Дорожил Александр Иванович званием депутата, он хотел быть нужным людям. Материально, кстати говоря, депутатство ничего не давало, выделялась незначительная сумма на канцелярские расходы.
Я уже начал понимать, что происходит… По Главному штабу ракетных войск я хорошо знал Виталия Кажарского. В середине 1980-х годов он работал помощником заведующего административным отделом ЦК партии Савинкина. Звоню, спрашиваю:
— Виталий, меня очень беспокоит Александр Иванович. Почему он не стал кандидатом в депутаты? Он неважно себя чувствует. Беречь надо таких людей. Поговори с Савинкиным. Неужели среди депутатов не найдется места для Покрышкина?
— Петр Михайлович, давай перейдем на «кремлевку». Ты немного не понимаешь ситуацию. Мы даем общее количество депутатов на министерство обороны, а превращается эта разнарядка в живых людей в Главпуре. Относительно Покрышкина есть твердая команда сверху от Епишева…
— Да что Епишев?! — возмутился я. — Может быть, его самого надо заменить, зачислить в Группу!
На этом разговор наш закончился. Тут заходит ко мне адмирал Василий Максимович Гришанов, член Группы, в недалеком прошлом — начальник политуправления Военно-Морского флота, моряк, честный порядочный человек.
— Ты что такой взъерошенный? — спрашивает меня.
Рассказал я Гришанову о том, что творит Главпур.
«Пошли!» — говорит Гришанов. И в своем кабинете он при мне звонит Епишеву. Разговаривает с ним энергично, зло.
— Алексей Алексеевич, что ж Покрышкина-то зажал?! Что, он тебе дорогу перешел?!
Епишев, я все слышу — мембрана у аппарата сильная, — мямлит:
— Сколько лет был депутатом… Надо освежать… У нас космонавты появились…
— Я думаю, вы, Алексей Алексеевич, придете к нам на партсобрание и объясните, почему Александра Ивановича не оказалось в числе кандидатов в депутаты.
— Ну а что я буду говорить? Смена кадров…
— Да ты не понимаешь, что такое Покрышкин! Он у нас один! Засиделся ты совсем там. Гнать тебя надо!
Кончилось тем, что Гришанов назвал Епишева одним слишком крепким словом. Но поправить уже было ничего нельзя. Поздно…
Вместе с Василием Максимовичем пришли мы к Покрышкину. Гришанов сказал: «Александр Иванович, проморгали мы ваше избрание в депутаты. Ваш друг, известный вам, не включил вас в список. На ваше место избирается достойный преемник дважды Герой Советского Союза летчик-космонавт Попов Леонид Иванович. Украинец. Совершил три полета в космос».
Александр Иванович молча слушал, своих чувств не показывал. Сказал, что лично Попова знает.
Но после этих выборов стал Покрышкин сдавать… Реже приходил на службу, больше болел. Голова ясная, все помнит, походка уверенная, но вот активность резко упала. Епишев совершил черный поступок, не понимал он, на кого поднимал руку… Ведь, как мне помнится, других маршалов по возрасту и болезни из списков кандидатов в депутаты не вычеркивали. Только Покрышкина…
Как-то он пришел, сел в моем кабинете в свое кресло. Сказал:
— Знаешь, Петя… Дело не в депутатстве. Не в том, буду я депутатом или не буду. Дело в уважении тех званий, которыми гордится наш народ.
Говорил он мне и о том, что пошла атака на фронтовиков, идет их всяческое принижение.
Покрышкин словно предвидел то, что наступит в ближайшие годы. Маршала Жукова будут пытаться шумно, крикливо оболгать и представить то вором, то мародером… Но о таких национальных героях, как Покрышкин или генерал армии Александр Васильевич Горбатов, ничего плохого сказать не смогут. Это чистейшие люди. Поэтому их просто замалчивают, это против них единственное оружие…»
Покрышкин не был избран в высший орган государственной власти, где неизменно находился все послевоенное время. Оглядываясь назад, очевидно, что это оставшееся незамеченным событие стало одним из признаков заката СССР.
Несменяемый Епишев умер на своем посту в сентябре 1985-го, на два месяца раньше Покрышкина. Их могилы на одной аллее Новодевичьего кладбища.
…П. М. Дунаев также написал неожиданную для читателя статью «Я сын страданья» о Михаиле Юрьевиче Лермонтове («Слово», № 6, 1999), о том, какое место занимало творчество гениального поэта в жизни трех военачальников — адмирала флота В. А. Касатонова, генерала армии И. И. Гусаковского и А. И. Покрышкина. И это воспоминание о, казалось бы, частном моменте, о посторонних для военных разговорах, позволяет вдруг отчетливо увидеть Александра Ивановича в последние его, полные тайной боли дни…
В кабинете Дунаева «лермонтоведы», как называл их закоперщик этих собраний адмирал Касатонов, видимо, чувствовали себя свободней. Наготове были полное собрание сочинений Лермонтова, подборки книг о нем. Горячий спор шел о нюансах того или иного произведения, о жизни поэта, обстоятельствах дуэли…
Владимир Афанасьевич Касатонов — Герой Советского Союза, подводник, руководил освоением нового поколения атомных кораблей, участник походов в Арктику, к Северному полюсу, командовал Северным, Балтийским и Черноморским флотами, был начальником штаба Тихоокеанского флота. Из лермонтовских стихов адмирал особенно любил «Парус», написанный в Петергофе на берегу Финского залива, где Касатонов родился и вырос. Владимир Афанасьевич цитировал стихотворения «Дума», «Пророк», менее известное «1831-го июня 11 дня»:
И все боюсь, что не успею я
Свершить чего-то! Жажда бытия
Во мне сильней страданий роковых…
Иосиф Ираклиевич Гусаковский — дважды Герой Советского Союза, танкист, прошедший войну от Смоленщины и Москвы 1941 года до Зееловских высот у Берлина, где был тяжело ранен. Он был очень скромен, как и все герои-белорусы, которые не стремятся быть заметными, чьи фамилии нередко принимают за русские или украинские. Небесталанный художник-любитель, писавший в часы отдыха тонкие пейзажи, Гусаковский говорил о даре Лермонтова-живописца, о том, например, что взгляд из космоса подтвердил лермонтовское видение: «Спит земля в сиянье голубом…»
Увы, ни Касатонов, ни Гусаковский не оставили мемуаров. Незаслуженно тихо звучат сейчас их некогда громкие имена.
«Они у меня перед глазами… — вспоминает П. М. Дунаев. — Порывистый, взрывной по характеру адмирал, который все делал быстро, у него и в 75-летнем возрасте не хватало терпения ждать лифт, едва ли не бегом он поднимался на шестой этаж. Гусаковский — среднего роста, очень крепко сбитый, мускулистый генерал — настоящий танкист.
Иногда к беседе о Лермонтове присоединялся всеми уважаемый Петр Николаевич Лащенко — Герой Советского Союза, генерал армии. Высокий, мощный человек. Помню, как-то я у него спросил — почему в боях за Львов он, тогда комдив, разместил свой КП в глубине так называемого Колтовского коридора. Лащенко ответил: если командир впереди, то что же остается делать солдатам — только идти за ним… Из сочинений Лермонтова генерал предпочитал прозу, «Героя нашего времени». Сокрушался — такой умный офицер Печорин, а ничего толкового не сделал…
Покрышкин был нетороплив в движениях, я бы сказал, величав. «Когда мне было тошно, — вспоминал Александр Иванович свои злоключения 1942 года, — я открывал томик стихов Лермонтова и читал его стихи о Кавказе, такие, как «Валерик», «Завещание» («Наедине с тобою, брат»), «Сон» («В полдневный жар в долине Дагестана»). С Кавказом связаны многие поэмы Михаила Юрьевича, назову лишь несколько, моих любимых: «Мцыри», «Беглец», «Аул Бастунджи», «Измаил-бей» («Приветствую тебя, Кавказ седой!»). Поэт посвятил львиную долю своих страниц Кавказу, который так много значил для его творчества, боевой деятельности. Да и для моей тоже…»
Как свидетельство гениальности поэта Александр Иванович приводил строки ритмической прозы М. Ю. Лермонтова:
«Синие горы Кавказа, приветствую вас! вы взлелеяли детство мое; вы носили меня на своих одичалых хребтах, облаками меня одевали, вы к небу меня приучили, и я с той поры все мечтаю об вас да о небе. Престолы природы, с которых как дым улетают громовые тучи, кто раз лишь на ваших вершинах Творцу помолился, тот жизнь презирает, хотя в то мгновенье гордился он ею!..»
