…В начале июня 1999 года Мария Кузьминична во время поездки на Кубань, о которой она мечтала, побывала в Фадеево, в школьном музее, посвященном Герою. Она знала еще по письмам, которые получала в Москве, что в начале 1990-х музей было решено закрыть, тогда же исчезли и личные вещи Вадима, переданные его отцом. Но через несколько лет люди спохватились… Как же без него?! Музей восстановлен, снова здесь на фотографиях Фадеев вольно сидит на крыле «аэрокобры» с Андреем Трудом, держит как былинный витязь троих сотоварищей на плечах… Учителя школы проводят среди ребят конкурсы на лучшее знание биографий А. И. Покрышкина и В. И. Фадеева.

У дороги из Фадеево в Крымскую установлен памятник Герою Советского Союза Вадиму Ивановичу Фадееву. Мария Кузьминична, вглядываясь в Москве в фотографии бюста, считала, что сходства с Вадимом скульптору достичь не удалось. Но здесь изменила свое мнение. Неудачным оказался фотоснимок. Она подошла к постаменту, подняв голову, прикоснулась ладонями к камню… Среди сопровождавших почетную гостью воцарилось молчание.

За памятником, стоящем на крутом склоне, открывался потрясающей красоты вид на холмистые дали Кубани, окутанные июньским голубым жарким маревом…

На Кубани стихло напряжение воздушной битвы. Однако истребители-гвардейцы не были направлены на Курскую дугу, в то время как 52-я эскадра люфтваффе 3 июля перебазировалась с аэродромов Тамани к Орлу и приняла участие в тех жесточайших сражениях.

А. И. Покрышкин пишет: «Все мысли, все чувства были там — под Курском. Нас звали тяжелые бои в районах Орла и Харькова… Вот бы где нам, гвардейцам, развернуться во всю силу!.. Успокаивало то, что наш кубанский боевой опыт используется авиацией над Курской дугой… Теперь всем стало ясно, что это лето будет нашим, что враг навсегда потерял свои преимущества, что наша победа близка».

Свершился коренной перелом. Эшелоны поездов бесперебойно доставляли к фронту технику, боеприпасы, топливо и все необходимое. В тылу, по словам автора песни «День Победы» В. Харитонова, «дни и ночи у мартеновских печей не смыкала наша Родина очей…» Люди в погонах заслуженно получали Золотые Звезды Героев, ордена Суворова, Кутузова, Александра Невского, Отечественной войны… Готовилась Тегеранская конференция, на которой впервые встретятся главы трех союзных держав — И. В. Сталин, президент США Ф. Рузвельт и премьер-министр Великобритании У. Черчилль.

Фронт и тыл советской страны овевали необычайно светлые и теплые песни, родившиеся в годы войны, — «Темная ночь» и «В землянке», «Синий платочек» и «Огонек», «Прощайте, скалистые горы» и «Моя любимая»… Полетело по фронтам самоназвание наступающей армии — «братья-славяне»…

В Главпуре ненавистного военным Мехлиса сменил умный и душевный А. А. Щербаков. Еще в 1942-м была издана 50-тысячным тиражом книга «Правда о религии в России», где говорилось о сатанизме Гитлера и его идеологов, заменивших Христа фюрером, а Библию — «Майн кампф».

4 сентября 1943 года И. В. Сталин принял митрополита Московского и Коломенского Сергия, митрополита Ленинградского и Новгородского Алексия, митрополита Киевского и Галицкого Николая. Встреча превзошла все ожидания владык. Митрополит Николай (Ярушевич) вспоминал: «Казалось, само Небо опустилось на землю…»

Неоднократно репрессированный в 1920–1930-е годы, а ныне причисленный к лику святых, архиепископ Лука (В. Ф. Войно-Ясенецкий), он же один из ведущих хирургов Красной армии, лауреат Сталинской премии 1-й степени, в своих статьях в «Журнале Московской Патриархии» писал: «Гитлер, часто повторяющий Имя Божие, изображающий с великим кощунством крест на танках и самолетах, с которых расстреливают беженцев, должен быть назван антихристом. Богу нужны сердца людей, а не показное благочестие. Сердца нацистов и их приспешников смердят пред Ним дьявольской злобой и человеконенавистничеством, а из горящих сердец воинов Красной армии возносится фимиам беззаветной любви к Родине и сострадания к замученным немцами братьям, сестрам и детям. Можно ли, говоря об извергах-немцах, вспоминать о святой заповеди Христовой «любите врагов ваших»? Нет, нет, ни в коем случае нельзя! Нельзя, потому что любить их совершенно и абсолютно невозможно не только для людей, но и для ангелов, и для самого Бога Любви. Ибо и Бог ненавидит зло и истребляет злодеев».

Покрышкин вспоминает процесс над предателями в Краснодаре в июле 1943 года, на котором он представлял фронтовиков: «Слушая новые показания подсудимых, я определил главное в поведении изменников Родины — животный страх перед врагом, перед малейшей опасностью. Из этого мерзкого страха, как из лесного мха, выползает гадючья голова измены».

Тогда же, в Краснодаре, к Александру Ивановичу подошел незнакомый сержант и рассказал о том, как его брат Петр Покрышкин остался на берегу, прикрывая товарищей, которые ночью на плотах переплыли к своим через Ладожское озеро. Позади долго слышались выстрелы и разрывы…

24 мая, в дни затишья, Александр Иванович нашел свою Марию в санчасти под Миллерово. Разлука прервалась. В день приезда к невесте пришло наконец и одно из писем Покрышкина, в котором он поздравлял Марию с Новым, 1943 годом… «Но вот летчик оборачивается и… мой Саша! Забыв обо всем на свете, спрыгнула с крыльца и бросилась к нему. Потом, когда мы остались одни, он шутливо заметил, что не ожидал от меня такой прыти (имея в виду высоту крыльца)… Мы так смеялись и радовались…»

Перед встречей летчик расспросил шофера из батальона аэродромного обслуживания о Марии: ««И если бы он мне сказал хоть одно дурное слово о тебе, я тут же взлетел бы, и больше ты никогда бы меня не увидела, тем более что мотор я не выключил», — поведал мне Саша».

Да, он годами укоренялся в мыслях, что его судьба — только жесткое противостояние испытаниям и бедам, где радостей лишь две — полеты в небе и фронтовое братство. Покрышкин еще не уверовал в свое счастье, в то, что будет храним любовью, которая суждена немногим…

Любимая укоряет его:

«Значит, не веришь мне, если о моем поведении посторонних людей расспрашиваешь… И какие у тебя для этого основания? А если бы это был другой шофер и солгал бы тебе?

— При чем тут недоверие? — смутился он… Но затем, помолчав, добавил: — Ты уж прости меня, Мария. Конечно, глупость я сморозил… Нехорошо получилось. Прости.

И это тоже была одна из черт его характера. Он умел признавать свои ошибки и искренне в них раскаиваться».

Радость встречи была омрачена известием о гибели Вадима Фадеева: «Когда я сказал Марии, что он погиб, она заплакала…»

Вновь наступил час расставания. «Долг перед Родиной требовал от нас безраздельной преданности боевой службе. Мысль о личном счастье отступала на второй план», — пишет Покрышкин в «Небе войны».

На место павших приходили новые бойцы. Читая воспоминания Александра Ивановича и других летчиков-истребителей, можно сделать вывод о том, что подготовка в летных училищах оставалась на недопустимо низком уровне и в 1943-м. Все-таки сказывалось то, о чем писал М. М. Громов (его слова о количестве и качестве в авиации уже цитировались) — мало было в руководстве нашими ВВС летчиков-профессионалов… На учебный налет хронически не хватало техники и горючего. Видимо, нелетавшее командование не представляло в полной мере, насколько отличаются друг от друга пилоты с разницей в десятки, а тем более сотни часов налета.

В ноябре 1943 года командир 9-й гвардейской истребительной авиадивизии Дзусов отвечал на шифровку из штаба 8-й воздушной армии о курсе боевой подготовки частей ВВС на 1944 год:

«Прибывающий летный состав на пополнение в части не имеет опыта и со слабой отработкой всех элементов техники пилотирования, со слабыми знаниями матчасти самолета «аэрокобра» и его аэродинамических данных.