Пока шла стирка, ежедневную уборку и готовку никто не отменял. Труд служанки можно было облегчить, купив простейшую стиральную машину, предшественницу современной. Это нехитрое устройство представляло собой котел с длинной деревянной мешалкой с четырьмя или шестью короткими косыми палками на конце. Вы опускали конец мешалки в воду и вращали длинную рукоятку по краю котла, белье крутилось в мыльной воде и терлось о рифленые стенки. Сдавать все белье в прачечную стоило 25–30 фунтов в год. Так что дешевле было держать двух служанок, чтобы избавить хозяйку от волнений по поводу того, появится ли в «мокрый понедельник» обед на столе, как обычно. А что бывало в мокрую погоду?
Со стиркой была связана еще одна проблема.
В пригородных домах, арендуемых за 40–50 фунтов в год, в основном живут люди, у которых всего одна служанка, и стирка большей частью происходит дома… в подобных случаях белье сушат в саду, и в этом никто не видит ничего особенного, поскольку так же поступают и соседи. Но если аренда составляет 70–80 фунтов в год, вывешивать белье в саду недопустимо… семью сочтут неотесанной и вульгарной и станут ее сторониться.[349]
Единственным выходом будет переезд. И если вы не знаете, сколько платит за аренду дома ваш хозяин — или муж, то прежде чем развесить выстиранное белье, внимательно посмотрите по сторонам.
Служанкам не выдавали рабочую одежду, так как формы у них не было. Хорошее хлопчатобумажное платье стоило всего восемь пенсов, а рабочее — шесть. Скрести ступеньки перед входом, что было постоянной обязанностью викторианских служанок, в длинной юбке было не легче, а в кринолине — на котором многие настаивали — не менее унизительно. В 1865 году леди Кавендиш «наконец-то уговорила своих служанок работать без кринолина!»[350] От служанок требовалось одно: опрятность, хотя, как заметил Уэбстер в 1844 году, «в последние годы низкая цена на многие предметы одежды привела к тому, что служанки начали эффектно одеваться… Служанка с хорошим вкусом никогда не появится на людях в папильотках».[351]
* * *
Уильям Тайлер, ливрейный лакей богатой вдовы, жившей на Грейт-Кумберленд-стрит, тоже вел дневник.[352] Решив улучшить свое образование, он вел дневник в течение 1837 года. Он начинается, как очень многие дневники:
Сегодня в субботу все шло, как обычно. Я встал в 7:30, почистил одежду мальчиков [внуки его хозяйки гостили у нее на каникулах], ножи и лампы, накрыл завтрак в салоне, разжег огонь у себя в буфетной, убрал завтрак, помыл посуду, оделся, пошел в церковь, вернулся, накрыл ланч в салоне, пообедал сам, посидел [sic] у камина и почитал [sic, Уильям, это никуда не годится] «Пенни Мэгазин» [развивающий журнал] и открывал двери, когда кто-то приходил. В четыре часа я выпил чаю, отнес лампы и свечи в гостиную, закрыл ставни, отнес бокалы, ножи, тарелки и т. д. в столовую, расстелил скатерть, подал обед в шесть часов, прислуживал за обедом, в семь убрал посуду, помыл ее, убрал десерт, приготовил чай, принес его наверх в 8:30, вымыл посуду, поужинал в девять, в 10:30 снес вниз лампы и свечи и в 11 лег спать. Все эти обязанности я должен выполнять каждый день.
В отличие от Ханны Калвик, он мог в свободное время принимать друзей. Однажды он «увидел, что меня ждет портной, я заплатил ему и выпил вместе с ним несколько бокалов вина» — вероятно, из подвалов своей госпожи. Неясно, понимал ли он, что работа у него непыльная. «Почти все слуги сами покупают себе чай и сахар», но он нигде не говорит, так ли обстояло дело с ним. Он катался как сыр в масле. «Сегодня у нас на обед кусок говяжьего филе, жареная картошка с брокколи и сливовый пирог…». В семье его хозяйки ланч подавался в час. «В это время мы обедали на кухне. Они обычно ели то же, что и мы» — заметьте очередность. Однажды кто-то из семьи его хозяйки пошел в театр Друри-Лейн и «старая леди пригласила меня пойти вместе с ними» — возможно, правильнее было бы сказать, что ей хотелось, чтобы он был рядом, когда публика начнет расходиться, и помог им добраться до дому.
Его жизнь не всегда была идиллией. «В Лондоне мужчины-слуги должны спать в подвале, там часто бывает сыро». Он ничего не пишет о клопах. В доме было еще три служанки — вероятно, повариха, горничная и камеристка, — но во время «эпидемии инфлюэнцы», когда все слуги заболели, он проявил готовность «ухаживать за больными». На Рождество он получил от зятя хозяйки соверен, «но это только то, что он обязан был дать, ведь они часто здесь обедают». Рождественский ужин слуг состоял из ростбифа, сливового пудинга, индейки и бутылки бренди, чтобы приготовить пунш. К концу года — возможно, впав в мрачность от бренди, — он печально заявляет, что «жизнь лакея похожа на жизнь птицы в клетке». Но в этой клетке он, по меньшей мере, находился в безопасности. «Удивительно видеть слуг, потерявших место и бродящих по улицам… слуг так много, что господа выбирают только высоких, представительных молодых людей с хорошей осанкой и наилучшим характером».
На Ипполита Тэна произвели большое впечатление
лакеи в богатых домах. Безупречно завязанные белые галстуки, красные или канареечно-желтые бриджи, великолепные рост и фигура, огромные икры… в богатых домах лакеи хорошо подобраны: они, как пара лошадей в упряжке, должны быть одинакового роста… иметь полные икры, [стройные] лодыжки, благородную осанку, импозантную внешность — все это может стоить 20 лишних фунтов в год.[353]
Возможно, внешние данные Уильяма Тайлера приближались к этим вершинам красоты. Но, как предупреждала миссис Битон,
когда леди из высшего общества выбирает лакея, руководствуясь лишь его ростом, фигурой и формой его икр, не стоит удивляться, что она получает слугу, который не имеет привязанности к семье и считает, что стоя на запятках и поздно отходя ко сну, он полностью оправдывает жалованье, которое получает, еду, которую ест, и чаевые, которые ему дают.
Уильям Тайлер, ухаживавший за больными, был неплохим слугой.
* * *
Обычно Ханна находила себе работу через газеты, с помощью местных лавочников или в бюро по найму, например, в Сохо-базар, где брали 2 шиллинга 6 пенсов за подбор простого слуги и 5 шиллингов за повара и старшую прислугу. «Утром, в определенный час все вместе молятся… и человек, который всем там заправляет, говорит с нами о религии и раздает брошюры, потом мы поднимаемся наверх и сидим в комнате, куда приходят леди и смотрят на нас». Ханна ждала там вместе с другими женщинами, «потом начали приходить леди… одна леди поговорила со мной и пригласила пойти вместе с ней… в другую комнату, где сидели леди и нанимали вас или задавали вам вопросы. Я стояла перед ней и отвечала на ее вопросы».
Бюро принадлежало Лондонскому обществу по поощрению верных слуг, оно располагалось в Хаттон-Гардене — не слишком удобно для будущих хозяев, живших в Вест-Энде, — не брало платы, но требовало доказательств того, что служанка проработала на одном месте не менее двух лет или ищет работу впервые.[354] «Таймс» всегда помещала объявления о поиске слуг для высшего и среднего классов, а «Крисчен уорлд» — для среднего и низшего. Слуг нанимали на год, но каждая из сторон могла расторгнуть договор, уведомив другую за месяц. Это объясняет, почему величина жалованья определялась в годовом исчислении, а не в недельном, как можно было бы ожидать.[355]
Такие журналы, как «Журнал по домоводству», постоянно помещали статьи с советами относительно слуг. В идеальном мире издателя хозяевам и слугам полагалось заключить письменный договор, подписанный обеими сторонами; желательно, чтобы каждый раз при получении жалованья слуги давали письменную расписку. Журнал полагал, что причина постоянного недовольства хозяев кроется в них самих. В контрактах почти никогда не оговаривалось, как слугам следует одеваться, и если хозяйке не нравилось, что ее горничная носит шелковые платья, надо было сказать об этом с самого начала. Что до «посетителей», то «родственникам не возбраняется время от времени ее посещать». Вообразите орды «кузенов», которым не возбраняются подобные визиты.
