Билл смотрел на него с беспокойством.

– Шеф, тут и вправду чужая земля. Может, нам нужен переводчик, чтобы они нас поняли как надо? Вы, конечно, правы, но они тоже считают, что правы, и если мы не будем на них давить...

– Что ты несешь? – спросил Ласситер. – Или у тебя, как у Куинна, размягчение мозга?

– Нет, но...

– Никаких но. Иди за мной, Билл.

Они снова шли в тишине, только похрустывали иногда ветки под ногами да сойка в кустах свистом предупреждала птиц об опасности. Так, не проронив ни слова, они вступили во внутренний двор Башни. Труп лежал там же, перед алтарем.

Он был накрыт одеялом, а неподалеку сидела на скамейке Мать Пуреса с четками в руках и, не мигая, смотрела на незнакомых мужчин. На ней было чистое белое одеяние.

– Мать Пуреса, – тихонько позвал ее Куинн.

– Вы хотели сказать, дона Изабелла?

– Конечно. Где остальные, дона Изабелла?

– Ушли.

– Куда?

– Далеко.

– И оставили вас одну?

– Я не одна. Вот Каприот.

Она ткнула костлявым пальцем в сторону трупа, затем указала на Куинна и его спутников. – И вы. И вы. Уже четверо, а со мной – пятеро. Это гораздо лучше, чем сидеть одной у себя в комнате, где не с кем поговорить. Пять – хорошее число, у нас может получиться интересная беседа. С чего начнем?

– С ваших друзей: Учителя, Сестры Смирение, Кармы...

– Я же вам сказала – они ушли.

– Но вернутся?

– Не думаю, – сказала она, равнодушно пожав плечами. – К чему им возвращаться?

– Чтобы заботиться о вас.

– Обо мне позаботится Каприот, когда проснется.

Ласситер приподнял одеяло и склонился к телу, разглядывая раны на голове.

– Не могу поверить, чтобы муж оставил ее тут одну, – сказал Куинн.

– Да?

Ласситер разогнулся и сурово посмотрел на него.

– Мне казалось, он очень к ней привязан.

– У них же тут свои законы, возможно, что и слова "привязанность" в их языке нет.

– Думаю, что есть.

– Тогда что все это значит? Может, они с нами играют в прятки?

– Нет.

– Тогда что?

– Либо Учитель собирается вернуться, либо он оставил здесь жену намеренно, понимая, что больше не в состоянии заботиться о ней как следует. Он знал, что мы скоро приедем, и ей недолго придется сидеть одной.

– То есть он решил, что пора сматывать удочки, а старушка будет ему обузой?

– Нет. Я думаю, он хотел, чтобы мы забрали ее отсюда и поместили в больницу. За ней нужен специальный уход.

– Значит, ваш Учитель хотел, чтобы все было как лучше? – спросил Ласситер. – Впрочем, это не важно: здесь произошло убийство, а скорее всего два, к тому же они бросили старуху на произвол судьбы.

– Он никогда не оставил бы ее тут из чисто эгоистических соображений.

– Опять вы за свое!

– Я вас не слышу! – раздраженно вмешалась Мать Пуреса. – Говорите громче! Какой смысл в беседе, если собеседники не слышат друг друга?

– Успокойте ее, ради Бога, пусть помолчит, а то я сейчас сам с ума сойду, – сказал Ласситер.

Билл, обходивший Башню, спустился с сообщением, что в ней никого нет.

– У меня бабушка такая, – сказал он, сочувственно глядя на Мать Пуресу.

– Что вы делаете, чтобы она молчала?

– Даем леденец.

– Так дай ей леденец, ради всего святого! Есть он у тебя?

– Да. Пойдем, бабуля, посидим в тени, у меня для тебя кое-что есть.

– Вы хороший собеседник? – спросила Мать Пуреса, хмурясь. – Можете читать наизусть стихи?

– А то! Вот, например: "Если хочешь съесть конфетку, протяни мне руку, детка". Нравится?

– Никогда прежде не слыхала! Кто автор?

– Шекспир.

– Подумайте! Наверное, он написал это в веселую минуту.

– Точно.

– А истории вы умеете рассказывать?

– Сколько угодно.

– Расскажите, как все жили долго и счастливо.

– Давай вместе.

Глаза Матери Пуресы заискрились, она весело захлопала в ладоши.

– Хорошо! Жила-была однажды женщина... Теперь вы.

– Жила-была однажды женщина, – повторил Билл.

– И звали ее Мария Алиса Фезерстоун.

– И звали ее Мария Алиса Фезерстоун.

– Она жила долго и счастливо.

Ласситер смотрел им вслед, вытирая пот с лица рукавом рубашки.

– Отвезем ее в центральную больницу Сан-Феличе. Как же они могли бросить старую женщину одну?

В этот момент Мать Пуреса была для них более серьезной проблемой, чем труп, казавшийся лишь частью декорации, на фоне которой разыгрывалась драма живых людей.

– Здесь есть другие постройки?

– Хлев, умывальные, кладовая.

– Взгляните на них, а я дам радиограмму в Чикото, пусть высылают перевозку.

Сначала Куинн зашел в хлев. Там никого не было, кроме козы, которую сосал козленок. Грузовик и зеленый "понтиак" исчезли. В умывальных тоже было пусто, и если бы не кусок серого мыла, таявший в миске с водой, можно было подумать, что сюда давно никто не входил.

Шерстяные тряпки, служившие полотенцами, были сухими, и это подтверждало предположение Куинна, что члены общины покинули ее вскоре после его отъезда. Они задержались, только чтобы вымыть кухню, сжечь улики и накрыть тело Хейвуда, а потом уехали.

Но куда – вот что было непонятно. Где бы они ни появились, их одежда и бритые головы Братьев немедленно привлекут к себе внимание окружающих. Чтобы избежать этого, им нужно было переодеться, и, скорее всего, они использовали ту одежду, в которой появились когда-то в Башне. Не в традициях общины было что-либо выбрасывать.

Куинн быстро зашагал к кладовой. В закутке, где он ночевал, ничего не изменилось. Железную кровать по-прежнему покрывали два одеяла, и из-под них Куинн достал книгу о динозаврах, которую с такой предосторожностью выдала ему Сестра Благодать. Окно было все так же открыто, а замки на дверях, ведущих в соседние клетушки, так же заперты. Впрочем, он скоро убедился, что ошибается. Одну из дверей, видимо, закрывали впопыхах, и замок на ней не защелкнулся. Куинн снял его и вошел внутрь.

Это была маленькая квадратная комната без окон, в которой пахло плесенью. Когда его глаза привыкли к темноте, Куинн увидал, что она вся заставлена картонными коробками разной величины. Некоторые были с крышками, некоторые без, одни пустые, из других торчали книги, сумочки, шляпы, одежда, связки писем, ручные зеркала, бумажник, щетки для волос, коробочки с лекарствами. Куинн разглядел веер из павлиньих перьев, старомодный фонограф, модель каноэ, склеенную из спичек, красную бархатную подушку, побитую молью, морскую раковину, коньки, лампу с выцветшим абажуром из шелка, куклу без головы и огромных размеров чашку с надписью: "Папа". На каждой коробке была наклейка с именем владельца.

Одна, из-под стирального порошка, который появился в магазинах недавно, выглядела совсем новой. На ней было написано: "Брат Ангельское Терпение". Куинн отнес ее на кровать в своей бывшей "спальне" и снял крышку.

Мягкая серая шляпа была такой же, как та, в которой он видел Хейвуда, направлявшегося на свидание с Вилли Кинг. И шляпа и темно-серый костюм были куплены в магазине "Хедли и сын", Чикото, Калифорния. На белой рубашке, майке, трусах и двух носовых платках была метка прачечной ХЕ1 389Х. Черные туфли и синий галстук в полоску изготовлены фирмой, имевшей магазины по всей стране. Ни бумажника, ни документов Куинн не нашел.

Когда он укладывал вещи обратно, на пороге появился Ласситер.

– Нашли что-нибудь? – спросил он.

– Тут, кажется, одежда Хейвуда.

– Дайте посмотреть.

Ласситер внимательно разглядел все вещи, поворачивая их к свету.

– И много там таких коробок?

– Десятки.

– Давайте вынесем остальные.

Первой они открыли коробку Сестры Благодать, крышку которой покрывал толстый слой пыли. Черная шерстяная кофта, форма медсестры, цветастое крепдешиновое платье, белье, две пары фирменных больничных туфель, кожаная сумочка, кое-что из бижутерии, мужские золотые часы с цепочкой, пакет с письмами – одни, очень старые, были подписаны: "Твой любящий муж Фрэнк", другие, более поздние, – "Чарли". Последнее письмо было датировано декабрем: