А Бонд, гад, не унимался.
– Какое ж у вас хобби, молодой друг? – настаивал он. – Обхаживать дам, которые малость постарше вас?
И тут вмешалась Марина:
– Не обхаживать, милый Борис Павлович, а сопровождать пожилую даму и оберегать ее от всяких соблазнов. Как, к примеру, партия преферанса или покера с профессионалом. А буру не люблю, тупая игра… Но я не могу отказать себе пойти на этот соблазн. Простите меня, Пастух. Борис Павлович, давайте карты! Играем в преф на вылет…
– Это как? – не понял Бонд. – Куда и из чего вылетать? Нас же двое.
– Что это меняет? Я же сказала: «на вылет». Нормальный карточный термин. Проиграл игру или серию игр – и вышел из игры. Просто ведь. Я чуть-чуть усложню, чтоб интереснее было. Кто проиграет, тот и сойдет на первой же станции. И будет ждать следующего поезда. Один-одинешенек. Игра по-крупному. Идет? Или слабо, а, Борис Павлович?
Это было очень круто, по мнению Пастуха. И нежданно…
Уж на что Бонд вальяжен был и раскован, а тут вот прямо онемел на пару мгновений, и какой уж там poker face, на роже удивление не скрыл. Пастуху это приятно было. Но махонький вопросик – не к Бонду, а вот как раз к Марине – всплыл, пакостник: а если Марина проиграет, то, значит, она пошлепает по шпалам, так?.. Де-юре – да, пошлепает, сознавал Пастух, но кто ж ее де-факто на шпалы-то пустит? Уж никак не он, не Пастух. И она это знает. Блефует заранее? Шельмовать станет? Или впрямь уверена в своей карточной победе?.. Вопросы есть, так, но кто ж их задаст? Будем подождать, как говорится, а там уж… Что «там уж», Пастух не знал. Но и не озадачивался лишним. Пустое. Всяко проходили – и живы-здоровы. И едем пока…
А Бонд, хищник битый-перебитый, пуганый-ловленый, уже снова вовсю улыбался, уже доставал колоду из кармана – ну, у нас с собой было! – уже махал бармену, чтоб тот убрал стол от остатков завтрака, и бармен поспешил-поспешил, посуду унес, салфеткой со скатерти какие-то крошки смахнул, спросил:
– Что-то из напитков? Может, шампанского?
– Тряхну стариной, – сказала Марина. – Коньячку мне, родной, принесите. Только хорошего. Есть у вас в России хороший?
– Непременно, – льстиво сообщил бармен. Ему явно нравились пассажиры. Тем более что одни они в ресторане остались. А и то верно: к обеду настоящая публика подгребет, а пока… – Армянский. Марка «Отборный». Раритет нынче. Специально храню…
– Всю бутылку неси, – распорядился Бонд. – Как прежде говорилось, разольем и распишем на троих.
А колода у него с собой была даже не распечатанная. Как, слыхал Пастух, уважающие себя игроки любят.
Он достал ее из кармана брюк, содрал обертку, положил колоду на стол.
– Вы с нами, молодой человек? – спросил у Пастуха.
– Я – пас, к сожалению. Не научился, – сказал Пастух правду.
Он не умел играть ни в преферанс, ни в покер, ни даже в буру, разве что в дурачка легко перекинуться, как это случалось еще в армии, в Чечне, в Таджикистане, потом – очень большая Африка, да и потом – когда армии перестали воевать в открытую и пошли не слишком-то и тайные, но все ж не объявленные войны в разных краях Родины, а еще потом и вовсе тайные – далеко за ее пределами, и уж не до карт стало… Разве что ну очень крупномасштабные иной раз надобились…
– Тогда вы будете «болваном». Не обижайтесь. Это виртуальный персонаж для игры вдвоем, в «гусарика», «болвану» сдают карты, как третьему, и открывают их. Уж извините, что так сказалось: вы у нас не виртуальный, а во плоти…
– Стерплю, – вроде бы по-светски ответил Пастух. Добавил ворчливо: – Болван во плоти.
Он вообще-то слыхал этот карточный термин-прозвище – «болван». Оно в данной ситуации всемерно подходило ему. А что? Двое заняты хоть каким-то, но делом: пас, вист, ремиз… А он, Пастух, кукует обок. Наблюдает за процессом пассивно. Но с другой стороны, отчего бы и не побыть болваном малость? От Марины все равно не отойдешь, значит – сиди, помалкивай, слушай карточные реплики. А если она все ж проиграет, то, похоже, и впрямь придется сходить с поезда. И что делать? Ждать следующего? Сутки где-то в жопе мира перекантовываться? Очень не хочется. К тому ж опасно. Плюс – исключено по определению. Так что оставался в теории лишь некий вариант: выкинуть Бонда за борт и сделать вид, что ничего не было. Это несложно…
Пастух молчал, потому что по его роли «сопровождающего от Академии наук» протесты не планировались. Его, Пастуха, дело – пасти Марину. И помалкивать в тряпочку.
Хотя позвонить Наставнику придется, если и впрямь Марине сойти выпадет. Какое-никакое, а все ж ЧП…
И покатилось.
– Вправду на вылет играем? – спросил Бонд.
– Вправду, – сказала Марина. – Кто по сумме партий проиграл, тот и выходит. Полагаю, если я продую, то нам с Пастухом придется сойти с поезда вдвоем.
– Просто садизм с мазохизмом какие-то… – нерадостно заметил Бонд. – Ну, как хотите. Желание прекрасной дамы – закон… Сколько партий?
– А сколько до обеда успеем.
И начали. И катилось все это не много, не мало, а почти полтора часа. Уж и к обеду люди подходить стали, уж и бутыль коньяка «Отборный» почти допита была, в основном Бондом, Марина второй бокал еле-еле цедила, уж и станция Белогорск за окном образовалась, стоянка полчаса, уж и Пастуху не сиделось, а хотелось как минимум походить по вагону-ресторану, размять ноги, даже выйти на перрон. А они играли. Пастух счет партиям потерял. Он и не подозревал, что Марина столь азартна, хотя играла она спокойно, очевидно расчетливо и как-то даже медленно: тянула паузы между сдачами…
И – главное! – никто на нее, на Марину, не пытался покуситься. Ну – никто! И хотя вагон-ресторан уже наполнился страждущим обеда народом, ни один из присутствующих мужеского пола не вызывал у Пастуха никаких подозрений. Тать ожидался, а татя не обнаруживалось. Даже Бонд на его роль как-то не слишком подходил.
– Прикупаю, – сказала Марина и взяла две карты.
Умостила их в колоде, пробежала пальчиком по своим картам, сняла две, сбросила, сказала:
– Вист.
– Пас, – сказал Бонд и положил карты.
– Закрываем казино. Время обеда, как видно. И восемь – шесть в мою пользу, уж не обессудьте, – сказала Марина, привычно улыбаясь детской счастливой улыбкой. – Готовы выслушать мое желание?
– Я весь в соплях и печали, дорогая Марина, как вы меня, профессионала, да так с налету… Может, я поддавался вам?
Вопрос был вроде бы куртуазный, ан подтекст в нем наличествовал: может, он и вправду поддался женщине, которую, не исключено, и подстерегал? Пастух, вообще-то его подозревал не по-детски и во всех грехах мира и подумывал: ну, просрал он в картишки, так, и что с ним дальше делать? Терпеть шесть суток подряд? Или все же вариант: по-тихому из вагона – на насыпь, как тех ночных мужичков?..
Пока все вопросы – теоретические. Пока.
А Марина возьми да и скажи:
– У вас есть десять минут на сборы, Борис Павлович. Надо успеть. Мы с Пастухом вас проводим из вагона на перрон и помашем ручкой. Вот и все мое желание.
И встала. Махонькая, круглая, уютная, лицо серьезное, губы сжаты в ниточку. Типа: проигравший – платит. А цена известна, оговорена, возражений, помнится, не было: на вылет. Буквально.
– Как? – с искренним изумлением спросил он. – Мне ж в Москву надо, там дела…
На секунду или на сколько-то он потерял лицо. Лицо Бонда. Человека, не теряющегося ни в какой ситуации. Пастух поймал эту секунду и мимолетно пожалел мужика: проигрывать всегда обидно, а вот терять лицо… Стыдновато. Можно не продолжать.
Но эта была всего лишь секунда. Она промелькнула, и Бонд уже вел себя буквально как Бонд.
Встал, счастливо улыбаясь, наклонился к руке Марины, поцеловал в ладонь.
– Был рад безмерно, – сказал. – Сколько стоим?
– Уже минут пятнадцать. А всего – тридцать. Долгая вообще-то стоянка, – тоже улыбаясь, сказала Марина.
Бонд управился за семь минут, надо отдать ему должное. Пастух заметил время. Бонд спустился на перрон с небольшой дорожной сумкой черной кожи, поставил ее на асфальт, сказал:
