22 июня с обращением к народу выступил премьер-министр Англии У. Черчилль: «Никто не был более упорным противником коммунизма, чем я в течение последних 25 лет. Я не возьму назад ни одного из сказанных мною слов, но сейчас все это отступает на второй план перед лицом разворачивающихся событий. Опасность, угрожающая России, — это опасность, угрожающая нам и США, точно так же, как дело каждого русского, сражающегося за свой очаг и свой дом, — это дело свободных людей и свободных народов во всех частях земного шара» (У. Черчилль. «Вторая мировая война», т. 3, с. 332–333).

23 июня сделал заявление Государственный Департамент США. Оно перекликалось с тем, что сказал Черчилль. А на следующий день президент США Рузвельт сообщил прямым текстом: «Разумеется, мы собираемся предоставить России всю ту помощь, которую сможем» («Нью-Йорк таймс», 25.06.41). Вслед за президентом в поддержку СССР выступили некоторые сенаторы и конгрессмены, но были и другие — несогласные. Однако «Нью-Йорк таймс» (уже 26.06.41) без долгих слов отрезала: «Пусть не будет никаких заблуждений относительно того, что скорая и полная германская победа явилась бы величайшей катастрофой для Англии и Америки».

Выступление правительств Великобритании и США имело важнейшее международное значение. Это свидетельствовало о полном провале ставки Гитлера на политическую и, следовательно, военную изоляцию СССР. Многие народы мира «повернулись» лицом к нашей стране. Они понимали: фашизм — это порабощение…

Находясь в Армавире, в глубоком тылу, трудно представить трагедию, разыгравшуюся на границе 22 июня. Скупая информация Совинформбюро помогала, однако, выстраивать события, одну общую картину. Прошла неделя, другая, третья. И тогда и мы почувствовали «ветер» войны. В город стали прибывать беженцы. На них смотрели с сочувствием, даже с восхищением — побывали в зоне боев! Приехали беженцы и к нашим соседям Рудичам — мать и дочь, они были из Риги. Помню, на них приходили смотреть с соседних улиц, словно на героев…

А потом немецкая авиация добралась и до Армавира. Фашисты старались небольшими группами самолетов проникать в глубь страны. Сбрасывать бомбы на головы мирных жителей. Морально подавлять их. В нашем городе одна из бомб взорвалась рядом с кинотеатром, погибли несколько человек.

Когда фашистские самолеты, отбомбившись, уходили, первым желанием было — посмотреть, что они натворили. Но умный Володя Рудич говорил: могут вернуться, лучше выждать; к тому же среди сброшенных бомб взорваться могли не все — вдруг некоторые поставлены на замедленное действие? Целыми днями и вечерами мы строили свои собственные предположения — как там, на фронте?

О том, что происходило тогда, мне довелось узнать много лет спустя, когда я командовал войсками Прикарпатского военного округа. Немало было в оперативных границах округа памятных мест: Ровно, Броды, Рава Русская, Тернополь, Перемышль, Стрый… В Тернополе, например, находился командный пункт Юго-Западного фронта. Туда в первые дни войны, по указанию Сталина, приезжал Жуков. Из района Рава Русская — Броды был произведен контрудар наших механизированных частей. Противника остановили вблизи границы. Но самое поразительное случилось в Перемышле, где 99-я стрелковая дивизия и подразделения пограничников оставили о себе героическую быль.

Так вот — о 99-й. Она отлично показала себя в тяжелейших боях с группой армий «Юг», которой командовал фельдмаршал Рунштедт, стойко удерживая Перемышль. Последний вначале был нами остановлен, а затем — отбит. Были нанесены большие потери 101-й пехотной дивизии противника, наступавшей на острие удара. Только когда 99-ю стали обтекать справа и слева, когда создались условия ее полного окружения, командование приняло решение об отводе.

Еще вечером 27 июня 1941 года Совинформбюро передавало: «На всем участке фронта от Перемышля и до Черного моря наши войска прочно удерживают государственную границу…» Но уже вечером 28 июня 99-я стрелковая дивизия, а вместе с ней и бойцы 92-го пограничного отряда, по приказу командования, оставили город, полностью выполнив свой долг.

В Перемышле Гитлер получил один из первых тяжелых уроков — именно пограничники «объяснили» ему: СССР — не Франция…

Конечно, мы в своем Армавире ничего этого не знали. Сводки Совинформбюро были лаконичны и скупы. А я верил: мы обязательно разобьем агрессора! По-иному и быть не может. Ведь у нас такая мощная страна и сильная Красная Армия, наш народ един и сплочен. У всех еще свежи были впечатления о проведенных во второй половине тридцатых годов маневрах Красной Армии. Тогда мир узнал об ее огромных возможностях — они базировались на передовой военной науке (о чем свидетельствует хотя бы «теория глубокой операции»). Я и мои товарищи по школе, конечно, еще не доросли до таких обобщений. Но в памяти остались кадры документальных фильмов о тех маневрах. И это укрепляло уверенность в нашей безусловной победе.

Лето 1941 года выдалось чернее черного. Наши войска отступали день за днем, вынужденно оставляя врагу родную землю. Казалось, не будет конца этой страшной яви… Сколько еще предстояло пройти и пережить до мая 1945 года! И все-таки скажу — даже в самые тяжелые, безысходные дни мы не сомневались в победе. Пусть скептик усомнится. Пусть недоверчиво покачает головой. Ему нас не понять! А мы были фанатиками и очень любили свою страну, а потом знали: все равно праздник на нашу улицу придет. Именно так и должно быть. И не должно быть иначе.

Трагически сложившаяся обстановка на фронте, разумеется, рождала вопросы. И на них требовались ответы. Они были даны в речи Сталина 3 июля 1941 года. Вот эта историческая речь по радио страны:

К вам обращаюсь я, друзья мои!

Вероломное военное нападение гитлеровской Германии на нашу Родину, начатое 22 июня, продолжается. Несмотря на героическое сопротивление Красной Армии, несмотря на то, что лучшие дивизии врага и лучшие части его авиации уже разбиты и нашли себе могилу на полях сражения, враг продолжает лезть вперед, бросая на фронт новые силы. Гитлеровским войскам удалось захватить Литву, значительную часть Латвии, западную часть Белоруссии, часть Западной Украины. Фашистская авиация расширяет районы действия своих бомбардировщиков, подвергая бомбардировкам Мурманск, Оршу, Могилев, Смоленск, Киев, Одессу, Севастополь. Над нашей Родиной нависла серьезная опасность.

Как могло случиться, что наша славная Красная Армия сдала фашистским войскам ряд наших городов и районов? Неужели немецко-фашистские войска в самом деле являются непобедимыми войсками, как об этом трубят неустанно фашистские хвастливые пропагандисты?

Конечно, нет! История показывает, что непобедимых армий нет и не бывало. Армию Наполеона считали непобедимой, но она была разбита попеременно русскими, английскими, немецкими войсками. Немецкую армию Вильгельма в период первой империалистической войны тоже считали непобедимой армией, но она несколько раз терпела поражения от русских и англо-французских войск и, наконец, была разбита англо-французскими войсками. То же самое нужно сказать о нынешней немецко-фашистской армии Гитлера. Эта армия не встречала еще серьезного сопротивления на континенте Европы. Только на нашей территории встретила она серьезное сопротивление, и если в результате этого сопротивления лучшие дивизии немецко-фашистской армии оказались разбитыми нашей Красной Армией, то это значит, что гитлеровская фашистская армия так же может быть разбита и будет разбита, как были разбиты армии Наполеона и Вильгельма.

Что касается того, что часть нашей территории оказалась все же захваченной немецко-фашистскими войсками, то это объясняется главным образом тем, что война фашистской Германии против СССР началась при выгодных условиях для немецких войск и невыгодных — для советских войск. Дело в том, что войска Германии как страны, ведущей войну, были уже целиком отмобилизованы и 170 дивизий, брошенных Германией против СССР и продвинутых к границам СССР, находились в состоянии полной готовности, ожидая лишь сигнала для выступления, тогда как советским войскам нужно было еще отмобилизоваться и придвинуться к границам. Немалое значение имело здесь и то обстоятельство, что фашистская Германия неожиданно и вероломно нарушила пакт о ненападении, заключенный в 1939 году между ней и СССР, не считаясь с тем, что она будет признана всем миром стороной нападающей. Понятно, что наша миролюбивая страна, не желая брать на себя инициативу нарушения пакта, не могла стать на путь вероломства.