Некий человек, которого он знавал в Бостоне — художник со странной живописью и потайной мастерской в древнем и безблагодатном закоулке вблизи кладбища, — завел даже дружбу с упырями и научил его понимать то, что попроще, на их отвратительной, чмыкающей и пришепетывающей скороговорке. Человек этот в конце концов сгинул, и, не зная наверняка, Картер думал, как бы не найти его тут и первый раз в дремном краю не пустить в ход английский того неближнего света, каким была явь его жизни. Он, во всяком случае, чувствовал, что сумеет убедить какого-нибудь упыря вывести его из Продола Пнот; и лучше было бы встретиться с упырем, который виден, чем с дхолем, который не виден.

И вот Картер шел во мраке, а то и бежал, когда ему что-нибудь слышалось среди костей под ногами. Раз он наткнулся на каменистый склон и понял, что это, должно быть, подошва одного из Зубцов Фрока. Потом наконец он расслышал отвратительное стучание и громыхание, которое доносилось с большой высоты, и удостоверился, что находится под самым утесом упырей. Он не был уверен, что его услышат из этой долины на мили и мили под горой, но сознавал, что нутроземье имеет свои законы. Пока он раздумывал, его стукнуло на лету костью такой тяжелой, что это был не иначе как череп; и, благодаря этому уразумев, как он близко к роковому утесу, он постарался испустить как можно лучше тот чмыкающий крик, которым упыри призывают друг друга.

Звук распространяется медленно, так что минуло какое-то время, прежде чем донесся пришепетывающей скороговоркой ответ. Но он наконец-то донесся, и ему было сказано, что для него спустят веревочную лестницу. Ожидание ему предстояло весьма тоскливое, поскольку нельзя знать заранее, что мог расшевелить среди этих костей его крик. И правда, очень скоро он действительно услышал смутное шуршание издалека. По мере того как оно намеренно и неуклонно приближалось, его обуревала все большая и большая тревога, ибо он не хотел сходить с того места, где предстояло опуститься лестнице. Наконец напряжение сделалось почти невыносимым, и он был готов, предавшись панике, ринуться прочь, когда глухой удар о свежую груду костей рядом отвлек его внимание от другого звука. Это упала лестница, и, нашарив через минуту ее туго натянутый конец, он ухватился за него. Но другой звук не стихал и преследовал его, даже когда он поднимался. Он одолел уже целых пять футов, когда громыхание внизу красноречиво набрало силу, и оставил позади уже добрых десять, когда нечто принялось раскачивать лестницу снизу. На высоте, должно быть, пятнадцати или двадцати футов вдоль его бока волнообразно зазмеилось долгое и скользкое прикосновение; и с этого места он карабкался, как одержимый, чтобы избежать невыносимых отираний того пакостного и тучного дхоля, чей вид не для людских глаз.

Час за часом карабкался он до ломоты в плечах и кровавых ссадин на ладонях, видя снова тусклые огоньки-гнилушки и неладные пики Фрока. Наконец он стал различать над головой выпирающую закраину громадного утеса упырей, чей отвесный склон был невидим; и немало часов спустя увидел причудливую образину, заглядывающую за край, словно химера, заглядывающая за парапет Нотр-Дам. В приступе дурноты он едва не разжал руки, но через минуту снова пришел в себя; ибо его пропащий друг Ричард Пикмэн как-то раз свел его с упырем, и он хорошо знал их псообразные физиономии и заваливающиеся вперед фигуры и невыразимые пристрастки. Так что он вполне совладал с собою, когда отвратительная тварь втаскивала его из головокружительной пустоты за край обрыва, и не разразился воплями при виде недоеденных остатков, сваленных рядом в кучу, вокруг которой сидели упыри, и работая челюстями, с любопытством к нему присматривались.

Он оказался на залитой тусклым светом равнине, единственными природными чертами которой были огромные валуны и отверстия нор. В целом упыри держались прилично, хотя один и примеривался щипнуть Картера, а несколько прочих в задумчивости поедали глазами его худобу. Пришепетывая скороговоркой, он приступил к терпеливым расспросам касательно своего пропащего друга и узнал, что тот сделался весьма сановным упырем во тьмах кромешных сопредельных миру яви. Престарелый упырь с зеленоватым обметом вызвался препроводить его к месту, которое Пикмэн избрал нынешним своим пребывалищем; так что, победив естественную гадливость, Картер последовал за этой тварью в обширный ход и долгие часы полз за ним в смердящем мраке гниющей земли. Ход вывел их на бледную равнину, усеянную своеобразными земными останками — ветхими надгробиями, разбитыми урнами, несуразными обломками памятников, — и Картер с некоторым волнением осознал, что оказался, вероятно, ближе к миру яви, чем когда бы то ни было с тех пор, как спустился на семь сотен ступеней из пещеры огненного столпа к Воротам Глубокого Сна.

Здесь, на могильной плите с датой «1768», похищенной с кладбища Грэнери в Бостоне, сидел упырь, некогда бывший художником Ричардом Эптоном Пикмэном. Его резинистая нагота была ничем не прикрыта, и столько его облик принял на себя упыриного, что человеческая природа в нем уже затмилась. Но, еще владея остатками английской речи, это существо могло поддерживать разговор отрывистым полувнятным ворчанием, раз за разом сбиваясь на пришепетывающую упыриную скороговорку. Узнав, что Картер хочет попасть в заколдованный лес, а оттуда в город Селефаис за Танарианскими Холмами, оно приняло довольно неуверенный вид; ибо эти упыри мира яви не промышляют по кладбищам в верхних дремных краях, оставляя это дело красностопым вукулам, расплождающимся в мертвых городах, и много препятствий лежит между их преисподней и заколдованным лесом, в том числе и ужасное царство гагов.

Гаги, исполинские и косматые, воздвигли когда-то круги камней в том лесу и справляли странные требы Иным Богам и ползучему хаосу Ньарлафотепу до той самой ночи, пока непотребства их не достигли ушей земных богов и те не низвергли их в подземельные пропасти. Лишь один огромный каменный люк с железным кольцом соединяет преисподнюю земных упырей с заколдованным лесом, а тронуть этот люк гаги боятся, ибо он положен с заклятием. И нечего думать, чтобы сновидец из смертного пламени мог одолеть их пропастные каверны и выбраться через тот люк; ведь раньше сновидцы из смертного племени были для них едой, и они рассказывают легенды, как хороши на вкус таковые сновидцы, хотя изгнание урезало их стол до одних уморищ, этих мерзостных тварей, которые обитают под каменными сводами Зина, скачут на длинных задних ногах наподобие кенгуру и мрут на свету.

Так что упырь, некогда бывший Пикмэном, посоветовал Картеру либо выйти из преисподней в том заброшенном городе Саркоманде в долине у подножия плато Ленг, где крылатые львы стерегут черные, отдающие селитристым духом разложения ступени, низводящие из дремного края в нижние бездны, либо через кладбище возвратиться в мир яви и заново отправляться в поход за неведомым Кадатом по семидесяти ступеням легкой дремоты в пещеру огненного столпа и по семистам ступеням к Воротам Глубокого Сна и заколдованному лесу. Подобное, однако, не устраивало искателя, ибо он не знал и не ведал дороги до Оот-Наргая от Ленга; не хотелось ему и пробуждаться, дабы не позабыть всего, что он обрел на стезе этого сновидения. Погибель была бы его исканиям, если бы он позабыл царственные и горние лики тех мореходцев с севера, которые заходят с ониксом в Селефаис и которые, будучи сынами богов, должны навести его на след холодного пустолюдия и Кадата, обители Вящих.

После долгих уговоров упырь согласился препроводить гостя в могучие стены царства гагов. Был только шанс, что Картер сумеет прокрасться через весь этот мглистый край с его каменными круглыми башнями в тот единственный час, когда все исполины, сытые до отвала, храпят у себя по домам, и достичь главной башни, меченной знаком Коф, чьи ступени восходят к той каменной крышке люка в заколдованном лесу. Пикмэн согласился даже отрядить с ним трех упырей, чтобы, орудуя могильной плитой в качестве рычага, они помогли своротить каменный люк; ибо гаги отчасти побаиваются упырей и нередко спасаются бегством со своих собственных колоссальных погостов, когда застают пир горой.