Для Дмитрия Ивановича эта поездка была особенно волнующей. Во-первых, начальство Морского корпуса, где учился его сын, разрешило Володе поехать на Кавказ вместе с отцом. А во-вторых, с ними отправилась в путешествие и Анна Ивановна. Она ехала на летние каникулы на Дон, к родителям, и Дмитрию Ивановичу не стоило больших трудов уговорить ее ехать вместе до Нижнего Новгорода поездом, а дальше до Царицына пароходом. В Царицыне они расстались, и все остальное путешествие Дмитрий Иванович проделал с Володей. Анна Ивановна никогда и нигде не говорила о том, что летом 1880 года путешествовала по Волге с Дмитрием Ивановичем.
Много позже в своих воспоминаниях, изданных в 1928 году, она пишет так, будто осенью 1880 года они встретились впервые после долгого перерыва и будто тут только чувства их вполне проверились. В смятении она написала письмо отцу, и тот предложил ей немедленно уехать на несколько месяцев за границу.
«Я уезжала одна (в начале декабря 1880 г.), — вспоминала Анна Ивановна. — Дмитрий Иванович провожал меня, помогал сам укладывать красивый кофр, купленный для этого путешествия; был и особый замок с буквами, который отпирался на слове Roma».
8 февраля 1881 года на университетском акте, где присутствовал министр народного просвещения В. Сабуров, студент Л. Коган-Бернштейн, поднявшись на хоры, произнес обличительную речь против министра и бросил в зал пачку прокламаций центрального студенческого кружка, незадолго до того организованного исполнительным комитетом «Народной воли». Произошло замешательство, воспользовавшись которым несколько студентов протискалось к первому ряду, где сидел Сабуров, и один из них нанес ему удар…
Предвидя новые затяжные волнения и разбирательства, Дмитрий Иванович решил оставить университет. «На университетском акте, — писал он впоследствии, — министра Сабурова хотел ударить Коган-Бернштейн… Беспорядки и волнения шли. Устал я и к Анюте хотелось. Подал в отставку, а меня уговорили — на отпуск (Бекетов был ректором). 17 февраля простился с университетом, отправился 26 февраля в Рим к Анне Ивановне, которая приняла ласково, хотя и шутливо, однако кротко пошла за меня 2/14 марта».
«Мы уехали из Рима вместе. Я даже не успела ни с кем проститься, — вспоминала Анна Ивановна. — Мы поехали в Неаполь, потом на Капри, чтобы обсудить наше положение. В Риме было слишком много знакомых, а нам было не до них. Дмитрий Иванович предложил так: пока дело о разводе идет, поехать на Волгу, на нефтяной завод Рагозина, куда его давно приглашали… Теперь это приглашение было кстати… До лета нам оставалось еще полтора месяца, и он захотел показать мне Париж и Испанию, в которой и сам еще не был».
В Париже Дмитрий Иванович встретился с Рагозиным и договорился с ним о приезде в Константиново, на Волге, где находился рагозинский нефтеперерабатывающий завод. На этом парижские дела были закончены, и молодые отправились в путешествие по Испании — одно из немногих путешествий Дмитрия Ивановича, не преследовавшее научных целей.
Путешественники, хорошо знающие Испанию, отмечают, что в пейзажах, природе этой страны есть некоторое сходство со степной Россией. И однажды Менделеев и Анна Ивановна испытали точно такое впечатление. Ночью им пришлось ожидать поезда на станции, одиноко стоящей в поле. Они молча сидели на ступенях лестницы и задумчиво смотрели в степь. «Яркие звезды, теплый ветерок, тишина, нарушавшаяся только треском кузнечиков, — писала Анна Ивановна, — и вдруг вспомнилась мне такая же станция в степях, такой же ласковый ветерок там далеко, далеко. Ночная темнота дополняла иллюзию. Я сказала Дмитрию Ивановичу о своих думах, и вдруг нас обоих потянуло, захотелось домой в Россию».
Из Толедо они заехали в безлюдный — не сезон — Биарриц, где пробыли десять дней. А после Биаррица отправились в Россию. Здесь очень ненадолго остановились в Петербурге, потом в Москве — и на Волгу.
Эта короткая остановка в Петербурге принесла Дмитрию Ивановичу немало треволнений.
«Я с утра ждала его звонка, — вспоминает дочь Дмитрия Ивановича, — и бросилась в переднюю ему навстречу, а мать оставалась у себя в комнате. Отец вошел очень тихо… Я подбежала к нему и поцеловала, и вдруг у него на левой руке я увидела новое обручальное кольцо, надетое на среднем пальце. Раньше этого кольца у него не было. У меня екнуло сердце, и я, быстро повернувшись, убежала к матери, оставив отца одного в передней, и, вбежав в ее комнату, сказала: «У папы обручальное кольцо».
Мать дала согласие на развод, так как Анна Ивановна Попова должна была стать матерью, отец был за границей с ней».
Возбудив дело о разводе, Дмитрий Иванович уехал в Константиново. Нефтяной завод Рагозина стоял на крутом берегу Волги, вокруг него были разбросаны многочисленные постройки и деревянные домики для служащих, а в отдалении на горе огромный дом с садом и оранжереями, где жил сам Рагозин. «Мы заняли один из домиков, — вспоминает Анна Ивановна. — В нем было пять небольших комнат с очень простой обстановкой и кухней. С балкона открывался вид на Волгу… Дмитрий Иванович был очень занят в своей лаборатории на заводе. Я все время была дома. Одиночество меня не томило».
Лето 1881 года Феозва Никитична с дочерью провела в Боблове, куда Менделеев этим летом не приезжал, а потом они въехали в новую квартиру, которую Дмитрий Иванович сам им снял и полностью обставил. Поэтому, когда наступил учебный год, Дмитрий Иванович с Анной Ивановной поселились в университетской квартире. К концу года развод был оформлен. Но консистория, рассматривавшая это дело, наложила на Дмитрия Ивановича епитимью — запрещение вступать в брак в течение семи лет. Ветхие церковные уложения вошли в непримиримое противоречие с законами жизни: 29 декабря в университетской квартире Анна Ивановна родила дочку Любу…
Когда на склоне лет, комментируя свою книгу «О сопротивлении жидкостей», Дмитрий Иванович писал, что личные средства, предназначенные для ее окончания, «пошли на дела семейные», он имел в виду 10 тысяч рублей — сумма, за которую священник церкви Спиридония в Адмиралтействе согласился обвенчать его с Анной Ивановной, невзирая на епитимью. Венчание состоялось сразу же по окончании великого поста — 22 апреля 1882 года. И хотя священник был немедленно расстрижен, он счел 10 тысяч рублей вполне достаточной компенсацией за утраченный сан.
«С ЭТОГО МОМЕНТА МОЕ ОТНОШЕНИЕ К ПРОМЫШЛЕННОСТИ В РОССИИ ПОЛУЧАЕТ ЯСНУЮ ОПРЕДЕЛЕННОСТЬ»
(1881–1886)
1 марта 1881 года, когда на Екатерининском канале в Петербурге бомбой народовольцев был убит император Александр II, Дмитрий Иванович спешил в Рим. И, проведя в прекрасном далеке около трех месяцев, он не знал и не мог знать о тех важных событиях, которые последовали за смертью царя. Он не знал, что 12 марта Исполнительный комитет «Народной Воли» опубликовал письмо новому царю — Александру III, в котором революционеры наивно предлагали монарху добровольно созвать «представителей от всего русского Народа для пересмотра существующих форм государственной и общественной жизни». При выполнении этого требования народники обещали прекратить свою революционную деятельность, самораспуститься и посвятить себя культурной работе на благо народа.
«Итак, Ваше Величество, — решайте. Перед Вами два пути. От Вас зависит выбор», — писали члены Исполнительного комитета, не подозревая, что выбор уже сделан. За четыре дня до опубликования этого письма на заседании совета министров мрачный вдохновитель реакции обер-прокурор святейшего синода К. Победоносцев, обращаясь к Александру III, говорил: «В такое ужасное время, государь, надобно думать не об учреждении новой говорильни, в которой произносились бы новые растлевающие речи, а о деле. Нужно действовать!»
Поначалу характер этих действии не был понят русским обществом. Так, в конце 1881 года распространились слухи, что президент Академии наук престарелый Литке будет заменен. Это побудило Бутлерова в феврале 1882 года опубликовать в газете «Русь» большую статью «Русская или только императорская Академия наук в С.-Петербурге?», в которой он подверг уничтожающей критике заскорузлые академические порядки и действия предводительствуемого Веселовским большинства. Возможно, что именно статья Бутлерова склонила Менделеева к мысли высказать и свое мнение на этот счет. Но верный своему принципу, согласно которому критиковать гораздо легче, чем предлагать что-нибудь взамен критикуемого, Дмитрий Иванович решил поговорить о том, «какая же академия нужна России?». Именно так должна была называться статья, которую он начал диктовать стенографистке в феврале 1882 года.
