Встреча с Габриэлем всколыхнула в нем горькие воспоминания. Они беседовали односложно, скупо. У каждого, как видно, были свои неудачи. Андрес слы­шал, как Роб с досадой сказал:

— Ради успеха у толпы. Великая цель? Так?

— Не положи Черная Кошка в перчатку кастет, — разозлился Габриэль, — ты и сам лез бы к спортивной славе.

— Может, и так, — согласился Роб, — но я был мо­ложе и знал меньше. Сейчас я вижу славу в том, чтобы...

Он задумался.

— Чтобы грузить бочки в трюмы ЮФКО?[43]  — спро­сил Габриэль.

 — Чтобы не отставать от рабочих людей.

— А если я попрошу тебя не говорить со мной об­щими фразами? — попросил тореро.

Роб засмеялся.

— Тогда заведем другую пластинку. Я хочу посмо­треть любимца толпы в работе.

Габриэль повернулся к стене:

— Знай себе коли быка, да береги живот от его ро­гов и копыт.

Что-то дрогнуло в его голосе.

— Ты мне не нравишься, —быстро сказал Роб. — Почему твоего носа я не видел на афишах?

Габриэль сел на постели.

— Господи, да неужели ты не понимаешь, что я всего лишь правая рука тореро — его помощник и его страховой полис? Слава покинула меня в тот день, ко­гда я струхнул перед мордой быка. Бык был голодный и злой. Толпа улюлюкала, ревела, мне в голову летели гнилые бананы, хлопушки, даже башмаки. Я заработал в тот день кличку «Убегающий» и сошел на ступеньку вниз. Ну, и довольно об этом.

— Слава испарилась, — медленно  произнес  Роб. — Ради чего же ты?..

Ради звонкой монеты, — отрезал Габриэль. — Прикрываю собой первого тореро, а вечерами учу моло­дых оболтусов испанской хоте.

— И больше тебе ничего не нужно?

Габриэль отвернулся.

...Андрес не возвращался, Габриэль спал. Роб съел традиционный завтрак, наскоро выпил кофе, привел в порядок свои курчавые волосы, натянул комбинезон и отправился на рынок.

Гватемальский рынок, поражающий красками своих плодов и тканей, считается у латиноамериканских тор­говцев наиболее опрятным. Для него было выстроено специальное помещение неподалеку от главной площади за кафедральным собором. Архиепископ не стал воз­ражать, хотя до его слуха дошла острота о том, что рядом разместились две торгующие «точки». Архиепи­скоп был неглупый человек и понимал, что тысячи при­езжающих на рынок, проходя мимо собора, отдадут должное и церкви.

Специальная бригада мусорщиков по нескольку раз в день очищает мясные, мучные, овощные, фруктовые ряды от соломы, огрызков провизии, давленых плодов и, принимаясь за уборку прилегающих улиц, сгоняет с тротуаров торговок национальными лакомствами, ко­торые изготовляются тут же. Разбегающиеся индианки разносят по городу ароматы своих корзин с маисовыми тортильями, наперченными томали, дымящимся кочидо — говядиной, стушенной в овощах, острыми припра­вами, блюдами с поэтическими названиями и обжигаю­щими рот начинками: энчиладас, фиамбре, револькадо...

Один из мусорщиков переехал в провинцию, и на вакантное место претендовали чуть ли не все жители глинобитных домиков окраины. Но директор рынка взял Роба.

— Вас рекомендовал мой большой друг, — сказал он лаконично. — Надеюсь, ни в какую скандальную исто­рию вы меня не впутаете. Я только сочувствую. — По­следнее слово он произнес подчеркнуто. — Не более того.

Роб не мог удержаться от искушения поспорить:

— Сеньор директор, я не буду вас беспокоить. Беда только в том, что сочувствующих они тоже вешают.

Директор молча улыбнулся. Так Роб стал мусорщи­ком.

— Может быть, тебе это дело будет неприятно, — сказал ему Ривера. — Может быть, оно покажется тебе на первых порах мелким. Но на рынке столько людей! И столько департаментов! Завязывай знакомства. При­слушивайся к настроению приезжих. Особенно — из ко­фейной зоны. Приедет Карлос, — и мы найдем тебе бо­лее подходящее место.

— Слушай, товарищ Ривера, — удивился Роб. — По­чему только прислушиваться? Почему нет хорошего плана? Ударить их из кофейной зоны не хуже, чем из банановой.

— Я немного растерялся, — признался Ривера. — Каждый день хожу как по канату. В голове десятки имен, адресов. Связные новые, многое путают. Карлос где-то задержался. Члены Цека выехали на плантации. Работают с пеонами. Здесь появляться не могут. Кое-кто в эмиграции. А самое главное — я получил дурац­кое амплуа — учитель фонетики. Только потому, что бедняга Ривера недурно владеет тремя языками и ра­ботал переводчиком у Гильермо Ториэльо.^[44]

— Перемени роль!

— Поздновато. Да и не могу без товарищей. При­едет Карлос — решит.

Роб легко выпросил себе фруктовые ряды, где вла­дельцы мелких плантаций заключают сделки или сбы­вают свой товар через торговцев.

Сегодня удачный день. Шум разноязычного говора — индианки говорят на своих наречиях, иностранцы на своих, — возгласы продавцов, стук ножей и звон монет, истошные крики попугаев, которых каждая семья за­хватывает для увеселения с собой, не помешали Робу услышать разговор двух владельцев участков.

— Черт знает что такое, — кипятился один. — Аме­риканцы с первого июля сократили закупки нашего кофе. У меня валяется весь урожай. Сорт «Арабика» им, видишь ли, не годится. А у знатоков он под первым номером. Стань на колени, продай себе в убыток — тогда возьмут.

— Да разве это впервые! — со злостью ответил его собеседник. — Я помню их пшеничную операцию. Они навязали нам пшеницу, и за каждое зерно мы платили, как за драгоценный камень. А у нас пшеница лучше травы растет. Как жить?

— Мы заживем после Армаса, — многозначительно отозвался первый.

Робу очень понравились эти слова: «после Армаса»! Уж если в первые месяцы твоего правления, дон Кастильо, земельные собственники хотят тебя сплавить, на кого же тебе надеяться: на разорившихся офицеров, мо­нахов, земельную знать? Не слишком много...

В обеденный перерыв Роб идет в кафе «Гватемала». Солнце жжет сильно. Роб тихо напевает песню своей маленькой приятельницы:

Он распахивает дверь кафе и тотчас же ее захлопывает. Никуда не годится: Мигэль.  Что ему  здесь надо? Зачем он пришел к Росите?

Мигэлю запрещено связываться со своими. Или что-то случилось, или маль­чик просто устал.

Мигэль и впрямь устал. После приема у президента он не успел вернуться домой, как примчался секретарь Кастильо Армаса. Сеньор президент отмечает храбрость своего юного соратника и преподносит ему в знак осо­бого расположения именной пистолет, а также кольцо со своим вензелелем. Секретарь добавил, что президент пожелал сфотографироваться с Хусто, и со стороны юного сеньора было бы любезным принять это пригла­шение.

Мигэль обрадовался подарку: при нем будут оружие и кольцо — лучше пропуска не надо, куда угодно с ними проберешься.

— Передайте сеньору президенту — вещички приго­дятся, — сказал Мигэль и, увидев, как округлились от удивления глаза секретаря, быстро поправился: — Пере­дайте, что эти штучки не заваляются.

Он вконец запутался и решил замолчать.

— Когда Хусто примет приглашение президента?!— улыбнулся секретарь.

— Через неделю, — ответил Мигэль.

— Вы шутите, сеньор, — холодно заметил секре­тарь. — Заставлять сеньора президента ожидать целую неделю?

«Зачем ему понадобилась моя ватрушка? — лихора­дочно соображал Мигэль. — Проверяют? Или для чего другого? »

Полковник пришел на помощь мальчику.

— Хусто просто боится красных, — пояснил он. — Они уже убрали его отца и могут взяться за сына, если снимок появится в газете.

— Понятно, — засмеялся секретарь. — А я было ре­шил, что ослышался. Неделю! Ха-ха… Но снимок при­дется опубликовать. Так желает президент. Если Хусто будет угодно, мы выставим пост у подъезда.