Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Покрышкин озабоченно осмотрел всех и пошел к толпе.

— Аоенко! — крикнул он, чтобы слышали все вокруг. — В первую очередь обслужи вон тех — наши молодые летчики — они две недели были на «подножном корму». Если у кого в мешках есть съестное — надо поделиться!

— Эй вы, «салажата», давайте все сюда! — наливая кружки, смеялся Лоенко.

Мы двинулись к толпе.

На месте, где мы сидели, появились ковриги хлеба, кавказские лепешки, помидоры, яблоки, — мы пировали!

— Молодец, капитан! И почему только он обратил на нас внимание? — размышляет Савин, отправляя в рот большие куски помидоров.

— Потому, что он — человек необыкновенный! — доказываю я.

— Не равнодушен к массам и конкретному человеку, — безапелляционно произнес Сапунов.

— А это большое дело! Далеко пойдет капитан! Говорят: бумаги на «Героя» ему оформили, — соглашался Моисеенко.

— Ну как, хлопцы, дела, — заинтересовался Лоенко, — добавить?

— Спасибо, довольно. Теперь можно и в Закавказье ехать, — похлопывая себя по животу, сказал Ивашко.

Подъехали два ЗИСа.

— Все летчики — по машинам! Технический состав, в колонну становись! И на вокзал пешком — марш! — добавил Датский (новый начальник штаба полка. — А.Т.), улыбаясь».

Грузовик мчался по дороге вдоль побережья Каспия на Баку. После Дербента на горном перевале Покрышкин, насторожившись, перестал участвовать в оживленной беседе в кузове потрепанного ЗИСа. Через заднее стекло кабины он внимательно следил за действиями неопытного шофера. А тот не справился с управлением! «Всем немедленно прыгать!» — крикнул Покрышкин и первым перемахнул через борт. Только его пример спас остальных. Машина через несколько секунд полетела в пропасть. Покрышкин, Аркадий Федоров, Василий Шульга и Николай Искрин отделались легкими травмами. Комиссар Погребной сломал два ребра. Его доставили в госпиталь. Отсутствие Михаила Акимовича в полку ускорило надвигавшиеся события…

В поселке Насосном в ЗАПе — запасном авиаполку — гвардейцев ожидало место в хвосте очереди из нескольких «безлошадных» полков на получение новой техники. Настроение сразу упало. Тем более что условия жизни и снабжение выведенных с фронта полков, размещенных в дагестанских и азербайджанских поселках, в те месяцы лета и осени 1942-го сносными назвать было нельзя. Общежития переполнены. В столовой летного состава завтрак начинался в 4.30 утра, обед в 16–18 часов, ужин уже в 22–23 часа. Как вспоминал стоявший в тех очередях летчик 45-го полка М. Г. Петров — после завтрака нужно было становится в очередь на обед… Кормили в основном перловой кашей. Вилки и ложки, по рассказам одних летчиков, выдавали под залог — фуражка или, позднее, осенью, даже шинель; по воспоминаниям других — ложек вообще не было, кашу ели сухарями. Столовую «брали на абордаж», «штурмовали»… Бурные перебранки и ссоры были нередкими в этих очередях фронтовиков с потрепанными нервами. Жара достигала 45 градусов. Дешевым и доступным было только местное вино на рынке. В приказах того времени нередки взыскания за «злоупотребление» и связанные с этим нарушения порядка.

Покрышкин вспоминал: «В такую историю случайно попал и я. Во время ужина ко мне и сидевшим рядом Голубеву и Труду пристали трое подвыпивших старших офицеров. Не стерпев грубость и оскорбления, я дал резкий отпор и за нарушение субординации оказался на гауптвахте».

Очевидец того случая, авиатехник, рассказывал, что у гвардейцев была привилегия — в столовой для них стояли отдельные столы. Привилегия в той обстановке весьма существенная. И вот за стол 16-го гвардейского полка сели командир 298-го полка И. А. Тараненко, а также батальонный комиссар и начальник особого отдела этой части. Им подали ужин. Покрышкин заявил им о правах гвардейцев. Сказал и о том, что права эти надо заработать… В ответ последовало: «Товарищ капитан, вы как себя ведете?! Мы старшие по званию…»

Слово за слово. К месту «инцидента» подходили все новые летчики, разделившиеся на две «неприятельских стороны». Столы начали передвигаться, страсти накаляться. Потом, по рассказу очевидца, «кто-то кого-то стукнул боксом».

Понять что-либо в той кутерьме было уже невозможно. После приезда коменданта с охраной летчики объединились против нелюбимых «тыловиков». Драка выплеснулась на улицу, некоторые участники «стали салютовать, постреливать вверх для подъема храбрости». Навел порядок только подъехавший на «додже» с автоматчиками начальник гарнизона полковник Губанов. Зачинщиком назвали Покрышкина…

Виктор Никитин вспоминал:

«Наступил вечер. Жара спала. Все летчики на улице.

— Полундра!.. Все сюда! — призывно махая руками, кричал Вадим Фадеев. — Быстро! Важное и сенсационное сообщение!

Все потянулись к нему, предвкушая веселую тарабарщину.

— По достоверным агентурным данным докладываю: Саша Покрышкин посажен на гауптвахту — раз!.. Ему грозит трибунал — два!

Ясно? — буравя окруживших его летчиков гневным исподлобья взглядом, рычал Фадеев.

Поднялся невообразимый шум, посыпались вопросы и гневные выкрики.

— Тихо! — вскинув руки вверх, тряся бородой, кричал Фадеев. — Тихо! Он тут одного тылового «чмура» кулаком случайно по сопатке зацепил… Я думаю: сейчас все мы — всей оравой — пойдем, поднимем все начальство на ноги и потребуем освобождения нашего товарища, а то…

— Перевернем все кверху ногами, разгромим это заведение! — перебил его Чесноков.

— Полундра!.. Пошли!.. — согласно кричал Володя Бережной.

Толпа летчиков двинулась на выручку Покрышкина…»

Но в действие вступили более влиятельные силы. Командир полка Н. В. Исаев решил одним махом избавиться от «смутьяна», подрывавшего, как он считал, его авторитет. Кипел злобой на Покрышкина и Воронцов…

Вернувшись в полк с гауптвахты, Покрышкин узнает о том, что снят с должности комэска и выведен за штат. На партбюро его исключили из ВКП(б) и более того — дело направлено в Бакинский военный трибунал! В бумаге, которую написал для трибунала комполка, было достаточно «компромата» как минимум для штрафбата! Оскорбления старших командиров, пререкания с начальством, и что самое мерзкое — отказ от выполнения боевого приказа, нарушение требований устава истребительной авиации! В августе — сентябре 1942-го, когда только что вступил в действие грозный приказ № 227, угроза для Покрышкина была более чем реальна. В штабе полка честный человек, понимавший, что творится, начальник строевой части старший лейтенант Леонтий Иванович Павленко показал Покрышкину характеристику на него, подписанную Исаевым. Александр Иванович не верил своим глазам: «Запечатленная на бумаге подлость обжигала…»

Ситуация складывалась почти безвыходная. Кроме однополчан никто здесь в тылу, вдали от фронта, не знал, что за летчик Покрышкин, как он воевал. Комиссар Погребной — в госпитале. Командир полка свое мнение высказал. Начальник штаба Я. М. Датский и начальник особого отдела А. В. Прилипко, судя по всему, не возражали. Представление Покрышкина к званию Героя Советского Союза было отозвано. Прилипко начал допросы летчиков с целью выяснить случаи его негативного поведения в боях! Летчики запомнили улыбку на губах особиста, странно сочетавшуюся с холодным жестким взглядом… Система особых отделов — военной контрразведки (с апреля 1943 года — «Смерш» — «смерть шпионам») пронизывала Красную армию насквозь. Подчиненные не армейскому командованию, а НКВД особисты имели широкие полномочия.

О допросах Александру Ивановичу рассказывали сами летчики, приходившие к нему вечерами на берег моря. Здесь Покрышкин, которого больше не допускали к занятиям, ждал решения своей участи. Страшная несправедливость и клевета душили… Спасали лишь размышления о тактике истребителей. Целый год боевого опыта позволил осмыслить приемы и боевые порядки, расставить все по своим местам.

Сильнейший аналитик советских ВВС творил в лихорадочной спешке, в ожидании прихода конвоиров и скорого беспощадного трибунала! Творил, уже прощаясь с жизнью, для того, чтобы спасти товарищей в будущих боях, не дать молодых на съедение «мессам»… И может быть, это творчество на пустынном берегу Каспия под палящим солнцем — один из ключевых символов русской истории XX века…

56
{"b":"197302","o":1}