— Разводи пары! Уезжай немедля, иначе пристрелю!
Обомлевший машинист бросился к топке. Паровоз зашипел и содрогнулся всем корпусом. Еще секунда, другая и двинется пассажирский.
— Ну, сволочи! — взревел Шелапутов и встал на шпалы перед паровозом. — Вячеслав, Иван! — позвал он. — Становитесь, не пропустим контру. Пусть давят!
Взявшись за руки, забастовщики встали перед паровозом. К этому времени осмелевшая толпа придвинулась к линии и начала оттеснять солдат.
— Огонь! — скомандовал полковник. — Солдаты, я приказываю стрелять в бунтовщиков!
И тут появилась полурота солдат-железнодорожников во главе с Метревели.
— Товарищ Нестеров! — крикнул он. — Да не бойтесь вы! У солдат винтовки не заряжены! Товарищи солдаты, а вы чего таращите глаза? Неужели против своих же рабочих нацелите ружья? Да здравствует социализм, товарищи!
Метревели первым спрыгнул вниз на рельсы и обнял Нестерова. Примеру его последовали и другие. Начались объятия и рукопожатия. Полковник сунул револьвер в кобуру и побежал прочь, ругаясь на ходу. Машинист глупо улыбался и изумленно смотрел на ликующую толпу. Потом слез на перрон и подошел к Нестерову:
— Что же прикажете делать-то?
— Отцепляй паровоз и поезжай в депо!
Машинист вновь поднялся и паровоз дал задний ход. Прицепщик отцепил грузную клокочущую махину от первого вагона и она, свистнув задорно, побежала прочь.
— Ну, вот так-то будет лучше, — удовлетворенно проговорил Нестеров и велел Вахнину: — Вячеслав, иди объяви пассажирам, чтобы не беспокоились особенно. Придется задержаться им в Асхабаде… Пойдемте, товарищи, на телеграф.
Спустя полчаса Нестеров телеграфировал в Чард-жуй, Мерв, затем в Кизыл-Арват: «Движение на железной дороге остановить. Не пропускать ни одного состава. Председатель забастовочного комитета Нестеров». Ответы поступили тотчас. Из Чарджуя сообщали, что вместе с железнодорожниками бастуют речники Амударьинской флотилии и печатники. Мерв сообщил: движение остановлено, забастовочный комитет образован… Из Кизыл-Арвата пришло совершенно необычное сообщение: «Здорово, Иван. Это я — Батраков. Движение остановлено. Но как быть с маленькими станциями? Там нет воды. Чего будут пить люди?»
— Ну, братцы мои! — воскликнул Нестеров. — Кизыл-Арват в надежных руках. — И тотчас продиктовал телеграфисту: «Здравствуй, Иван Гордеич, это я — Нестеров. Но дружба дружбой, а приказ изволь выполнять. Чтобы ни одного поезда ни туда, ни обратно! Понял?» — И вновь ответ: «Не теряй голову, Ванюша, в горячке-то. Надо сделать снисхождение маленьким станциям. Нельзя людям жить без воды».
— Тьфу ты, настырный! — вспылил Нестеров и вышел из телеграфной конторки.
Вахнин, удовлетворенный ходом дел, доложил:
— Думаю, не будешь против: мы экспроприировали личный вагон начальника станции. Там обоснуемся… Там и заседать будем.
— Хорошо… Пойдем туда, — согласился Нестеров.
* * *
Вечером в городском саду шумел митинг. Выступали рабочие, студенты, солдаты. По настоянию деповцев, с целью поддержания порядка в городе, были закрыты все питейные заведения и все магазины, кроме продовольственных. Забастовали обе гимназии и техническое училище: занятия прекратились. Солдат Метревели заявил на митинге, что армия никогда не станет стрелять в рабочих. К бастующим присоединились сначала местная артбатарея, а за ней и железнодорожный батальон, решительно отказавшийся от нарядов на паровозы и в мастерские, куда направило их начальство взамен забастовавших машинистов и рабочих…
Генерал Уссаковский, видя, что войска гарнизона вышли из повиновения и заставить их выступить против бастующих ни в коей мере не удастся, закрылся у себя на квартире. Окруженный охраной, он меланхолично отвечал на телефонные звонки подчиненных и не принимал никаких действий. Начальник уезда, полковник Куколь-Яснопольский, видя, что генерал сник, «пробился» к нему в дом.
— Ваше превосходительство, что делается не улицах! — вытаращив глаза, воскликнул он, — А вы пребываете в совершеннейшем спокойствии!
— Что от того, что вы носитесь, потрясая плеткой, по городу? — отвечал Уссаковский. — Горожан такой мерой вы не вразумите и не испугаете, а себе завоюете самую недобрую славу.
— А что ж, по-вашему? Сидеть сложа руки? Вы могли бы пойти в казармы и личным примером увлечь за собой вверенные вам войска!
— Глупости, господин полковник. Вы совершенно не чувствуете настроение солдатских масс. И многих офицеров. Что-то я не вижу, чтобы хоть один поднял клич против народа!
— Ваше превосходительство, но сидеть бездействуя, это значит, обречь себя на погибель.
— О какой погибели вы говорите, полковник? Если вы не станете натравлять солдат на рабочих, то с вас и волоска не упадет.
— Да я другой погибели боюсь, — возразил Куколь-Яснопольский. — Погоны ведь снимут… свои же… Государь… Командование…
— Весьма вероятно, — подумав, согласился Уссаковский. — Но вы можете честно сослужить службу государю и в нынешней обстановке, если будете поддерживать порядок в городе.
— Ваше превосходительство, а если поднять нашу общественность? Если создать патриотические отряды? В конце-концов, не весь же город на стороне восставших!
— Действуйте по своему усмотрению, полковник, — отвечал Уссаковский. — Но вряд ли вам удастся вразумить бастующую чернь. Самое верное, выждать, пока этот мыльный пузырь лопнет сам.
Начальник уезда удалился. Через некоторое время сначала позвонили, а затем вошли в дом начальника области Нестеров, Вахнин, Шелапутов и целая группа деповцев.
— Здравствуйте, господин генерал, — сказал Нестеров. — Вам, вероятно, уже известно, что власть в городе перешла в руки забастовочного комитета? Мы — представители временной власти.
— Догадываюсь, — отозвался, отвернувшись к окну, генерал. — И что же вы от меня хотите? Арестовать, что ли, пришли?
— Ну, зачем же, господии генерал? Мы пришли к вам с просьбой от бастующих — не предпринимать никаких репрессивных мер. Мы берем на себя всю ответственность за порядок.
— Власть в ваших руках, поступайте как угодно.
— Вы благоразумный человек, господин генерал, — сказал Нестеров. — Велено вам доложить, что на почте и телеграфе поставлены забастовочные пикеты. Вся корреспонденция, поступающая на ваше имя из Петербурга и Ташкента, вскрывается нами, зачитывается и переправляется вам, если мы считаем это нужным. Вы доверяете нам?
Генерал скептически усмехнулся и пожал плечами. Нестеров посмотрел в окно, у которого стояли часовые, и спросил:
— Вы верите своим солдатам? Может быть, есть смысл дать вам охрану из числа бастующих?
Уссаковский понял, что ему не доверяют, и тотчас оскорбился:
— Я утерял власть генерала, но я остаюсь солдатом. Не думаю, чтобы солдаты вычеркнули меня из своих списков. Я в какой-то мере солидарен с ними!
— Резонно, господин генерал, — согласился Нестеров. — Но если вам потребуется помощь — сообщите. Штаб комитета в личном вагоне начальника станции.
— Хорошо, я воспользуюсь вашим советом, — ответил генерал, и Нестеров с товарищами покинули генеральский дом…
Пикеты забастовщиков ходили по всем улицам, предотвращая малейшие неурядицы и ссоры, то и дело вспыхивающие то тут, то там. Ссоры порождались всевозможными вымыслами, которые, словно на крыльях, распространялись по Асхабаду. С вечера кто-то пустил «утку»: «Завтра начнут потрошить хозяев и купцов». Из караван-сарая потянулись к Гауданской дороге караваны верблюдов: персидские купцы решили спасать свое богатство. Глядя на них, подняли свои грузы и хивинские купцы. Караван за караваном отправлялся в сторону Каракумов. Хозяева магазинов и лавок подальше прятали товары и деньги. Пользуясь страхом богатеев, бедняки по дешевке скупали все подходящее для них. В туркменских аулах распространились слухи, что теперь дехкане не будут платить ни зякет, ни харадж, всякие налоги отменяются. Вместе с этими слухами долетали и другие. Ишан асхабадского аула собрал дехкан и сказал: «Отменяются налоги или нет, туркмены сами решат. Но беда для нас идет от чужой веры. Босяки закроют, все мечети, негде будет молиться правоверным! Босяки отберут у нас всех женщин и поделят между собой!». Страх, сомнения, надежды на лучшее будущее — все перемешалось в сознании людей.
