По холоду он чувствовал, что должен быть у границы снегов; и он поднял взгляд, чтобы обозреть, какие же блистающие вершины рдеют в последних багровых лучах. На высоте бессчетных футов над ним лежали снега, а ниже резким абрисом выпирала громада горной породы вроде той, которую он только что преодолел. И когда он увидел эту громаду, у него захватило дыхание и вырвался крик, и, трепеща от восторга и ужаса, он уцепился за острые скалы: этот исполинский горб был не таким, каким его создала земля на своей заре, но багрово и поразительно пламенел он в закатных лучах вырезанным и глянцевитым лицеочертанием бога.
Сурово и грозно сиял этот лик, озаряемый закатным пожарищем. Необъятность его не поддавалась человеческим меркам, но Картер тут же понял, что человек здесь никогда и не прикладывал руки. Это был бог, изваянный руками богов, и надменно и царственно взирал он сверху вниз на искателя. Ходила молва, что он незнакомого вида и в то же время безошибочно узнаваем, и Картер видел, что это поистине так, ибо тот длинный и узкий разрез глаз, те долгие мочки ушей, тот тонкий нос и остро выпяченный подбородок выдавали породу не людей, но богов.
Подавленный восторгом и жутью, он прирос к месту на выспренних и погибельных высотах, хотя именно на то уповал и за тем сюда шел; ибо в божественном лике больше чудесности, чем говорит прорицание, и когда этот лик необъятнее, чем преогромный храм, и видится на закате взирающим сверху вниз, посреди загадочного безмолвия того вышнего мира, из чьей темной лавы он был чудным образом иссечен в давнопрошедшее время, чудесность его столь велика, что ей нельзя не поддаться.
Вдобавок была в этом и чудесность узнавания: хотя Картер и вознамеривался исходить все края дрем в поисках тех, чье сходство с этим ликом отмечало бы их как потомство богов, теперь он знал, что этого не потребуется. Несомненно, великанский лик, высеченный в горе, был сродни лицам, какие он часто встречал в тавернах портового Селефиса, что лежит в Оот-Наргае позади Танарианских Холмов и где правит тот самый Король Куранес, которого Картер когда-то знал по миру яви. Мореходцы с подобными лицами каждый год заходили на своих темных ладьях в его гавань, чтобы сбыть свой оникс в обмен на фигурную бирюзу, златопряжу и алых певчих птичек Селефаиса, и ясно было, что они суть не что иное, как полубоги, которых он ищет. Где они обитают, там и должно простираться холодное пустолюдие, в чьих пределах высится неведомый Кадат с ониксовыми чертогами Вящих. Итак, в Селефаис должен лежать его путь, в дальнюю даль от острова Ориаб и в такие края, что путь его снова пройдет через Дилат-Леен и вверх по течению Скай до моста у Нира, и снова через заколдованный лес зугов, откуда путь повернет на север вертоградами по берегам Украноса к златошпильному Трану, где Картер сможет найти галиот, плывущий за Серенарианское море.
Но вот сгустились плотные сумерки, и еще суровее в полумгле глядел долу исполинский изваянный лик. Примостившимся на уступе застала искателя ночь; и во мраке он не смог бы ни ступить выше, ни отступить ниже, но мог лишь стоять, и льнуть, и дрожать на этой узкой стезе до наступления утра, молясь о том, чтобы не заснуть, не то сон лишит его цепкости и низринет с головокружительных воздушных высот на скалы и острые камни в окаянной долине. Вышли звезды, но кроме них лишь черная пустота являлась ему в очи; пустота и ее союзница смерть, борясь с искушениями которой он только и мог, что вжиматься в камень и откидываться назад от невидимой грани. Последнее, что в полумгле он увидел земного, был кондор, паривший над идущим к западу обрывом рядом с ним и с пронзительным клекотом прянувший прочь, стоило ему подлететь к пещере, чье устье зияло чуть выше, чем доставала рука.
Внезапно, без единого звука предупрежденья во мраке, Картер почувствовал, как чья-то невидимая рука украдкой вытягивает у него из-за пояса кривой ятаган. Потом он услышал, как клинок зазвенел внизу на камнях. И на фоне Млечного Пути ему померещился ужасный силуэт чего-то болезненно изостренного и рогатого, и хвостатого, и с нетопырьими крыльями. На западе свет звезд застился подобной же нежитью, словно крылатый сонм зыбкого очертания тварей валил беззвучно и густо из той недосягаемой пещеры в стене обрыва. Потом нечто вроде холодной резиновой руки впилось ему в шею, а нечто другое ухватило за ноги — бесцеремонно его подняли в воздух и завертели во все стороны. Еще минута — и звезды пропали; Картер понял, что оказался в лапах у костоглодных черничей.
У него забрало дыхание, когда они понеслись с ним к той пещере в боку утеса и по чудовищной путанице ходов. Если он вырывался, как поначалу его понуждал инстинкт, они немилосердно его щекотали. Сами они не производили ни малейшего звука, и даже перепонки их крыльев мяли его бесшумно. Они были жутко холодные и влажные и скользкие, и их лапы омерзительно месили тело. Вскоре они тошнотно ринулись вниз, пронзая непостижимые бездны в закручивающейся, кружащей голову, дурнотной струе промозглого могильного воздуха; и Картер чувствовал, что их стремительно увлекает последний бурун вопиющего и бесовского безумия. Он снова и снова принимался кричать, но как только он начинал, черные лапы щипали еще изощренней. Потом он заметил нечто вроде мутного свечения вокруг и догадался, что они спускаются в самый нутряной мир подземельной жути, о котором смутно говорило предание и который освещался лишь тусклыми пятнами, похожими на огромные гнилушки, которыми смердел мефитический воздух и первобытные испарения преисподних во чреве земли.
Наконец далеко внизу он увидел бледные очертания серых и зловещих вершин и понял, что это должны быть баснословные Двузубцы Фрока. Ужасным и недобрым знамением стояли они на наваждаемых кругах бессолнечных и безначальных глубин; превышающие человеческий помысел сторожевые страшных долин, где пробивают свои ходы мерзостные чревоземные дхоли. Но Картеру было лучше смотреть туда, чем на своих похитителей, которые оказались поистине отвратительными и дикообразными тварями с гладкой, сальной, словно моржовая, верхней оболочкой, гадкими рогами, загибающимися внутрь навстречу друг другу, нетопырьими крыльями, хлопание которых не производило ни звука, уродливыми цапкими лапами и колючим хвостом, охлестывающим воздух бессмысленно и беспокойно. И хуже всего, они никогда не говорили и не смеялись и никогда не улыбались, ибо вовсе не имели лица, но лишь плоское отсутствие черт там, где следует быть лицу. Они только и знали, что зацапывать, лететь, щипать; таков был обычай костоглодных черничей.
По мере того как их рой опускался ниже, Зубцы Фрока вставали со всех сторон, серые и превысокие, и было видно, сколь безжизнен тот твердокаменный и величественный гранит вечной ночи. На еще больших глубинах огоньки-гнилушки позатухали, и лишь первобытная тьма пустоты облежала вокруг, из которой злыми великанами выступали только острые выспренние зубцы. Скоро и они были далеко позади, а вокруг была пустота да могучий ток воздуха, промозглого сыростью преисподних каверн. Потом наконец костоглодные черничи опустились на невидимую поверхность, казавшуюся наслоением костей, и бросили Картера одного в этой черной долине. Притащить его сюда было долгом костоглодных черничей, стерегущих Нгранек; сделавши свое дело, они с бесшумным хлопаньем крыльев улетели. Картер попытался проследить их полет, но обнаружил, что не сумеет, ибо даже Зубцы Фрока растворились во мраке. Только тьма, и ужас, и кости, и тишина вокруг, и больше там не было ничего.
По некоторым источникам Картер знал, что он оказался в Продоле Пнот, где ползают и пробивают свои ходы великанские чревоземные дхоли; но он не ведал, что его ждет, ибо никто никогда не видел дхоля и даже не догадывался, на что похож этот наползень. О дхолях ходят лишь глухие слухи, они дают о себе знать только шорохами, которые производят среди курганов костей, и скользким прикосновением, когда, извиваясь, влачатся мимо. Их нельзя увидать, потому что они пресмыкаются только во мраке. С дхолем столкнуться Картеру не хотелось, поэтому он напряженно ловил каждый звук из неведомых костяных глубин. Даже в этом ужасном месте у него созрел план и намерение, ибо слухи о Пноте не миновали ушей того, с кем Картер помногу говаривал в былые дни. Вкратце, было очень похоже, что это то самое место, куда упыри со всего мира яви сваливают объедки своих пиров; и если бы ему всего-навсего повезло, он бы мог набрести на тот могучий утес, возносящийся даже над Зубцами Фрока, который ставил предел их владениям. Град падающих костей покажет ему, где искать, а найдя, он сможет покричать какому-нибудь упырю спустить ему лестницу; ибо, как это ни странно звучит, у него была весьма исключительная связь с этими жуткими существами.
