Многого Ласаро сделать не успел, но кое-что инте­ресное из бесед со своими клиентами выяснил. Когда товарищам требовалось получить экономическую или судебную информацию и связаться со студентами, обра­щались в контору. Вокруг этой явки образовалось небольшое ядро подпольщиков. Само собой получилось что на заседания комитета Ривера приглашал и Ласаро.

Приезд нового руководителя взволновал адвоката и выбил его из привычной колеи. Ему не очень нравился категорический тон этого человека, имени которого ему даже не назвали. Он чувствовал себя оскорбленным еще и потому, что его функции ограничили юридиче­ским миром. Он рассчитывал по крайней мере получить руководящий партийный пост в целом районе. А глав­ное — стала ненужной явка в конторе, которую новый товарищ даже не упомянул, перечисляя места для встречи со связными.

Мимо пронеслись черные лимузины полиции. В со­седнем квартале грохнул выстрел. Шумные, всегда людные улицы пустели. Подходя к дому, Ласаро почув­ствовал слежку; свернул в переулок и был схвачен крепкими руками. Его бросили в машину, и офицер, си­дящий рядом с водителем, сказал в трубку:

— Пятнадцатого взяли. Выезжаем на маршрут.

Затем он отключил рацию и кивнул шоферу. Ма­шина бесшумно снялась с места и заскользила по улицам. Ласаро пытался что-то сказать, возразить, но офицер его нетерпеливо оборвал:

— Если вы не закроете пасть, я заткну ее кляпом.

Ласаро не заметил, как машина выехала в пред­местье. Впрочем, здесь, как и во всем городе, преобла­дали одноэтажные белые дома: только в центре они воз­двигались из камня, а здесь — из глины. Землетрясение 1917 года, разрушившее столицу, продиктовало Гвате­мале неписаный строительный закон: твоя высота — один этаж. И только некоторые правительственные уч­реждения и Палас-отель, выстроенный американцами как вызов силам стихии, возвышались на один — два этажа над своими карликовыми собратьями.

На перекрестке двух улочек машина остановилась рядом с вместительным «фордом», из которого легко выскользнул и подсел к Ласаро сам Линарес. Офицер заменил шофера, шофер и два конвоира вышли.

— Будете ждать здесь, — коротко приказал Лина­рес. — Поехали.

«Форд» медленно двигался по улицам. Линарес бро­сил взгляд исподтишка на соседа, но Ласаро сидел замкнутый, безразличный и даже спокойный.

— Я рад вашей выдержке. — Линарес решил пре­рвать молчание первым. — Видимо, мы сделали непло­хой выбор.

— Не   понимаю   вас, — ответил     Ласаро. — Меня схватывают на улице, учиняют насилие...

— Бог мой, да я не об этом, — отмахнулся Лина­рес. — Полгода назад мы предоставили вам возмож­ность выиграть несколько громких дел. Судья был наш человек. Я хотел бы знать, что вы успели за последние месяцы.

Ласаро  отшатнулся,  серое  лицо его позеленело, глаза под стеклами очков забегали.

— Это какая-то ошибка, — забормотал он. — Я вы­двинулся благодаря связям отца.

— Ваш отец, — Линарес набожно осенил себя кре­стом, — был предан нашему президенту и действовал по нашим инструкциям. Если бы не шальная пуля, моло­дой человек, сейчас с вами разговаривал бы не я, а он. — Линарес сделал паузу и мимоходом заметил: — Ваши сведения о профсоюзных лидерах были весьма ценными. Они очень помогли.

— Нет, нет, — Ласаро говорил лихорадочно. — Это была частная переписка с отцом. Личные наблюдения. И только.

— Благодаря этим личным наблюдениям, — вскользь заметил Линарес, — мы задержали сто тринадцать сто­ронников Арбенса. Письма приобщены к делу, и если вы или ваши друзья пожелали бы в этом убе­диться...

— Какие друзья? — Ласаро понял скрытую угро­зу. — У меня нет друзей. Я живу одиноко. Все время ждал приезда отца. Когда мне сообщили, что он убит в пограничной перестрелке...

Голос его сорвался, и он замолчал.

— Неужели вы оказались таким оболтусом, — хо­лодно отозвался Линарес, — что не воспользовались от­личной возможностью проникнуть в самое нутро крас­ных? Нет, нет, я не допускаю такой мысли, молодой человек. Вы вступили в Трудовую партию до нашего прихода и, насколько мы знаем, из нее не выходили. Оцените наш такт и наше терпение — мы не беспокоили вас целых два месяца.

— Я живу одиноко, — глухо повторил Ласаро.

— Хорошо. Тогда перейдем к фактам, — резко ска­зал шеф полиции. — Что за люди приходят к вам в кон­тору? Старший адвокат фирмы уверяет, что никаких соглашений с ними не заключается. Зачем вам понадо­бились сведения из министерства земледелия? Позднее мы обнаружили их в отпечатанных листовках. Почему ваше имя так тщательно обходится студентами, кото­рых мы задержали и у которых вы неоднократно бы­вали сами? Уже одного этого достаточно, чтобы заса­дить ваших клиентов за решетку, а вас пришлепнуть. Мы этого не сделали, веря, что вы работаете на нас, дон Ласаро.

Адвокат старался уйти глубоко в сиденье, уйти от этого каркающего голоса, пронзительного взгляда, ко­роткого смешка. Зачем ты обманываешь себя, Ласаро? Ты ждал их прихода. Ты мечтал о другой жизни. Ты го­товил для себя кресло владельца фирмы и знал, что за него нужно дать крепкую взятку. Но ты думал, что за тебя это сделает отец, а ты останешься в тени. Что ж из того, что отца нет. Есть они. Они предлагают тебе будущее, — ведь не всю жизнь тебе числиться рабочим адвокатом. Виллы у моря, площадки для гольфа, круго­светные путешествия, Париж, Венеция, Афины — они созданы и для тебя; они манят тебя сильнее, чем улыбка товарища, которому ты назвал пароль, или дружеское рукопожатие пеона, которому ты отсудил на­дел земли. Так скажи же этому человеку все, что ты думаешь, что ты хочешь, к чему готовился. Что тебе до судьбы брадобрея, который вывел тебя под самым но­сом полиции из подвала и завтра за это будет посажен! Что тебе до маленькой официантки кафе, которая свою юную жизнь отдает Гватемале и попадет в твой черный список предательства!

А шеф полиции, словно читая мысли своей жертвы, с легкой улыбкой заметил:

— В конце концов, есть у вас какие-нибудь идеалы или вы желаете и впредь служить оборванцам, пристре­лившим вашего отца?

Машина медленно скользит по городу; извилист ее маршрут, извилиста исповедь предательства. Но шеф полиции недоволен.

— Послушайте-ка меня, дон Ласаро! Все эти брадо­бреи, кассирши, портье в отелях — занятие для сыщи­ков со ставкой доллар в день. Вас мы хотим приберечь для большего. Нам нужна головка комитета, и нам ну­жен Кондор.

Ласаро вздрагивает.

— Кондор? Но его уже нет, сеньор Линарес.

Линарес с досадой пожимает плечами.

— Мы и сами так думали. Только что вернулся из поездки полковник Чако. Он не нашел следов Кондо­ра — и это самое подозрительное. Заметает следы жи­вой, — мертвому все равно. Кроме того, удары ваших друзей исходят от опытного стратега. Видите, я откро­венен с вами. Кстати, кто руководит всеми этими опе­рациями в комитете?

— Он новый человек, сеньор Линарес.

— Его имя? Или кличка?

— Не знаю. Его не называют по имени.

— Когда он приехал?

— Тоже не знаю. Я только слышал, что он с трудом выбрался из Сакапа. Там была какая-то засада.

— Черт возьми, это страшно важно. Может быть, речь идет как раз...

Линарес прервал себя на полуслове и спросил:

— У вас есть явка? Вы договорились о встрече с этим человеком?

— Нет, его адрес засекречен даже от нас.

— Можно ли его вызвать на свидание через связ­ных?

— Нет. Только передать.

— Внешность?

Последние угрызения совести зашевелились в Ла­саро. Он невнятно сказал:

— Мы собирались в темноте. При свечке.

Линарес хмыкнул.

— А знаете, ваши письма можно прочитать и при свечке.

— Я только мог увидеть густую бороду, — заторо­пился  Ласаро. — Он высокого роста.

— Треть мужчин столицы высокого роста; из них сотни носят густую бороду, — забрюзжал шеф поли­ции. — Вы доставите мне в течение недели более точные сведения. А теперь — главное. Мне не нужен в отдель­ности ни один член комитета. Они нужны мне все вме­сте, разом. Постарайтесь оповестить меня о вашем бли­жайшем заседании. Хотя бы за четверть часа. Связь вы будете держать не со мной, а с человеком, по кличке Чиклерос. Вы не будете встречаться. Чиклеросу прика­зано круглосуточно ждать вашего вызова но рации.