— Конечно, Вибий, — ответил Каст, — ведь все гладиаторы — люди знатные, отпрыски крупных вельмож. Спартак — так зовут молодца в шкурах — потомок фракийского княжеского рода.

Зеваки покатились со смеху.

Мимо семенил Зосим, наставник и ритор.

— Правду я говорю, Зосим? — крикнул ему Каст.

— Все, что может быть облачено в слова, — правда, — откликнулся Зосим, взявший за правило не перечить Касту и его приспешникам. — Ведь все, что можно выразить словами, возможно, а возможное в один прекрасный день способно осуществиться.

— Выходит, корова может взять и произвести на свет поросят? — осведомился какой-то шутник под общий хохот.

— Присядь с нами и расскажи что-нибудь занятное, — попросил Зосима Гермий, луканский пастух с лошадиными зубами.

— Лучше я постою, — возразил Зосим. — Прямая спина — разве не благородно звучит?

— Рассказывай! — потребовал пастух, зная, что отказа не будет.

— Ну, так слушайте, — начал Зосим. — Сто лет назад у греков была республика. Прежде чем приступить к своим обязанностям, их консул должен был произнести такую клятву: «Я буду врагом народа и буду всячески пытаться ему навредить».

— Что же отвечали остальные? — спросил Каст.

— Остальные? Народ, хочешь ты сказать? То же самое, что слышно от него сейчас — ибо вы заметили, наверное, что у нас нынче дела обстоят точно так же, разве что наши сенаторы не дают больше такой клятвы во всеуслышанье.

Зеваки притихли. Рассказ их разочаровал.

— Ну да, так оно и есть, — согласился пастух Гермий не очень уверенно. — Было и есть. — Он вздохнул, для чего обнажил большие зубы.

— Зосим, — произнес Каст, — ты нас заморил. Раз не можешь придумать ничего веселее, ступай, куда шел.

— Придется повиноваться, — был ответ. — Господин отсылает меня в наказание за бунтарские взгляды. Честно говоря, я рассчитывал на большее понимание. Не скрою, ты меня расстроил, Каст.

На треугольной опушке были вырыты круглые ямы, в которых разводили дымные костры, чтобы отгонять комаров. У каждой группы был собственный костер, всегда зажигавшийся в одном и том же месте, была и собственная история.

Свой костер был у женщин, свой у бывших слуг злосчастного Фанния, был костер кельтов, костер фракийцев. Кельты и фракийцы были наиболее многочисленны и презирали друг друга. Вожаком кельтов, к которым относился и вертлявый Каст со своими «гиенами», был Крикс. У фракийцев вожаком был Спартак.

Кельты были угрюмы и вспыльчивы; почти все они родились в римском рабстве и о родине знали только понаслышке. Отцы большинства из них были слугами, матери проститутками. Они цветисто клялись, еще цветистее бранились и кидались драться по малейшему поводу; выжившие рыдали, заключив друг друга в объятия.

В отличие от них, фракийцы попали в Италию всего несколько лет назад, захваченные в плен во время кампании Аппия Клавдия. Мрачные и крепко сбитые, с маленькими синими татуировками на лбу и на плечах, они были очень задумчивы, много пили, но не делались во хмелю шумными и драчливыми. Раздобытый неизвестно где огромный рог чинно передавали у их костра из рук в руки; если кто-нибудь позволял себе повысить голос, на него взирали с удивлением и не проявляли интереса к его речам. В их компании из двадцати человек никогда не возникало раздоров, что делало их похожими на слуг из трактира Фанния, с которыми их уже связывала крепкая, хоть и молчаливая дружба. Подобно тому, как ходил у них по рукам рог с вином, ходили по рукам и три женщины. Для них это было привычным делом, ибо женщин в горах всегда недостает.

У них сохранились туманные, похожие на сны воспоминания о родных горах, о тучных стадах, о палатках из черных козьих шкур, о засухе, смертельной и для людей, и для зверей, о неизбывной нужде и о вечной распре между племенами из соседствующих долин: бастарнами, трибаллами и певкинами. Жизнь в горах была трудной. Далеко внизу лежали большие города: Узедома и Томой, Коллатис и Одесс, роскошные и жирующие; над ними, в горах, царствовала бедность, там паслись стада и жили древние обряды. При рождении ребенка поднимался горестный вой, ибо жизнь принесет новорожденному одни страдания; смерть же встречалась радостно, ведь умершего ждет красочное царство безвременья. Были у них и праздники: раз в год из леса появлялись Бромий Гуляка и Бахус Зовущий, для встречи которых объединялись мужчины и женщины. А еще приходилось умиротворять грозного Ареса, как ни обременительно плясать для его услады нагишом, извиваясь, ярко раскрасив лица и тела. Трудна была жизнь в горах: вечно голодные стада, не ведающие иных забот, кроме еды. Но при том в горах было хорошо, жизнь там оставалась правильной, пока в леса не вломились римляне, трубя в трубы, голося и охотясь на двуногую дичь. Натыкаясь на этих безволосых крикунов, горцы убивали их и забирались все выше в скалы; но римляне не прекращали погони. Так продолжалось много лет, пока не были пленены пастухи и их стада, много тысяч людей и еще больше овец.

Только тогда они узнали, что преступили закон и подлежат кто продаже, кто осуждению, ибо в Апулианском законе четко обозначены их преступления: деяния, направленные против безопасности и величия Римской республики.

Такими были фракийцы — люди смирные и мрачноватые, числом в два десятка. Человек, не снимавший звериных шкур, был одним из них и одновременно особенным: он дольше прожил в Италии, лучше понимал здешний язык и правила; и никто не знал толком, что у него на уме.

На двенадцатый день после того, как был разбит лагерь на болоте, и на двадцатый после бегства из Капуи на дороге из Суэсуллы в Нолу был перехвачен конный гонец. Он оказался городским рабом из Капуи, которому было поручено передать послание в совет Нолы.

Каст и его приятели отправились со скуки на прогулку и остановили гонца из чистого озорства, а также потому, что им приглянулась его лошадь. Но гонец с испугу наболтал такого, что его стали расспрашивать, заподозрив в недобрых намерениях. У Каста с приятелями были свои методы дознания, так что не прошло и четверти часа, а они уже все выведали. Сущность послания заключалась в том, что три тысячи отборных наемников под командованием претора Клодия Глабера выступят в ближайшие дни из Рима в Кампанию, чтобы покончить с царящим там разбоем. Совету Нолы надлежало обеспечить войску жилье и собрать надежные сведения о численности разбойников и их местонахождении.

Каст и его присные повесили труп посланца на суку у дороги, оставив на нем приветственное письмо, адресованное претору Клодию Глаберу, и молча поскакали назад в лагерь.

Там все было, как обычно. «Гиен» тотчас окружили и стали выведывать, чем им удалось поживиться. Те отвечали, что прогулка оказалась бесплодной. Каст приказал своим людям держать язык за зубами, и приказание было выполнено.

Каст сам отправился в палатку Крикса. Тот сидел на подстилке и возился со своей обувью, пострадавшей от сырости. На вошедшего Каста он даже не взглянул.

— Началось, — сказал ему Каст. — Из Рима выступают три тысячи солдат. Мы задержали гонца.

Тогда позвали человека в шкурах и еще нескольких главных гладиаторов. В палатке Каста стало душно. Разговор вышел долгим. Каст предложил разбежаться: пусть, мол, каждый ищет удачи сам по себе. Остальным это предложение не понравилось, и они принялись спорить, обильно потея. Привлеченные возбужденными голосами, люди собрались вокруг палатки Крикса, не осмеливаясь туда заглянуть. Крикс хмуро смотрел перед собой, вытирал пот со лба и помалкивал. Человек в шкурах тоже молчал, разглядывая всех говорящих одного за другим, словно впервые в жизни их видел. И те по очереди обращались к нему.

Когда, наконец, все устали говорить, он поведал им о высокой горе недалеко от морского берега, называемой Везувий, до которой рукой подать. Люди, пришедшие в лагерь из тех мест, в один голос утверждают, что подземный огонь выжег в той горе дыру; еще до того, как на земле появились люди, все горы были такими раскаленными, что сквозь них можно было смотреть, а звери, видевшие это чудо, слепли от сияния. Но тот адский огонь давным-давно потух, вот только у этой горы вместо вершины теперь провал-воронка глубиной в добрую милю и шириной в два амфитеатра…