Насколько непохож он на Эдварда, а ведь скоро настанет день, когда Эдвард окажется за обеденным столом, безмолвно оценивая моих эксцентричных родственников. Мой божественно вежливый и предсказуемый Эдвард будет сидеть рядом с моим невоспитанным кузеном и, возможно, с каждой минутой испытывать к нему все большую антипатию.

Воображаемая сцена сделала мою улыбку еще шире.

— Так, значит, вы не такая уж мрачная и серьезная девушка. Ну-ка, Лейла, позвольте вывести вас из этого неприветливого места.

Мы повернули и прошли несколько шагов к опушке.

— Не возвращайтесь слишком торопливо, — сдержанно заметил он, — дайте себе время. Ваша память отдохнет и вернется к вам, когда вы, скажем, будете читать хорошую книгу. Я думаю, вы слишком усиленно желаете вспомнить.

— Возможно, мне придется это сделать.

— И, кстати, в следующий раз вам надо прийти с другой стороны.

Я резко остановилась.

— Почему вы так сказали?

Лицо Колина снова превратилось в маску.

— Ну, если вы действительно хотите воссоздать атмосферу того дня, тогда вам надо, по крайней мере, находиться в правильном месте.

Я взглянула через плечо.

— В правильном месте?

— Да. Там, где вы стояли сегодня, совсем не то место, где вы находились двадцать лет назад. Когда вы прятались в кустах, наблюдая за вашими отцом и братом, вы были в совершенно другом месте.

Мы вернулись домой, где нас встретили двумя новостями: первая — дядя Генри лежит больной в своей комнате, вторая — бабушка вызывает меня к себе. Ни одна из этих новостей не поразила меня, поскольку после того, как я рассталась с Колином и поднялась в свою комнату, в моем мозгу бился только один вопрос: откуда Колин знал, где я пряталась в тот день, двадцать лет назад?

Как во сне, я затворила за собой дверь, небрежно кинула плащ и шляпку на кровать и со вздохом опустилась на скамеечку перед туалетным столиком. Ни бледности, ни бесцветных губ или сонных глаз, как несколько дней назад; теперь мои щеки горели румянцем, губы стали розовыми, глаза яркими, как будто я вся ожила.

«Надо было еще раз осмотреть рощу, — говорила я себе, — возможно, все дело в погоде — этот ветер и холод, долгая прогулка вверх по холму, воспоминание о кольце с рубином…» Не желая признавать, что кузен Колин начинал все больше заинтересовывать меня, я изобретала все виды объяснений, чтобы оправдать внезапную живость моего лица.

Пока я расчесывала и заново заплетала волосы, голоса и шаги в холле не затихали. Они принадлежали Гертруде, тете Анне и Тео, каждый из них пытался облегчить страдания дяди Генри. Но я почти не обращала внимания на шум за дверью, собственные заботы поглотили меня целиком.

Так же, как и любой другой день после моего приезда в Пембертон Херст, сегодняшний день был полон открытий и новых вопросов: письмо тетушки Сильвии и загадка, связанная со словами Колина в роще. Как он узнал, где я нахожусь? Если я была там только одна и если они позже обнаружили меня стоящей над телами, то как мог кто-то, кроме меня, знать, где я пряталась?

Раздался резкий стук в дверь.

— Лейла? — прозвучал встревоженный голос Тео.

— Войдите, — я слегка повернулась на скамеечке.

— Лейла, — он просунул в дверь голову, хлопая глазами. — Что вы там медлите? Бабушка ждет!

— Бабушка! Я расчесываю волосы, вы же видите, и уже собираюсь заканчивать. Бабушка может еще немного подождать.

Тео зашагал по комнате.

— В самом деле, Лейла, вам придется учиться. Мы понимаем ваши обстоятельства, и то, как вы росли, но теперь все это должно измениться. Если вы собираетесь стать частью нашей семьи, то должны жить по нашим правилам. И правило номер один: никогда не заставлять бабушку ждать.

— Я прошу прощения, — сказала я довольно дерзко. Когда я резко поднялась, щетка для волос упала на пол. — А это тоже одно из ваших правил — входить в спальню молодой леди, когда она находится одна, без сопровождения? О, Тео, у меня был изнурительный день. Я хотела немного отдохнуть, выпить чая и привести себя в порядок, прежде чем спешить на встречу с бабушкой.

Он открыл рот, собираясь что-то сказать.

— И кроме того, кузен Теодор, бабушка ждала двадцать лет, чтобы увидеться со мной; она может подождать и еще немного.

— Боже милосердный, что такое в вас вселилось?

— Ничего! — Я наклонилась и подняла щетку.

— А где вы были? Вы выглядите странно, Лейла. Куда вы сегодня ходили?

Я снова опустилась на скамеечку и провела щеткой по волосам.

— Я ходила в рощу.

— Что вы делали?! — прошептал он.

— Я сказала, что ходила в рощу.

Отражение моего кузена в зеркале стало совершенно белым.

— Лейла, я… — Его ладонь потянулась ко лбу.

Я снова повернулась к нему.

— А в чем дело? Что-то не так?

Он поискал стул, сел на него и продолжал испуганно качать головой. Это было так непохоже на Тео — совершенно потерять над собой контроль.

— Пожалуйста, скажите мне, в чем дело?

Когда его глаза наконец встретились с моими, я испугалась, поскольку они, казалось, выражали необычайный страх и беспокойство. В первый момент я подумала, что это, должно быть, из-за меня, что это беспокойство о моем благополучии, но следующая мысль заставила меня поверить, что Теодор взволнован по другим причинам.

— Вам не надо было туда ходить, — сказал он натянуто, — вы действительно не должны были этого делать.

— Но почему? Тео, что случилось?

— Скажите мне, Лейла. Вы… Вы вспомнили что-нибудь?

Я задержала взгляд на кольце с рубином на его пальце, на том кольце, которое сверкало на солнце и было каким-то образом связано с рощей и прошлым. Я на мгновение задумалась.

— Нет, я совсем ничего не вспомнила.

Облегчение проявилось во всем его облике, хотя голос оставался напряженным.

— Это могло оказаться гибельным для вас, вспомнить все это. Бог оказался милостив к вам, забрав вашу память. Вы бы только расстроились, увидев все это снова. Боже, это было так страшно.

Я долго смотрела на моего кузена, изучая его нервную жестикуляцию, наблюдая беспокойную мимику его лица. По всей вероятности, мое предположение, что Теодора больше беспокоит нечто иное, чем мое благополучие, — моя вернувшаяся память, было оправданно.

— Уверяю вас, это не было бы такой катастрофой, как вы представляете, — спокойно сказала я, — За свою жизнь я бывала свидетельницей нескольких ужасных происшествий в Лондоне, смерть не внове для меня, так же, как и вид крови. Однажды мне довелось видеть человека, потерявшего свои ноги под тележкой с овощами.

— Это не одно и то же, Лейла. — Глаза Теодора внезапно погасли, он вскинул руки, словно умоляя. — В тех происшествиях есть физический ужас, но в этих убийствах — ужас эмоциональный. И видеть собственного отца и брата убитыми значительно страшнее. Я понять не могу этого вашего желания вернуть память, Лейла. Я этого просто не постигаю.

Я поднялась и направилась к двери.

— Я так и думала, Тео.

— Что все это должно означать?

— Вы очень хорошо знаете, почему я хочу вспомнить то, что я видела в тот день, и я думаю, вам очень хочется удержать меня от воспоминаний.

Он вскочил на ноги.

— Ну наконец-то! Вы огорчили Марту таким разговором, но я этого терпеть не буду. И, кстати, ваш поход в рощу в любом случае оказался бесплодным.

— На этот раз да, но будут и другие возможности. — Я бросила взгляд на его кольцо. — Вероятно, каждый визит туда будет все больше и больше разрушать барьер. Или однажды погода будет такая, как надо, настроение подходящим, даже освещение в роще окажется таким же, как двадцать лет назад. И тогда, дорогой кузен, я смогу вспомнить все.

С этими словами я развернулась на каблуках и выскользнула из комнаты. Надо было бы сменить платье перед очной ставкой с бабушкой, но присутствие Тео нервировало меня, и я страстно желала от него избавиться. У него были выпуклые глаза его матери, ее нервные жесты и ее манера говорить все, что угодно, кроме того, что она думала. Кузен Теодор также имел утомительную привычку пытаться главенствовать надо мной, как он делал со своей матерью и Мартой, но я слишком давно была сама себе хозяйкой, чтобы позволить теперь каждому мужчине мною командовать.