— Отлично. А как вы себя чувствуете после волне­ний в столице?

— Они были последними, мистер Перифуа. У нас хватит выдержки и тюрем.

В приемной послышались громкие, возбужденные голоса. Вошел секретарь, извинившись перед посетите­лями, тихо зашептался с президентом; получил указания и вышел. Армас изменился в лице и стал подкру­чивать усы.

— Сущая ерунда, — заметил он, избегая взгляда посла. — Несколько уличных мальчишек сделали дурац­кие надписи на фургонах с молоком. Не стоит прида­вать этому значения. Вся полиция пущена по следу.

Он и сам не заметил, сеньор Армас, как выдал себя с головой. Стоило ли всю полицию пускать по следу «нескольких уличных мальчишек»?

Президент и посол подошли к большому окну. Пирри Клайд из деликатности остался в кресле. Прямо против себя Кастильо Армас увидел прикрепленный к фургону огромный плакат: из молочного бидона, который под­держивал он сам — его усы, его тулья! — широкой рекой лилось молоко; и в реке, окрашенной кровью, барахта­лись и пытались выбраться пеон, чиклерос и индианка, грозящие президенту кулаками. «К черту молочные реки сеньора президента!» — гласила надпись.

А цифры, цифры! Все, что он считал секретным, все, что хранил в своем сейфе, не доверяя даже министрам, выливалось из бидона вместе с широкими молочными струями — на всеобщее обозрение:

«1 миллион долларов вручила Ла Фрутера под расписку Армасу на интервенцию».

«1000 палачей-эмигрантов приволочились с Армасом и 5000 наемников!»

«2000 честных гватемальцев томятся за решеткой, сотни убиты и ранены, а охота мистера Доллара про­должается».

«120 кофейных плантаций и 107 ферм отобрано на  днях у крестьян в пользу королей кофе и подлости».

«100 учителей отправляет Армас на выучку к аме­риканским инструкторам. 200 военных советников при­сылает Пентагон[58] им на смену».

А стихи, стихи! Кто придумал эти чудовищные куп­леты?

Или не всех еще поэтов он отправил в концлагери?

Молочная фирма не поскупилась на расходы, когда группа молодых художников предложила свои услуги для рекламирования ее продукции. Плакатисты потру­дились с огоньком, с размахом. Представители фирмы не усмотрели ничего опасного в крупных бидонах с мо­локом, к которым только в последнюю минуту были приклеены ухарские фигуры президента. В надписи не очень вчитывались, — тем более, что первые строки дей­ствительно рекламировали молочную продукцию фирмы.

Жители столицы собирались на перекрестках у за­мерших фургонов (шоферы и погонщики, их доставив­шие, давно скрылись); кто-нибудь выходил к плакату и под смех толпы зачитывал:

«Пейте молоко из молочных рек президента! Дает резкое прибавление красных кровяных шариков!»

«Покупайте любимые продукты Армаса: сыр со сле­зой! Сыр со слезой! Сливки, взбитые полицией!..»

В магазинах, кафе, закусочных продавцы, отпуская товар, вполголоса напевали:

В этот вечер Роб и Габриэль пришли домой удиви­тельно рано.

— Твои продавцы молоком здорово поработали, — сказал Габриэль.

— Твои всадники тоже, — лукаво отозвался Роб. — Оказывается, правая рука тореро не только оболтусов в салонах обучает.

— Былая слава обязывает, — захохотал Габриэль и оглянулся: но койка Андреса пустовала. — Эх, жаль, нет нашего студента! Славно повеселились бы.

А студент в эту минуту отвечал перед судом своих товарищей.

Тот, кто решил бы, что тайный шеф полиции Бер Линарес раздумывает над шахматной задачей, навер­няка бы ошибся. Правда, перед советником президента лежало расчерченное на равные квадраты поле, очень схожее с шахматной доской. Но шеф полиции готовил ловушку не для черного короля, а для сотен жителей города.

Гватемала — город квадратов, точно пересекаю­щихся под прямым углом продольных и поперечных улиц — авенид и кальес. Эта старая испанская плани­ровка была завезена завоевателями и напоминает гвате­мальцам о бурной истории страны. Красные стрелки на карте Линареса расходились от казарм и полицей­ского агентства, оцепляли целые кварталы, врывались в частные дома, магазины, учреждения. На ноги была поставлена вся полиция и армейские подразделения. Президент заявил, что молочная реклама не должна остаться безнаказанной.

У Линареса имелся четкий план проведения обысков и арестов, но едва ли не ежечасно он нарушался са­мыми непредвиденными происшествиями.

Забастовал еще один факультет университета.

Студенты между двумя зданиями протянули транс­парант с выразительной надписью: «Армаса мучает бес­сонница; пошли ему небо летаргический сон».

С фронтона американского клуба был сорван флаг со звездами и заменен бело-синим флагом республики с изображением кецаля.

На городском рынке торговки завертывали покупа­телям продукты в листовки — копии «молочных рек­лам».

Наконец, врачи городской больницы отказались об­служивать правительственных чиновников и приспешни­ков Армаса.

За всем этим чувствовалась опытная направляющая рука: Линарес отметил для себя, что вспышки не по­вторяются дважды в одном месте. Красные стрелки на его плане меняли направления, перечеркивались, стал­кивались; как видно, шеф полиции состязался с более быстрой рукой, которая действовала решительнее и сме­лее.

Выслушивая донесения по телефону, Линарес из­редка напоминал своим сотрудникам:

— Доложите, как только возьмете пятнадцатого.

Операция продолжалась.

В этот день Ласаро раньше обычного закончил прием клиентов и направлялся к себе домой. Молодой начинающий адвокат, он незадолго до интервенции вы­играл два — три дела и выхлопотал за счет предпринимателей субсидию для рабочих, получивших увечье. Его эффектная, аргументированная речь привлекла к нему внимание профсоюзных руководителей, и они предло­жили Ласаро представлять их интересы в высших су­дебных инстанциях. Коллеги по профессии прочили Ла­саро славу «кофейного Цицерона» (он чаще выступал по конфликтным делам «кофейных плантаций), а в ра­бочих кругах даже собирались выдвинуть молодого ад­воката в Национальную Ассамблею.

Как-то в разговоре с юристом, в прошлом своим од­нокурсником, который, по сведениям Ласаро, состоял в Трудовой партии, он заметил, что уважает эту пар­тию, что коммунисты ему давно нравятся и он готов изредка выполнять их поручения. Через несколько дней юрист свел его с секретарем районной ячейки, и Ласа­ро дал несколько практических советов о применении статей рабочего законодательства. Коммунисты его бес­покоили не часто, но однажды пригласили на открытое собрание, где Ласаро удачно выступил, разоблачив с цифрами в руках последнюю уловку двух предприни­мателей, которые под предлогом отчислений в больнич­ную кассу понизили расценки в мастерских. «Хозяйчики заработали на каждом из вас по шесть песо в месяц», — подсчитал Ласаро.

Ему предложили вступить в партию, и после некото­рых размышлений Ласаро согласился. Это было в мае, а в июне Кастильо Армас вторгся в Гватемалу. Партия ушла в подполье. Ласаро посоветовали уехать в провинцию, но он предпочел остаться в столице: «Влия­тельная клиентура обеспечит мне безопасность». Довод убедил; с согласия адвоката назначили явку в конторе его шефа.

Около месяца к молодому адвокату не приходили. Ласаро решил было, что о нем забыли, но однажды явился изящно одетый человек и на хорошем англий­ском языке попросил проконсультировать его договор с учениками. Посетителем оказался Ривера. Назвав па­роль, он порекомендовал адвокату собирать информа­цию об экономических мероприятиях Армаса. Он свя­зал его с Андресом: студенту эти сведении могли пона­добиться для листовок.