— А знаете, господа, кому раньше принадлежала моя вилла?

«Господа» не знали, но хотели бы узнать. Плевицкая еще немного пошипела вполголоса, но Вера ее не слышала, вместе со всеми, подмигивая Орловской («Давайте, сударыня! Коли уж вы в Париже, так давайте!»), подхватила:

— Не знаем! Не знаем! Расскажите!

— Расскажите! — скрипнула робко Орловская.

— Ну так вот, — хлебосольным тоном объявил «единственный на всю Россию прозорливец», — вилла эта принадлежала Мата Хари.

— Знаменитой шпионке, расстрелянной французами? — изумилась Вера.

— Танцовщице? — одновременно с нею изумился Гуль.

Они переглянулись, и Вера прыснула, а Гуль отчего-то покраснел.

Вера хлопнула ладонями по подлокотникам.

— И что же получается, господин Крымов, — выходит, я сижу в том самом кресле, где когда-то сидела Мата Хари?

— Вполне возможно, вполне возможно, — с довольным видом прожурчал Крымов. — Приобретя по приезде в Париж эту виллу, я не поменял мебель.

— Интересно, — задумчиво произнесла Вера, — почему она стала шпионкой?

Гуль глянул на нее. Ответ «от скуки и по глупости» вертелся у него на языке — будучи журналистом, он читал в старых газетах отчеты по делу Маты Хари и поражался очевидной их нелепости. Однако вслух Гуль произнес нечто совсем другое:

— А это, Вера Александровна, вообще весьма любопытная тема. Почему люди становятся шпионами? Требуется ведь какое-то особое призвание, как в любом ремесле, не находите? Все дело даже не в качестве, а в количестве призвания: скажем, для того, чтобы стать сапожником, призвания требуется совсем немного, для таксиста его не нужно вовсе, а вот быть поэтом или шпионом — тут без целого воза призвания просто не обойтись. Нельзя быть немножко поэтом или слегка шпионом. Это дело забирает человека полностью.

— Ну да, — лениво согласилась Вера, рассматривая свои ногти.

Орловская испуганно уставилась в рот Гулю. Тот на время позабыл о своей подопечной и о необходимости оберегать ее от всего грубого и резкого. Продолжал все так же вдумчиво и серьезно:

— Так из-за чего же?.. Из-за денег? Вряд ли. Неудовлетворенное честолюбие? Хорошенькое честолюбие, если о твоих закулисных подвигах никто никогда не узнает. Желание поворочать судьбами других людей и целых государств? Еще одна нелепица. Быть винтиком в огромном механизме — и даже не знать о конечных целях общего движения всего механизма… Может быть, это занятие попросту соответствует авантюрному складу характера, вот и все…

— Ну, — сказала Вера, — может быть…

— А наша эмиграция, — продолжал Гуль, — весьма питательная среда для произрастания всяческих шпионов.

— Почему? — испуганно каркнула Орловская.

Гуль окончательно забыл о ней, увлеченный темой разговора:

— Прежде всего потому, что у людей, оказавшихся на чужбине, неизбежно возникает проблема выбора. Либо продолжать прозябание в качестве граждан второго сорта, либо попытаться вернуться на Родину и быть ей полезными. За право обрести советский паспорт и преображенное отечество товарищи из ГПУ могут потребовать все что угодно.

Повисла пауза, неловкая даже для русского разговора о политике.

Затем Плевицкая, великолепно сверкая украшениями, развернулась к Вере, точно линкор для пушечного залпа, и произнесла:

— Между прочим, в последнем номере «Возрождения» автор одной статьи утверждает, что и в евразийское движение, и в «Союз возвращения на Родину» давно уже проникли агенты Кремля. И у меня лично нет оснований не верить этому…

— Я, кстати, тоже почитываю «Возрождение», — сказала Вера, солнечно улыбаясь. — Там в другой статье, не знаю уж, читали ли вы, Надежда Васильевна, говорится, что среди генералов, ближайших сподвижников генерала Миллера, давно орудует рука Москвы… Не попадалось на глаза?

Скоблин взорвался:

— Эта статейка, несомненно, накарябана кем-то по заданию советской разведки. Таким образом комиссары пытаются посеять…

Не дослушав, Вера вскочила.

— Боже! Я опаздываю!

Увязая каблуками в посыпанной гравием дорожке, она устремилась к калитке. Крымов, безуспешно мечтающий вернуть чаепитие в благопристойное русло, обратился жилеточным брюхом в сторону убегающей Веры:

— На любовное свидание, разумеется?

Вера на миг остановилась.

— Ну что вы! — донесся ее свежий, веселый голос. — На встречу с чекистом!

И исчезла.

Крымов провел по животику ладонью, затем той же ладонью пригладил волосы, вкусно усмехнулся:

— Какая она у вас, право, язва, Александр Иванович! «На встречу с чекистом!» Но в остроумии не откажешь…

Орловская с ужасом смотрела на калитку, за которой исчезла Вера. Затем вздохнула, взяла себя в руки и довольно уверенно откушала третий стакан чаю.

Вера выскочила из такси возле Люксембургского сада, на ходу отсчитала шоферу деньги, побежала по дорожке, мимо статуй и подстриженных деревьев. Затем остановилась, отдышалась, поправила волосы. Достала пудреницу, помаду, подвела губы. Осталась собой довольна.

Пошла дальше, уже медленнее. Поймала несколько одобрительных взглядов: во-первых, от старика аккордеониста, во-вторых, от паренька в кепке, который шагал куда-то упругой спортивной походкой, в-третьих (совсем уж неожиданно), от маленькой девочки, прогуливающейся в саду с няней. Старику Вера преподнесла воздушный поцелуй, отчего он заиграл с удвоенной мощью. Пареньку не ответила. Девочке подмигнула, как равной, и та, споткнувшись, несколько раз еще с удивленным видом оборачивалась на странную даму.

Наконец Вера остановилась. Вот оно, условленное место, условленная аллея. Чудесно. Она еще раз припудрила нос. У Маты Хари была, по крайней мере, экзотическая внешность. Что, если наружность Веры сочтут чересчур банальной и не поручат ей ничего интересного? Никогда не знаешь, как угадать. Вера вспомнила подругу в гимназии, носатую Нину, которая глубоко страдала от сросшихся на переносице черных бровей и своего удивительного носа. А Вера вздыхала: «Да ты — счастливица…» Мужчины всегда делают выводы касательно женщины исключительно по ее наружности. Дураки. Как обычно.

Она защелкнула пудреницу.

Мужчина стоял на другой стороне аллеи и смотрел на нее.

Вера устремилась к нему, на ходу раскрывая объятия:

— Жорж, как я рада вас видеть!..

— Я скучал без вас, Франсуаза, — сухо ответил он и посмотрел на нее с отвращением. — Вы опоздали.

— Ой… — Вера выдохнула, приложила руку к груди. — А я уж испугалась, что это не вы. Ну, вдруг обозналась?

— Вы неправильно назвали пароль, только и всего, — отозвался он с недовольным видом.

— Как это — «неправильно»? — возмутилась Вера. — «Жорж, как я рада вас видеть!» Это разве неправильно?

— Нет. Вы должны были сказать: «Как я рада видеть вас, Жорж!»

Вера закивала.

— Да, да, точно. «Жорж» должен быть в конце. Но ведь смысл от этого не меняется. Как от перестановки слагаемых, помните?

— Запомните, — желчным тоном произнес мужчина, — вы обязаны произносить слова пароля исключительно в той последовательности, которая вам указана. Никак иначе. Если пароль начинается со слова «как» — вы должны начинать со слова «как». Если пароль начинается со слова «задница», вы должны начинать со слова «задница».

— Большинство задницей заканчивает, — сказала Вера, обижаясь.

Он пропустил ее слова мимо ушей.

— Далее. Если вам назначена встреча на три часа, значит, вы должны явиться именно в три. А не опаздывать на двенадцать минут.

Вера вытянула губы трубочкой.

Он не обратил на эту гримасу ровным счетом никакого внимания.

— И наконец, какого цвета должен быть ваш берет?

— Синего, кажется… — Вера вздохнула, улыбнулась. — Но синий цвет решительно не идет к этому костюму.

— Вы шли не на свидание к человеку, которому хотели понравиться. Вы шли на встречу с сотрудником, который должен опознать вас по заранее оговоренной детали туалета, — не унимался мужчина. — В нашем случае это берет.