После прорыва 11 ноября немцев к Волге к нам зачастили — обычно по ночам — из штаба полка. Проверяли, как идет «инженерное оборудование позиций». А фактически вся наша «инженерия» заключалась в складывании из обломков бетона или кирпичей окопов, ячеек для стрельбы, ходов сообщения между ними и в тыл; установке на танкоопасных направлениях мин. Приходили несколько раз командир полка и начальник артиллерии. Предупреждали: противник может возобновить активные действия, надо быть готовыми к отражению атак.
18 ноября у нас, на командно-наблюдательном пункте батальона, опять появился начальник артиллерии. Объявил, что я назначен командиром батареи (заболевший комбат отправлен в госпиталь); скрупулезно уточнил огневые задачи на 19 и 20 ноября — речь шла о подавлении батарей противника. Это удивило, даже насторожило. Нам никогда не ставили задач на подавление батарей противника. В разговоре активно участвовал командир батальона. Он прямо сказал: «Почему ставится задача только на завтра и послезавтра? Что, кончается война? А вдруг уже сегодня объявятся новые цели и потребуется их уничтожить?» Тот чему-то улыбнулся и уклончиво сказал: «Конечно, сегодня вы решаете огневые задачи, но завтра и послезавтра — особенно важно». Сказав так, пожал нам руки, похлопал меня по плечу, еще раз хихикнул и быстро пошел по ходу сообщения. Озадаченные, мы гадали — что за игры?
Через час позвонил комполка: сказал, что требуется повышенная бдительность. Комбат стал названивать ротным. У тех обычные вопросы: «Ожидается атака? Когда? Ночью или на рассвете?» В разговоре с одним говорливым ротным комбат выругался, посоветовал сходить к немцам и спросить, а потом рассказать ему. И добавил пару крепких слов.
Среди ночи опять звонок комполка: обстановка? Доложили. Наша тревога достигла апогея. В чем дело?
Было холодно. В блиндажах установлены буржуйки, тусклым огнем тлеют тряпичные фитили в гильзах от зенитных снарядов. Мы с Филимоном вскипятили чай в котелке. Пока пили его, дремота совсем прошла. Филимон начал философствовать на житейские темы.
В 7 часов 19 ноября позвонил начальник артиллерии полка старший лейтенант Струлев и назвал три цели — по ним батарея должна в 7.40 открыть огонь. Поочередно, пять минут по каждой. Затем — пауза в десять минут и еще раз такой же заход по всем трем целям. Я сказал, что задача ясна, отдал необходимые распоряжения. И пошел к комбату. Тот сообщил: говорил с «батей» (так называли комдива Людникова), он велел ждать важных сообщений.
Оказывается, Людников находился на командно-наблюдательном пункте полка. Звонил во все батальоны. А до этого был в соседнем полку…
Я доложил комбату о приказе начальника артиллерии, что, по-моему, порадовало его, поскольку он сказал: «Видно, должно произойти что-то очень важное».
Развязка не заставила себя долго ждать: 19 ноября 1942 года в 7.30 небо над Волгой внезапно содрогнулось от мощных залпов нашей артиллерии — начался второй этап Сталинградской битвы. Перешли в контрнаступление одновременно войска Юго-Западного и Донского фронтов. Ими командовали соответственно генералы Н. Ф. Ватутин и К. К. Рокоссовский. А 20 ноября подключился еще один фронт — Сталинградский, им командовал генерал А.И.Еременко. Кстати, членом Военного совета этого фронта был Н. С. Хрущев, а начальником штаба — генерал И. С. Варенников, с которым меня судьба в какой-то степени свяжет, хотя это был не мой отец, как некоторые считали, а однофамилец. Встречался с ним в 1965–1967 годах, будучи слушателем Военной академии Генерального штаба Вооруженных Сил. Но это, как говорится, совсем другая история…
Да! Еще очень важная информация: на нашем направлении находились генералы армии А. М. Василевский и Г. К. Жуков, о чем моментально стало известно всему личному составу. Это военным людям говорило о многом. И разве только военным? Народ привык видеть в них олицетворение спасительных шагов Ставки, да чего там — лично Сталина! Вот и на этот раз, узнав об их прибытии, все поняли: грядут большие дела.
Хочу — с позиций современных взглядов — показать лишь некоторые штрихи нашего контрнаступления. Штрихи, выделяющие эту операцию из множества других, о чем, увы, нет четких мнений. Прежде всего — о наших ударах. Они приходились по итальянским и румынским частям, прикрывавшим фланги 4-й танковой и 6-й полевой армии немцев. А те несли главную ношу — сражались в Сталинграде, севернее и южнее него; этого никому, кроме немцев, поручить было нельзя. Генералы Гитлера делали вид, что «цементируют» войска сателлитов немецкими частями, «подпирая» их, поддерживая в них боевой дух. Но несмотря на это, именно здесь были слабые участки. Точнее, самые слабые в группировке. Вот почему основной удар пришелся по итальянским и румынским войскам. Учитывая, что они находились на флангах — разбив их, можно было выйти в тыл вражеской группировке.
И время контрнаступления — вторая половина ноября — было выбрано оптимальное. Во-первых, наши части к этому сроку будут полностью обеспечены всем необходимым. Во-вторых, стратегические резервы здесь уже созданы. В-третьих, погодные условия обещают быть благоприятными, а это важно и для авиации, и для артиллерии. Что касается бронетанковых войск, то мороз к тому времени сковал землю — проходимость была хорошей. Наконец, в-четвертых, наши войска были тоже готовы к проведению наступательных операций на Западном и Кавказском направлениях, а это лишит немцев возможности маневра силами и средствами…
Еще один момент — разновременность ударов Юго-Западного и Донского фронтов, начавших контрнаступление 19 ноября, и Сталинградского фронта, перешедшего в контрнаступление на сутки позже. Разновременность обусловлена особыми обстоятельствами. Два первых фронта, для усиления действий стрелковых дивизий, все-таки ввели в прорыв танковые и механизированные корпуса, а вслед — кавалерийские. Успех был обеспечен уже в первый день. То есть удар был просто сокрушительный.
Блестящее решение и блестящее действие. Что «светило» немцам? Окружение. Вот они и бросили свои оперативные резервы на угрожающие участки, оттянув их из полосы возможных действий Сталинградского фронта. Что и требовалось! Сталинградский фронт был не очень-то мощным, а противостоящая группировка оказалась весьма сильной.
Думаю, читателю интересно знать: в целом окружение немецко-фашистских войск под Сталинградом осуществлено фактически при равенстве сил. И в короткие сроки. До начала нашего контрнаступления стратегическая инициатива была в руках немцев. Все это что-то значит, не так ли?
Утром 20 ноября, вопреки прогнозам, в полосе Сталинградского фронта был туман. Проведение артподготовки и переход в контрнаступление здесь проходили по мере его рассеивания: 51-я армия начала действовать в 8.30, через два часа ее поддержала 57-я, а 64-я нанесла удар только в середине дня. Представьте, это тоже положительно сказалось на развитии успеха, потому что сами армейские удары не примыкали друг к другу. Что касается 62-й армии, то она вела сковывающие действия — все сводились к огневым ударам ее артиллерии…
23 ноября Юго-Западный и Сталинградский фронты замкнули кольцо окружения в районе населенных пунктов Советский и Калач. Это было величайшее событие. За весь прошедший период мы впервые окружили огромную группировку противника. В «котел» попали основные силы 6-й полевой и 4-й танковой армии немцев: всего 22 дивизии и 160 отдельных частей — бригад, полков. Паулюс вносит своему командованию предложения по спасению окруженных войск. Руководство группы армии «Б» согласилось с его предложением, но Гитлер их категорически отклонил, приказав удерживать занимаемые рубежи: деблокада, мол, его забота. Действительно, для решения этой задачи создали новую группу армий «Дон» во главе с фельдмаршалом Манштейном. Она насчитывала 40 дивизий — две ударных группировки.
Ставка ВГК — согласно разработанному плану — форсирует наступление Юго-Западного и левого крыла Воронежского фронтов, создавая надежную защиту внешнего кольца окружения. А Донскому и Сталинградскому фронтам приказано: быстро ликвидировать группировку. Кольцо максимально сужается.
