Литмир - Электронная Библиотека

— Вы будете жить у твоих родителей?

— Да, Арам…

— Где будем справлять свадьбу?

— Об этом я думал, Арам, и пришел к выводу, что этот вопрос вы должны решить сами. Здесь, в Асхабаде, сам знаешь, какая теперь обстановка. Да и материально…

Арам задумался. Сидел, постукивая пальцами по столу, хмурился и посматривал на дверь: там, на кухне, мать и сестренка жарили что-то.

— Ваня, я думаю, деньги на свадьбу мы найдем. Армяне — народ дружный, ты это знаешь. Дней через пять можно будет сыграть вашу свадьбу, а пока надо купить обручальные кольца… Мама, зайди сюда! — крикнул он.

Тетя Ануш внесла большую сковороду с яичницей, Аризель — бутылку вина. Нестеров взял ее за руку и притянул к себе.

— Ариль, ты не волнуйся, все будет хорошо.

— Мама, ты завтра же пойди к Гайку и попроси, пусть назначит день венчания, — сказал Арам, наливая вино в бокалы.

Тетя Ануш, после того как отпила немножко из бокала, заговорила, не скрывая тревоги.

— Конечно, Арам, они, как два голубка… Посмотри, как подходят друг другу. Оба молодые, оба красивые… Но тебе, Ваня, сказать хочу пару слов. Давай, Ваня, бросай свою революцию: для семейной жизни она не подходит.

— Ну, мама, — тихонько возразил Арам. — Что ж, по-твоему, революционеры семьями не живут?

— Живут-то — живут, но как? Жены от такой жизни сохнут, раньше времени в старух превращаются, Посмотрите на меня! Когда Вартан мой живой был — я какая была! Я, как цветок, была. Потом муж связался с политикой, выступать на собраниях начал, я — сохнуть стала. — Вечер — его нет. Ночь — его нет. Утро — он приходит. Где был? — спрашиваю. Отвечает всегда одно и то же. «Ануш, не беспокойся, скоро мы дадим им по шапке!» Он им грозил, а они первыми убили его. После этого, видите — что осталось от Ануш? Старуха я давно. Ты, Ваня, должен дать нам слово, что будешь каждую минуту думать о своей жене и семье.

— Тетя Ануш, — Нестеров поцеловал ей руку. — Я обещаю делать все, чтобы Аризель жилось хорошо… Но если что-нибудь случится со мной — я за нее спокоен. Ариль способна пойти за любимым человеком хоть на край света…

* * *

Нестеров возвращался от Асриянца домой на другой день, после завтрака. До привокзальной площади ехал на дилижансе. И уже в нем услышал о беспорядках в каком-то стрелковом батальоне. А когда слез у вокзала, то увидел толпы солдат. «Это и есть те стрелки, о которых был разговор в дилижансе», — подумал он, но прошел мимо, не возбуждая в себе любопытство. Мысли его целиком были заняты Аризель и предстоящей свадьбой. Он прошел по перрону, спустился на рельсы, пересек железнодорожные пути, и вдруг услышал:

— Кацо, да вон же идет товарищ Нестеров!

К нему тотчас подошли солдаты… Несколько человек. С ними Метревели.

— Ваня, наконец-то! — обнял Нестерова Ясон и, сунув в руки ему сверток, заговорил с азартом: — Мы с самой ночи ищем тебя. Дома были. У Вахнина были. У Шелапутова были — нигде не нашли. Ваня, опять началось! Солдаты асхабадского гарнизона забастовали, Везде, по всей России солдаты бастуют. Вахнин и Шелапутов пошли в депо: сейчас гудок дадут, чтобы рабочие поддержали нас. А тебя просим, пойдем к нам в казарму, скажи — что нам дальше делать.

— Причина вашей забастовки? Почему забастовали солдаты? — поинтересовался Нестеров, перекладывая из руки в руку бумажный сверток. — А это что?

— Ваня, это солдатская форма, — торопливо принялся пояснять Метревели. — Ты надень ее, и пойдем к нам в батальон. В форме убедительнее! А что касается причины, тут опять сплошной произвол. Судили наших двоих, обоим расстрел присудили. А за что, спрашивается?

— Ладно, пойдем, я переоденусь! — согласился Нестеров, чувствуя, как закипает кровь в сердце и будоражит мысли.

В форме рядового, ровно через полчаса, появился Нестеров во дворе стрелкового батальона. Метревели сопровождал его по двору. Переполненный плац гудел от множества солдатских голосов, невозможно было понять — о чем пекутся военные. Нестеров вслед за Метревели поднялся на крыльцо казармы, оглядел толпящихся солдат и распорядился:

— Прежде всего, товарищи, следует удалить из казарм всех офицеров, выбрать командиров из числа бастующих!

— Даешь своих командиров! — донеслось из толпы.

— Братцы, за мной! Пущай офицеры сдадут оружие и идут по домам!

Солдаты направились к штабу и тотчас разоружили командный состав. Тут же были избраны командиры, В числе первых был избран Метревели. Ясон тотчас приказал немедля взять из пирамиды винтовки и следовать за ним к вокзалу, где уже собрались солдаты других воинских частей… К полудню весть о возмущении асхабадских стрелков разнеслась по всему гарнизону. К бастующим при. соединились солдаты 3-го батальона и 3-я железнодорожная рота. Забастовщики сообщили о начале восстания асхабадского гарнизона по всей линии Среднеазиатской железной дороги. Огромная масса солдат, более тысячи человек, слившись на Анненковской в единый поток, вскоре заняла всю привокзальную площадь и перрон. Вновь, как в былые времена, угрожающе и призывно разнесся гудок, и несколько сотен деповцев, спеша через железнодорожные пути, ринулись к солдатам. Вновь появились заводилы в красных рубахах и с красными знаменами. И клич опять разнесся:

— Долой Государственную думу! Даешь Учреди» тельное собрание!

С группой служащих и жандармов вышел из Управления начальник дороги генерал-майор Ульянин. На сморщенном старческом личике гримаса разочарования:

— Ну что это, в самом деле, господа хорошие? Неужто так и не придет конец этим забастовкам?

Генерал прошел со свитой лишь до площади. Тут к нему бросилась целая толпа солдат с винтовками и, толкая, прогнала прочь.

Появились на конях Жалковский, новый начальник уезда полковник Петров и полицмейстер Еремеев. Ринулись в самую гущу народа, где Метревели громко зачитывал 30 параграфов требования к властям, а солдаты дружно скандировали: «принять!»

— Посторонись, посторонись, ребятушки! — взывал полицмейстер.

— Опомнитесь, солдаты и граждане, опомнитесь! — вторил ему полковник Петров.

Жалковский пробивался вперед, сидя в седле, с поднятой рукой, и тоже призывал разгневанную публику к совести. Но господам так и не удалось усовестить солдат. Когда ехавший первым Еремеев стал напирать на толпу, какой-то солдат снял фуражку и ударил ею по морде лошадь. Испуганная кобыла шарахнулась в сторону, затем заржала и «выкинула свечу». Полицмейстер едва не вывалился из седла. Кони двух других офицеров испуганно захрипели, попятились, приседая на задние ноги. А толпы солдат принялись улюлюкать, пока офицеры не повернули назад и не скрылись в зеленом коридоре Анненковской улицы.

Прошло еще с полчаса, и к площади приблизилась черная карета начальника области, генерал-майора Ко» саговского. Ее сопровождал эскорт конных казаков. Увидев вышедшего из коляски самого командующего, бунтовщики на какое-то время растерялись. А он, низенький и кривоногий, с длинными, как у обезьяны, руками, энергично пошел на солдат, расталкивая их, и остановился в центре площади. Бунтовщики, смущенные его натиском, расступились, образовав круг.

— Ну ще, служивые! Ще испужалися! — заговорил генерал. — Не бойтеся своего генерала! Я же для вас, для каждого, заместо отца родного, понимаете! А нукось подойдите ко мне поближе, побалакаем по-свойски. Поближе, поближе, родимые! Не кричать же мне на весь майдан! Я ж не забастовщик, я смирный, порядочный генерал и ваш родной отец!

— Ишь ты, ушлый-то какой! — донеслось из толпы, и солдаты дружно засмеялись. И тот же голос раздался вновь: — Отцом родным прикинулся! И кем только не станешь со страху-то?

— Ну, ладно, родимые, — чуть строже сказал Косаговский. — Позубоскалили — и ладно. И хватит. И достаточно, так сказать. Давайте-ка послушайте старого солдата. Я ведь, коли хотите знать, свою службу государю и отечеству начинал с нижнего чина. Еще во времена Михал Дмитрича Скобелева. Так что все выкрутасы солдатские мне оченно понятны. Я пожаловал к вам сюда, чтобы объяснить: ваш поступок — тяжкое преступление, которое называется вооруженным бунтом, и является позором. Я уверен, что большинство из вас — верные слуги царя, и вовлечены в это преступление несколькими негодяями. Опомнитесь и вернитесь к честному исполнению своего долга. А я, родимые мои, беру на себя смелость ходатайствовать за вас перед военным министром и государем-императором, прося помилования и прощения. Это для меня будет удобно, ибо на днях я еду в Петербург.

64
{"b":"197740","o":1}