– И по костюму, – сердито ответила я. – По-моему, она чем-то до смерти напугана, но в то же время боится идти к нам.

– Когда на всех углах кричат о злых продажных ментах, трудно ожидать другого поведения, – хмыкнул капитан, поднимаясь с места. – Ладно, пошли взглянем, что это за девушка в голубом. – Последние слова он произнес почти нараспев, и я с опозданием сообразила, что он имел в виду строку из стихотворения Сергея Есенина.

Незнакомка сидела на том же самом месте, на котором я видела ее и перед очной ставкой Савиных, и в последний раз, когда возвращалась с водой. Завидев нас, она вцепилась обеими руками в сумочку и предприняла попытку вжаться спиной в стену.

– Простите, вы кого-то ждете? – спросил Ласточкин.

Она побледнела, затем покраснела и судорожно сглотнула, после чего отрицательно покачала головой.

– Вы пришли по делу?

Не сводя с него глаз, она кивнула.

– Тогда вам лучше пройти в кабинет и объяснить, в чем оно состоит, – веско сказал мой напарник. – В том, чтобы сидеть тут, в коридоре, нет ничего хорошего. – Он сделал широкий жест, указывая на нашу дверь: – Прошу.

Кажется, ему все же удалось преодолеть настороженность незнакомки в голубом, потому что она несмело улыбнулась.

– Как вас зовут? – дружелюбно спросил Ласточкин.

– Лариса.

– Вот и прекрасно. Я капитан Ласточкин, а это Лиза, моя напарница. Сейчас мы с вами поговорим, и вы изложите нам, что вас тревожит.

И вот она сидит на все том же шатком стуле неопределенной модели, на котором незадолго до этого проливал безутешные слезы заказанный собственной супругой преподаватель. Паша всегда учил меня думать и действовать на опережение, и теперь, тайком рассматривая Ларису, я ломаю голову, в чем таком она может быть замешана. Вряд ли ее обокрали или у нее угнали машину – в таких случаях даже самый застенчивый человек поднимает крик очень быстро и уж, конечно, не высиживает по несколько часов в коридорах.

– Значит, вас зовут Лариса? А фамилия?

– Парамонова, – едва слышно произносит она.

– Замечательно.

Павел улыбается. Сейчас он мягкий, понимающий, обходительный. Само внимание. Сама вежливость. И только я, знающая его чуть лучше других, понимаю, что это всего лишь один из его обликов. Как маска, которую надевает актер, чтобы играть очередную роль. Он не торопит женщину в голубом, не подгоняет ее. Он ждет, когда же она сама наконец расскажет ему, что ее тревожит. Руки Ларисы нервно мнут ручку сумочки. Она – Лариса, разумеется, а не сумочка, – явно нервничает. Я впиваюсь глазами в ее лицо. Ну конечно же! Шантаж. Именно он лучше всего объясняет странное поведение Парамоновой, решимость и страх, что смешиваются на ее лице. Она хочет изобличить преступника, но боится последствий. Минуточку… а что, если дело вовсе не в шантаже? Что, если она стала свидетелем преступления? Такое тоже может быть, и все же меня не оставляет ощущение, что я что-то важное упустила. Она боится, но хочет нам рассказать – и в то же время глаза у нее умоляющие. Она опасается, что мы не поверим ей. Почему?

Ласточкин между тем мягко выспрашивает у посетительницы, что случилось в ее жизни, отчего она пришла в наше обшарпанное здание и несколько часов подряд как приклеенная просидела в коридоре. Пока Лариса отнекивается. Она хотела бы знать… так, пустячок… Неожиданно она решается:

– Дело в том, что я получаю странные письма…

Мое сердце совершает кульбит в груди. Ну конечно, шантаж! И что я там себе напридумывала?

– С угрозами? – спрашивает все понимающий Ласточкин. Лариса мнется:

– Н-нет… Я бы так не сказала.

– По почте или по Интернету?

– По почте.

– Вы захватили их с собой?

– Да. Но…

«Но» повисает в воздухе, потому что Павел протягивает руку. Щелкает замочек сумочки, и в ладонь капитану ложатся два или три измятых конверта.

– Кто автор писем, вам известно?

Лариса краснеет некрасивыми пятнами.

– Мой муж, – почти шепчет она. – Кажется…

Ласточкин вопросительно поднимает брови.

– Бывший, – торопится она ответить на его невысказанный вопрос. – То есть почти. Я хотела сказать…

Про себя я зеваю. Можете называть меня циником, но все дело не стоит и скорлупы выеденного яйца. Лариса Парамонова была замужем, рассталась с супругом, нашла себе нового спутника жизни, а бывший теперь допекает ее оскорбительными письмами. Наверняка он довольно высоко поднялся и у него куча друзей, оттого она долго колебалась, прежде чем обратиться к нам. Конечно, эта история не с самой лучшей стороны характеризует ее нынешнего воздыхателя, потому что есть вещи, которые мужчины должны выяснять только между собой. Но, в конце концов, требовать чего-то от современных мужчин нереально. Средние века, галантные рыцари и дуэли ушли в прошлое, а, как известно, прошлое никогда не возвращается. Даже если его очень сильно об этом попросить.

Просматривая письма, Ласточкин едва заметно поморщился, и я поняла, что их содержание ему не понравилось.

– Здесь упоминается какой-то Коля. Кто это?

– Мой друг, – с готовностью отвечает Лариса. – Он очень поддержал меня… в тяжелые времена.

Стало быть, после развода. Ясно.

– Кроме писем, ничего больше не было? – спрашивает Павел, кладя обратно в конверт последнее послание. – Муж не звонил вам по телефону с угрозами, не…

Лариса Парамонова содрогнулась.

– Нет, – прошептала она, – слава богу, нет! Это было бы слишком страшно!

– Н-да, – буркнул Ласточкин, глядя в окно. – Ну что ж, дело совершенно понятное. Письма, конечно, оставляют странноватое впечатление, и это еще мягко сказано, но непосредственных угроз в тексте нет и требований о деньгах тоже. – Он поморщился: – Стало быть, прямых оснований для возбуждения дела у нас нет. К сожалению, мы не имеем американского законодательства, где даже за намек на преследование могут в судебном порядке запретить подходить ближе чем на сто метров. – Он поставил локти на стол и потер руки. – Лично я посоветовал бы вам послать этого придурка куда подальше и жить в свое удовольствие. А еще лучше, если ваш Николай с ним поговорит по-мужски и объяснит ему, что к чему. После таких объяснений люди удивительно быстро приходят в разум, знаете ли.

Надо же, мы с ним даже мыслим в унисон! Я горделиво расправила плечи.

– Но вы не понимаете, капитан, – пролепетала Лариса, глядя на него широко раскрытыми глазами. – Я… Николай не может с ним говорить. Это исключено.

– Это почему же? – спросил Ласточкин сварливым тоном, прищурившись.

Лариса стиснула руки так, что костяшки ее пальцев побелели.

– Дело в том, что мой муж умер. Девять месяцев тому назад.

1 апреля. 12 часов 27 минут пополудни

Ласточкин резко распрямился на стуле. Я не верила своим ушам. Неужели все-таки сумасшедшая? Говорят, после смерти любимого мужа такое вполне может случиться.

– Так, а теперь давайте-ка по порядку, – необычайно вежливо промолвил мой напарник. – Значит, ваш муж умер?

– Да. – Лариса наконец-то отпустила ручку своей сумочки.

– И его похоронили?

– Конечно!

Павел поскреб щеку. Я видела, что он находится в затруднении.

– Но тем не менее он присылает вам письма, предупреждая вас, чтобы вы, э-э, не имели дела с этим Николаем, иначе вас настигнет возмездие и вы будете гореть в аду.

– Именно так, – покорно согласилась Лариса.

У меня уже голова шла кругом.

– Занятно, – проворчал Ласточкин.

Это было еще слабо сказано.

– Вы ведь не думаете, что я сумасшедшая? – с надеждой спросила Лариса. – Я вовсе не сошла с ума, уверяю вас! И я не пытаюсь вас разыграть… Я действительно получаю эти письма!

Ласточкин искоса посмотрел на меня и стал искать что-то на столе. Он выдвинул ящик, захлопнул его, полез в карман, достал пачку сигарет, но поглядел на лицо Ларисы Парамоновой и со вздохом убрал ее. Вообще-то Паша не курит, а сигареты таскает с собой исключительно для того, чтобы угощать ими коллег и, гораздо реже, подследственных. В данном случае он проделал все эти манипуляции лишь для того, чтобы залезть в ящик и включить диктофон. Так, на всякий случай.