Вуй пожал плечами.
— Куда же его еще? Отпустить — нельзя… ты от него отказался… Жалеешь?
— Ну, — сказал Вальд.
— Не имеешь права. Я тебя предупреждал.
Вальд помолчал, слушая звуковую фантасмагорию.
— А если я доплачу?
— Поздно. Он создаст мне проблемы.
— А назад… никак? Я бы денег не забрал.
— Ты еще и не заплатил покамест, — хохотнул Вуй.
— Все-таки! Он бы вам ноги целовал.
— Ошибаешься. Какой из него теперь работник? Прежде он был уверен в безнаказанности… а сейчас…
Доносящиеся из ямы вопли усилились, нарушая баланс инфернального дуэта. Прическа Иванушки приподнялась — ее можно было уже разглядеть, привставши на цыпочки; видно, суча ногами, он поднимался по сбрасываемой сверху земле. Вуй поморщился.
— Эй, — негромко позвал он троих.
Они выпрямились, и он показал им рукой. Один из них коротко рубанул лопатой сверху вниз, и собачий вой вновь сделался соло. Трое орудовали ногами, приминая поглубже то, что минуту назад еще было Иванушкой.
Как пенис, ни с того ни с сего подумал Вальд. Стоит тоже самодовольный, прямой — erectus! головкой светит… и тут — оп-па! — подергался судорожно, и конец. Вся-то живительная сила из тебя вон… дух вон, как говорится… и ты уже никакой не erectus, а сморщенный, жалкий, податливый… и запросто тебя уже смять вот так… согнуть по-всякому… утрамбовать…
Тряхнув головой, Вальд прогнал прочь языческую ассоциацию. Вуй взял его под руку и повел обратным путем. Приближался завершающий акт кровавой драмы.
* * *
— Дорогой, куда пропал? — весело возгласил Ильич, раскрывая объятия навстречу Вую. — Стол без тебя не в кайф… и дело надо кончать, понимаешь?
Сев последним за стол на назначенное для него место, Вальд обратил внимание на некоторые изменения в рассадке гостей. Во-первых, Ильич раньше сидел рядом с Эскуратовым, против Вуя; теперь же он сидел, наоборот, рядом с Вуем против Эскуратова, в связи с чем на лице последнего отражалась плохо скрываемая гамма разнообразных чувств. Во-вторых, среди гостей уже не было кожаного из «Славянской». Он просто исчез — уехал, должно быть, пока разбирались с Иванушкой.
— Заседание продолжается, — громко сказал Ильич.
Если Ильич радуется, подумал Вальд — значит?..
— Ну что вам сказать, — приступил к речи Вуй, так же вальяжно, как и в первом акте. — Пришлось дорабатывать! дело-то вышло не таким и простым… Ты, — ткнул он пальцем в Эскуратова, будто пронзая его этим пальцем, — сделал нехорошо… ой как нехорошо! Он тебе, значит, помогает, — почтительным жестом указал Вуй на своего соседа Ильича, — а ты его подставить решил? Со мной поссорить решил?
Эскуратов помертвел.
— Пидерас! — крикнул Ильич, будто долго, очень долго крепился и наконец не сумел сдержать благородного негодования. — … …, … твою мать! Я тебе, … …, … в … вставлю!
— Дорогой, — мягко урезонил Вуй Ильича, — зачем тратишь столько энергии? Мы же с тобой все обсудили, да? Сами потом спокойно разберетесь…
— Не могу спокойно! — буркнул Ильич, с трудом отворачивая ненавидящий взгляд от Эскуратова. — …!
Плавный жест широких ладоней Вуя погасил эмоции.
— Но и вы двое, — обратился он к Вальду, — не так уж чисты, не так чисты! Ну-ка, — повернулся он к двери и рукой показал, — давайте сюда того, с усиками!
Дверь открылась. На пороге возникла поникшая, испуганная фигура, чем-то напомнившая Вальду несчастного Иванушку… и когда свет упал на новое лицо, для Вальда с Филиппом остро запахло жареным. До самого этого момента Вальд находился под впечатлением страшной картины недавнего погребения; он вмиг об этом и думать забыл, потому что появившийся человек был не кто иной, как Эстебан, подчиненный Эскуратова.
— Поговори с человеком, — предложил Вуй Ильичу.
— Ты им бумаги давал? — гневно вопросил тот.
— Да, — пискнул Эстебан.
— Какие бумаги давал?
— Технические… коммерческие…
— Чьи давал?
— Тех… — запнулся Эстебан. — Конкурентов…
— Сам решил давать? или сказали?
— Вот… вот… вот он сказал, — показал Эстебан трясущимся пальцем на Эскуратова.
Несмотря на стремительно сгущающиеся тучи, Филипп с Вальдом не удержались от злорадного взгляда в сторону Эскуратова. Потом взгляды их на мгновение сошлись… о, это были многозначительные взгляды.
— Уведите его, — сказал Вуй.
Над столом нависла предгрозовая тишина.
— С кем работаем, дорогой… — сокрушенно сказал Вуй. — Все воры, шпионы… жрут друг друга живьем… Ну? Как будем? Учить — или наказывать?
— И учить, и наказывать, — энергично отозвался Ильич. — Говори!
— Значит, так, — сказал Вуй и посмотрел на Филиппа и Вальда по очереди.— Контракт выполнять будете, как выполняли; все равно после вашего шпионажа я своих ребят туда не пущу. Деньги за это отдашь вместо них ему, — показал он Эскуратову на Ильича, — а ты, Владик, заплатишь мне столько же штрафа. Понятно?
Вальд сжал челюсти.
— Еще не все, — зловеще продолжал Вуй. — Как я сказал, так было бы, если б ты, Владик, не замутил глубже… а раз замутил — платите, суки, по полной программе. Сколько вы получили за вашу рекламу в Америке?
— За рекламу платят, — пробормотал Вальд, — не получают…
— Сколько, спрашиваю? Не скажешь правду — ответишь за последствия, смотри!
— Это несправедливо, — мрачно сказал Вальд. — При чем здесь реклама в Америке? Так можно…
— Не-ет, — протянул Вуй. — Другой бы тебя за такое выпотрошил до дна… а мы только то, что положено! Что на твоем шаре было написано — ну-ка?
— Вы здесь не при чем, — упрямо сказал Вальд.
Вуй усмехнулся.
— Господин А., — сказал он одному из сидящих на его стороне людей, — объясни по-научному, а то у меня терпения не хватает.
Вальд с Филиппом, да с ними заодно и поверженный Эскуратов (теперь уж непонятно, кто в большем дерьме), воззрились на новое действующее лицо. Человек этот, бывший среди прочих за столом с самого начала, прежде ни разу и рта не раскрыл. Одна деталь отличала его от всех присутствующих: он был единственным человеком в очках. И Вальд, и Филипп почему-то одновременно задались вопросом, отдыхал ли он в бассейне или хотя бы в сауне. Вальд решил, что нет, потому что человека в очках ни в бассейне, ни в сауне вроде как не было. Филипп решил, что ответа на этот вопрос дать невозможно, так как на месте этого человека он предварительно снял бы очки.
— Поясняю, — негромко сказал этот господин, встав, как на собрании, и сразу же напомнив Вальду сволочного чиновника из Службы Здоровья Животных и Растений, — так сказать, юридически-фискальную базу принятого решения. Что касается изъятия контрактной суммы и обложения штрафом, то это вполне соответствует норме и практике государственного налогообложения — уважаемым хозяйственникам должно быть известно, что противоправно полученный доход (или недоплата в бюджет, что то же) обычно полностью изымается и, кроме того, облагается штрафом в сто процентов. Так что здесь, очевидно, вопросов не может быть.
— Как это не может быть, — возмутился Филипп, — господин председательствующий!
— Даю тебе минуту, — подумав, разрешил Вуй.
— Почему это вы, уважаемый, ссылаетесь на государственные нормы? Ведь государство у нас, как известно, первейший грабитель. Если уж вы подводите правовую базу, извольте делать это корректно; здесь вам, извините, не налоговая инспекция.
— Ответ готов, — сказал господин А.
Вуй милостиво кивнул.
— Применимость норм в любом цивилизованном процессе, — сказал А., — не есть выбор какой-либо из сторон; фигурально говоря, на то воля Божья. Нациям свойственны исторические стереотипы: одни народы используют так называемое общее, или англо-саксонское право, другие же римское, иначе гражданское, и никуда от этого не уйдешь. Все здание российского общественного правосознания, начиная от правил поведения в детском саду и кончая воровским законом, основано на римском праве. Хорошо; отойдем от нормы законодателя; пусть, к примеру, не сто процентов… а сколько? пятьдесят? почему не двести? Кто будет решать и исходя из чего? Государственная база, плоха она или хороша, по крайней мере достаточно глубоко разработана и так или иначе отражает сознание общества, в котором все мы живем. Вольная же ревизия норм, не имея никаких понятных пределов, означает всего лишь правовой нигилизм и в конечном итоге отход от святая святых — от римского права. Но куда? В область чуждого нам общего права? Или прямо здесь, за этим обильным столом, изобретать что-нибудь новое — с позволения сказать, отмороженное? Боюсь, — покачал А. головой, — любая такая попытка внесла бы в дело разве что хаос и могла бы повлечь за собой последствия далеко идущие и, возможно, трагические.
