличаться, потому что я — Пембертон. Это было бы отвратительно с моей стороны, стремиться родить детей, которым однажды придется столкнуться с тем, с чем приходится теперь сталкиваться тебе и мне. Бабушка права: род должен закончиться.
