— Ника, прошу, не капризничай. Этот вопрос мы уже обсуждали, помнишь? Мы решили его раз и навсегда.
— Зайка… я понимаю… но сердцу не прикажешь…
— Немедленно прекрати! — отрезала Ана. — Ты даже не сказала ей спасибо за то, что она оказала тебе первую помощь при травме головы — притом, заметь, профессиональную помощь. Вообще умерь свой пыл по отношению к этой девушке; между нами с ней абсолютно ничего нет и быть не может, но я беру ее под свою защиту. Ты поняла?
— Да, — убито сказала Вероника.
— Будь хорошей девочкой. Я люблю тебя.
— Повтори.
— Я люблю тебя!
— Я покоряюсь, — сказала Вероника.
Так-то они и встретились в галереях, и Вероника понемножку привыкла к присутствию Марины, как привыкает кошка, живя под одной крышей с каким-нибудь безобидным пудельком. Конечно, Ана не повела их обеих к любовному ложу прямо из галерей. Они вдоволь походили по сверкающим, душистым, нежно звучащим пространствам — Госпожа с Вероникой под руку впереди, а Марина сбоку от Госпожи и слегка поодаль; они примерили пару вещей — Ана постаралась, чтобы Марина принимала снятые с нее вещи, а Вероника, наоборот, подавала ей новое и дорогое; при этом она лучезарно улыбалась обеим; затем Вероника отдалялась и, глядя на разодетую Госпожу со стороны, высказывала критические замечания, в то время как Марина безмятежно стояла рядышком с Госпожой и ожидала приказов. Она думала о Царе. Когда контракт будет подписан, Господин на какое-то время погрузится в работу полностью; нужно будет позаботиться о Нем во всех смыслах. Нужно, чтобы походы, подобные этому, были не столь уж часты. К счастью, есть Вероника. Госпожа будет сидеть в кафе с Вероникой, а Царевна в это время будет ублажать Царя. Вот как должно быть; вот так и будет. Милая, милая Госпожа…
Госпожа между тем не сошлась с Вероникой в оценке сочетания некоторых цветов. Марине с некоторых пор было предписано оценивать; Госпожа попросила ее быть третейским судьей. Марина поступила дипломатично, то есть признала Веронику правой в целом, но Госпожу правой в пикантных частностях. Госпожа в два счета раскусила ее дипломатию и задорно подмигнула; затем они прогулялись по улице до другой галереи, где все вместе дружно посмеялись над какой-то очень богато и столь же нелепо одетой дамочкой, а напоследок, во «Французских Линиях», выпили кофе под огромным макетом Эйфелевой башни, сидя — втроем — за одним и тем же столом.
Ближе к концу этого кофе Марина почувствовала движение ноги под столом — движение, которое ее не касалось — и Госпожа негромко сказала:
— Мариночка, мы сейчас покурим, а ты…
— А я пойду покатаюсь на лифте, — с лукавой улыбкой ответила Марина, — и вернусь через…
— Пятнадцать минут? — предположила Вероника.
— Пятнадцать минут, — подтвердила Госпожа.
Когда Марина ушла, Вероника поджала губы и, не отрывая своей ноги от Зайкиной ножки под столом, сказала:
— Я должна извиниться за то, что устроила тебе по телефону. Ты была права; она премилое существо.
— Проехали, — сказала Ана.
— Ты не дослушала.
— Ну?
— Но я не смогу поблагодарить ее за мое спасение, или как это называется. У меня просто духу не хватит.
— Она не обидится, если ты ее не поблагодаришь.
— Что мне она? Ты не обидишься?
— Глупышка, — сказала Ана, глядя на Веронику с любовью. — Какая ты глупышка…
— Я хочу тебя. Прямо сейчас.
— Сейчас? — растерялась Ана. — Ну, давай… сбежим, что ли…
— Ты не поняла. Сейчас — значит сейчас, — и, глядя в Глазки, она сильнее прижала свою ногу к Зайкиной. Она стянула со своей шеи тонкую косынку и медленно опустила ее себе на колени, и ее рука так и осталась под столом. Она — рука — коснулась Зайкиных бедер и проползла между ними вовнутрь.
Глазки расширились.
— Нас же насквозь видно отовсюду, — шепнула Ана в ужасе. — Пошли в туалет.
— Пошли.
Они нашли туалет, беззвучно приоткрыли дверь и заглянули. Туалет был на несколько кабинок. Ана обернулась к Веронике и приложила пальчик к губам. Они на цыпочках вошли в туалет. Ана тихонько прошлась вдоль кабинок, низко поклонившись каждой из них, и снова использовала пальчик; вначале она дважды ткнула им в сторону одной из кабинок, а затем подняла пальчик вверх, показывая тем самым Веронике, что в этой кабинке кто-то сидит — причем один (одна!), а не двое.
Беззвучно закрыться в кабинке было нереальной задачей. Вторично приложив пальчик к губам, Ана хлопнула дверью, грузно протопала в сторону свободной кабинки, открыла дверь и поманила к себе Веронику. Вероника уже поняла тонкий Зайкин замысел и вошла в кабинку неслышно. Ана закрыла дверь на задвижку. Они посмотрели друг на друга, заговорщически улыбнулись и перевели дух.
Часть задуманного была выполнена, но теперь оставалось самое главное. Они продолжали смотреть друг на друга, но улыбка сползла с их лиц, сменилась растерянностью: одно дело смотреть на туалетный секс в кино, другое — … Ана первая сообразила, что нужно делать. Дав знак Веронике, чтобы та не волновалась, она первым делом сунула ей в руки свою сумочку, а затем оторвала от висящего на стене рулона довольно длинный кусок туалетной бумаги.
Крышки унитазов во «Французских Линиях» были сделаны из твердой, тяжелой, белоснежной пластмассы; они были безупречны по форме и состояли из двух половин. Собственно крышкой могла считаться только верхняя, сплошная половина; нижняя же половина была сиденьем с овальным отверстием посредине. Сложив оторванный кусок туалетной бумаги в несколько раз, Ана опустила на унитаз его верхнюю, сплошную крышку и застелила ее бумагой. Затем она немного подумала и переделала свою работу, то есть подняла крышку опять, развернула бумагу и, приподняв сиденье, увила его бумажной лентой так, что отверстие осталось незакрытым. Опустив затем сиденье и сев на него, она подняла левую ногу, сняла с нее туфельку и отдала ее Веронике, после чего поставила ногу в чулке на сиденье. Медленно перенеся на нее вес тела и сохраняя баланс, она подняла правую ногу и повторила все то же самое. Она показала Веронике на крючок, укрепленный над бумажным рулоном. Вероника, постигая очередной замысел подруги, повесила на крючок обе сумочки и обе маленькие Зайкины туфельки. Этап завершился.
Они снова улыбнулись друг другу, как пара цирковых артисток, выполняющих рискованный трюк, и проделали манипуляции с одеждой — одновременно, но по-разному: Ана спустила юбку и трусики, а комбинашечку задрала; Вероника же, бывшая без комбинашки, тоже спустила трусики, а юбку подняла вверх и заткнула краями за пояс. Затем Ана сделала очередное движение пальчиком, будто что-то помешивая в воображаемой большой кастрюле. Вероника не поняла. Ана показала Веронике на ее туфли, естественным образом повернутые в сторону унитаза. Вероника сообразила, что нужно развернуться наоборот. Это означало для нее, что она не сможет целоваться с Зайкой, да и смотреть на нее сможет только через плечо. Она нахмурилась и помотала головой, активно отвергая Зайкину инициативу. Ана подумала и махнула рукой.
Вероника, воодушевленная согласием Зайки, наклонилась над ней и крепко поцеловала ее. Из крайней кабинки донеслась серия разнообразных звуков, и вслед за ними — мощный рев сливного бачка. Ана укусила Веронику за язык; не разъединяя губ, они беззвучно захохотали. Дверь кабинки открылась и хлопнула. Ана оторвала свои губы от Вероникиных и требовательно повторила кругообразное движение пальчиком. На этот раз Вероника подчинилась.
Едва докучная посетительница выполнила водные процедуры и покинула туалет, Вероника снова развернулась лицом к возлюбленной и хищно запустила руку туда, куда хотела уже целые пять минут. Ана сделала то же самое с Вероникой. Сладкий миг наступил! Они целовались и ласкали друг друга одинаковыми движениями пальцев; они без слов договорились ничего больше не затевать. Они проникали друг друга все дальше и дальше. Ура, туалет!
Когда еще более сладкий миг — миг, слаще которого не бывает — пока не взошел, но уже обозначился маленькой звездочкой на общем для них небосклоне, они на секунду синхронно качнулись вбок, и Ана, потеряв равновесие, едва не слетела с пластмассового сиденья. Вероника оторвала губы от губ возлюбленной и спросила трагически громким шепотом:
