– Чего? – изумленно спросил Арбатов.

– Это ты угрожал ей, верно?

Арбатов поступил так: он откинулся на спинку стула и задумчиво уставился на Ласточкина. Лопоухий поглядел на зубочистку, которой он ковырял в зубах, и спрятал ее в карман. Где-то в коридоре хлопнула дверь, застучали женские каблучки – и стихли. Следует отдать Арбатову должное: паузу он умел держать не хуже Алисы Лазаревой, а может, даже и лучше.

– Если бы я хотел ей угрожать, – промолвил он наконец, потирая мочку уха, – она бы никогда к тебе не пришла – это раз. И два: я бы давно уже получил свой долг.

– Да?

– Да. И вообще, капитан, ты меня с кем-то путаешь. Ничего нет проще, чем прижать слабую женщину, – тут он опять зачем-то посмотрел на меня, – но я этим не занимаюсь. Даже ради денег. Хотя как раз с Парамоновой, может быть, и следовало так поступить.

– Почему?

– Потому что ее муж жив. И она наверняка знает, где он скрывается.

– Любопытно, – сказал Ласточкин, буравя собеседника взглядом. – А что вообще тебе известно о Парамонове? Что он был за тип и почему так нелепо умер?

– Он не умер, – холодно ответил Арбатов. – Он наделал долгов на много миллионов баксов, а потом – бабах! – исчез. В то утро он ехал куда-то по делам, и его лимузин взлетел на воздух. Все четверо человек, которые находились в машине, погибли.

– А кто именно находился в машине? – спросил Павел, который слушал Арбатова все внимательнее и внимательнее.

– Двое охранников, шофер и сам Владислав Парамонов. По крайней мере, так считает следствие.

– От самого Парамонова что-нибудь осталось?

– Что-нибудь, – отозвался Арбатов с тонкой усмешкой.

– Ясно. Можно откровенный вопрос? Скажи, это случаем не ты его?..

– А какой смысл?

– Ну мало ли какой. Припугнуть других должников, к примеру.

– Нет, – как бы с сожалением промолвил Арбатов, – это не я.

– Уверен? – саркастически осведомился Ласточкин.

– До чего же у вас невозможный напарник, Елизавета Владимировна… Да, уверен. Доволен?

– Нет. Потому что если не ты, то кто-нибудь другой вполне мог его заказать.

– Знаешь, Ласточкин, по странному совпадению это тоже мне приходило в голову. Но те люди, которые могли пришить Парамонова и которых я расспрашивал, тоже отрицали свое участие в этом деле.

– Ха, потому что они знали, что им может быть за их откровенность.

– Думай что хочешь, но лично я убежден, что никто Парамонова не убивал. Он подстроил этот взрыв, чтобы присвоить деньги и смыться. И сейчас он сделал себе пластическую операцию, сидит где-нибудь на тропическом курорте и смеется, как он обвел нас вокруг пальца. – На лбу Арбатова вздулась косая жила, глаза сузились. – Так вот, капитан, уясни себе: я не люблю, когда надо мной смеются. И лжепокойничка этого я достану, с твоей помощью или без.

– Ну, это твое право, – отозвался Павел. Он потер лоб и задумался. – Ты считаешь, жена в курсе, где он?

– Тут только два варианта, капитан. Или она в курсе и разыгрывает дурочку, чтобы отвести подозрения, или же муж избрал ее козлом отпущения. Платить-то по счетам пришлось ей.

Ласточкин усмехнулся:

– Да, но если он действительно умер, ни один из этих вариантов не работает.

Арбатов поднялся и одернул пиджак. Лопоухий перестал подпирать сейф и приосанился, охранник с цепью отлепился от окна, а человек-экспресс слез с батареи.

– Мертвые меня не интересуют, – произнес Арбатов, глядя капитану прямо в глаза. – Меня интересует Владислав Парамонов. Живой. И тот, кто доставит мне эту мразь, получит соответствующую награду. Впрочем, ты, я слышал, денег не признаешь. Значит, я просто скажу тебе большое человеческое спасибо.

Все-таки он сумел уесть Ласточкина – я поняла это по тому, как дернулись ноздри капитана.

– До свидания, – сказал Арбатов, шагнув к двери.

– Не до свиданья, а прощай, – неприязненно бросил ему вслед Павел.

Сделав вид, что не расслышал, Арбатов в сопровождении своей свиты вышел из комнаты. Честно говоря, только когда они скрылись за дверью, я осознала, что мне стало как-то легче дышать.

– Все интересней и интересней, – вздохнул капитан и взялся за телефон.

Несмотря на поздний час, Стас Зарубин был еще на работе. Павел довел до его сведения, что у нас были неприятные гости, и попросил прислать знающего человека, чтобы тот обследовал комнату на предмет подслушивающих устройств.

Повесив трубку, Ласточкин хотел опуститься на стул, но вспомнил, очевидно, кто только что на нем сидел, и поморщился.

– Паша, кто он такой? – не удержалась я.

Мой напарник ответил не сразу.

– Человек, от которого надо держаться подальше, – сказал он. – Только и всего.

Среда, 3 апреля. Утро

Я просыпаюсь от дробного грохота. За окнами рабочие вскрывают асфальт, чинят, перекладывают трубы и обустраивают двор. «Уииии! – в дело вступает электропила. Она визжит, как жена олигарха, которую бросили и оставили без содержания, вдобавок предъявив ей счет на те деньги, которые она потратила в браке с дорогим, в прямом смысле слова, мужем. «Пах, пах, пах, пах!» – одышливо фырчит экскаватор. Слышен лязгающий грохот металлических труб, которые опять повалились куда-то не туда. Последнее, кстати, недвусмысленно следует из пылкой речи начальника рабочих, щедро пересыпанной нецензурными словами.

Боже! Боже… Хочу на работу! Как можно скорее! Немедленно! Пусть осчастливит меня судьба трупом без головы, который выплывет к нам из реки. Я согласна даже на расчлененку, заботливо рассованную по мусорным ящикам. Говорите, убойный отдел? Убойная жизнь!

У зубной пасты привкус ненастья. Я выплевываю ее и слышу, как в комнате начинает звонить телефон.

– Твое дело во всех газетах! – жизнерадостно кричит мама в трубку.

От неожиданности я едва не поперхнулась:

– Какое дело?

– Ну, той ясновидящей, которая покончила с собой.

– Это не мое дело. Оно даже не в нашем районе произошло, и мы с Ласточкиным им не занимаемся.

«Уиии! Грах-тах-тах!» Нет, на работу, на работу… На работе хорошо: убийцы, мошенники, воры, потерпевшие, свидетели – настоящий рай!

Пока я самозабвенно предаюсь отчаянию, взгляд мой падает на букет цветов, который мне вчера прислали с курьером. Вот он какой, мой напарник! Не человек, а просто золото!

– Во всех газетах пишут, что ее устранили конкуренты, – продолжает меж тем мама, пропуская мои слова мимо ушей.

– Кого?

– Ну, ту целительницу, Агриппину!

Она садится на своего любимого конька. Мне нужно такое дело, чтобы газеты обо мне заговорили. Чтобы мое фото было на первых полосах всех периодических изданий! Но только чтобы не рисковать жизнью, ни-ни. Для этого, в конце концов, есть мужчины, хотя бы тот же Ласточкин.

– Мама, извини, мне надо идти!

В метро тепло и душно, как всегда в это время года. Поезд, как синяя гусеница, всасывается в туннель, показав мне свой хвост. Не беда, придет другой.

Ласточкин уже в нашем кабинете. Сидит за столом, изучает какие-то бумажки. Хотя это глупое слово: в нашей работе просто «бумажек» не бывает.

– Удалось отыскать что-нибудь по нашим делам? – спрашиваю я.

– Удалось. Адрес Оли Бариновой я пробил. Кстати, она бывшая певица.

– Едем к ней? – деловито предлагаю я.

– Ага, – усмехается Паша. – И с порога спрашиваем, уж не собирается она зарезать бывшую подружку. А она, конечно же, вот так сразу нам все и расскажет.

– Я вся во внимании, – сказала я, делая серьезное лицо.

– Поскольку она бывшая певица, явимся к ней под видом журналистов. Я репортер, ты – фотограф.

– Есть одно «но», Паша: я плохо фотографирую.

– А я так вообще не умею брать интервью, – парировал мой напарник. – Ничего, как-нибудь прорвемся. Кстати, я уже позвонил и договорился о встрече. В одиннадцать утра.

Он выдвинул ящик стола и вытащил оттуда устрашающего вида профессиональную камеру с длинным, как клюв тукана, объективом, при виде которой во мне сразу же ожили все самые нехорошие предчувствия.