«Память о вас перейдет из рода в род. С вами готовы в огонь и воду!» Такие слова находили для Пржевальского его спутники-казаки. И они снова и снова стремились разделить с любимым начальником опасности и лишения далеких экспедиций.

Там, на дикой чужбине, под походными палатками, «все жили одним духом, одними желаниями, питались одною пищей, составляя одну семью, главою которой был Николай Михайлович, — говорит Роборовский. — В семье этой царствовала дисциплина самая суровая, но нравственная, выражающаяся в рвении каждого сделать возможно более для того святого и великого дела, которому каждый подчинялся добровольно. Каждый солдат и казак старался служить чем может и как умеет: тот принесет ящерицу, другой цветок, третий укажет ключ, где можно поймать рыбу…»

Долгие месяцы странствований по неведомым землям многому научили участников экспедиций Пржевальского. Иринчинов теперь отлично разведывал путь в диких, труднопроходимых местах. Телешов стал превосходным препаратором, а Юсупов приобрел незаурядную дипломатическую сноровку при сношениях с местными властями.

В апреле 1883 года был получен, наконец, ответ на ходатайство Географического общества. Решением правительства от 5 апреля Пржевальский командировался в Тибет на два года. Помощниками его назначались подпоручики Роборовский и Эклон и вольноопределяющийся Козлов.

Но перед самым отъездом в Петербург пути Пржевальского и Эклона окончательно разошлись: Эклон отказался участвовать в экспедиции и, чтобы избежать неприятного объяснения, уехал, не простившись с Николаем Михайловичем. Пржевальский не хотел вредить человеку, с которым его связывали восемь лет дружбы. Он приказал отчислить Эклона от экспедиционного отряда и направить его на место прежней службы.

Роборовский в конце 80-х годов.

В начале августа Пржевальский, Роборовский и Козлов выехали из Петербурга. В Москве к ним присоединились Иринчинов, Юсупов и пять солдат, выбранных Пржевальским из московского гренадерского корпуса. 26 сентября Николай Михайлович и его спутники прибыли в Кяхту, где их уже ждал Телешов. Семь новых казаков и трех солдат Пржевальский выбрал по рекомендации своих прежних спутников.

В Кяхте путешественники снаряжались в дорогу и практиковались в стрельбе. 21 октября они выступили из Кяхты.

Для двадцатилетнего Козлова солнечным октябрьским днем начиналась его странническая жизнь. П. Безруких, лично знавший Козлова и знакомый с его дневниками, так описывает его в этот день:

«Длинный караван далеко растянулся по монгольской степи. Пржевальский, сосредоточенно спокойный и как будто безразличный ко всему окружающему, молчаливо покачивается в седле, незаметно, но внимательно наблюдая за своим молодым спутником.

Вольноопределяющийся Козлов зорко всматривается в каждый холм, куст, камень. Его внимание привлекает человеческий череп, белеющий среди измятых стеблей дикой конопли, дальше коническая груда камней с деревянным шестом посередине.

Он знал из описаний, что это «обо», куда каждый проходящий и проезжающий монгол бросает камень, а к шесту привязывает тряпочку, чтобы умилостивить злых духов. Молодой путешественник соскакивает с лошади, обходит вокруг первого встреченного им «обо» и как бы шутя бросает в него камень.

Ему хочется привязать и тряпочку, не потому, что он придает этому какое-то значение, а «просто так», но он стесняется окружающих и особенно любимого начальника-учителя: «Что подумает обо мне Николай Михайлович?»

Он смотрит на Пржевальского. Их взгляды встречаются. Глубокие голубые глаза Пржевальского искрятся веселым лукавством:

— Ничего, ничего, привяжите и вы свою тряпочку…

«Откуда ему известны мои мысли?» — удивляется Козлов и, оторвав от носового платка полоску, привязывает ее к шесту.

— Это и со мной было в первую экспедицию, — добродушно говорит Пржевальский…»

30 октября путешественники прибыли в Ургу.

Здесь они купили верблюдов, лошадей, баранов, две юрты, дзамбу, муку, рис, ячмень, войлоки, вьючные веревки. Здесь же они получили пекинский паспорт.

Утром 8 ноября 1883 года экспедиция двинулась в путь.

Экспедиционный отряд состоял из 21 человека. В караване было 7 верховых лошадей и 57 верблюдов: 40 шло под вьюками, 14 «под верхом» у казаков, 3 в запасе. Все вьючные верблюды были разделены на 6 эшелонов, каждый сопровождали два казака. Головной эшелон вел Иринчинов, назначенный вахмистром экспедиционного отряда. В середине каравана ехал Козлов, в арьергарде Роборовский с двумя солдатами, впереди Пржевальский с проводником-монголом и препаратором Телешовым. Позади каравана казак на верховой лошади гнал стадо баранов в 30 голов.

Накануне выступления Пржевальский прочитал приказ по экспедиционному отряду.

В этом приказе начальник экспедиции, полковник генерального штаба, обращаясь к «нижним чинам», называл их необычным словом: «товарищи». В немногих простых словах Пржевальский говорил простым русским людям о великом значении того дела, той научной задачи, которую они шли выполнять. Он был уверен в том, что рядовые казаки и солдаты его поймут. И они его поняли, — это вскоре доказали их подвиги.

«Товарищи! Дело, которое мы теперь начинаем, — говорил в своем приказе Пржевальский, — великое дело. Мы идем исследовать неведомый Тибет, сделать его достоянием науки. Вся Россия, мало того, весь образованный мир с доверием и надеждою смотрит на нас. Не пощадим же ни сил, ни здоровья, ни самой жизни, если то потребуется, чтобы выполнить нашу громкую задачу и сослужить тем службу как для науки, так и для славы дорогого отечества».

В Тибет, к истокам Желтой реки, Пржевальский шел теперь поперек великой Гоби, — тем самым путем, который он открыл и на своем веку прошел уже дважды, — и дальше через пески Ала-шаня и горы Тэтунга — путем, трижды пройденным во время прежних путешествий.

Стояли сильные холода, бушевали бури. Пройдя от Урги 1120 километров, экспедиция прибыла в Дынюаньин. В двух переходах от города их приветствовали посланцы алашанского князя и его братьев. А за день перед тем Пржевальскому повстречался старый его приятель — монгол Мэрген-булыт, с которым в 1871 году он охотился в Алашанских горах. С тех пор прошло уже больше двенадцати лет, но старик Мэрген первый узнал великого русского охотника и чрезвычайно ему обрадовался. На бивуаке Николай Михайлович хорошо угостил своего приятеля и сделал ему на память подарки…

Наконец бескрайние пустынные равнины и Гоби и Ала-шаня остались позади.

В начале февраля караван перевалил через Северо-тэтунгский хребет. Выстрелы русских путешественников нарушили тишину Тэтунгских гор. Охотясь за фазанами, Роборовский случайно набрел на пещеру, в которой жил буддийский отшельник. Встревоженный выстрелами, отшельник вышел из пещеры и сначала с жаром, энергично жестикулируя, что-то говорил Роборовскому, а затем снял свою туфлю и отряс с нее прах в сторону чужеземца, как видно проклиная его за нарушение своего покоя.

Перейдя 13 февраля по льду реку Тэтунг-гол, Пржевальский расположил свою стоянку против хорошо ему знакомой кумирни Чортэнтан.

Пржевальского глубоко трогала красота этих мест. Наверху, между дикими голыми скалами, расстилались альпийские луга, а внизу, на дне ущелья, в тени густых лесов, бурлил среди отвесных каменных громад быстрый, извилистый Тэтунг. «Еще сильнее, — писал Пржевальский, — чувствуется обаятельная прелесть этой чудной природы для путешественника, только что покинувшего утомительно-однообразные, безжизненные равнины Гоби».

Особенно большое впечатление Тэтунг произвел на Козлова. «Здесь, на Тэтунге, — говорит он, — впервые сознательно пробудилась и моя душа, — я познал собственное влечение к красотам дикой горной природы, любуясь Тэтунгом, его прозрачными стремительными волнами, прислушиваясь к голосам ушастых фазанов, зеленых сэрмунов и мелодичному пенью всевозможных синиц и завирушек. Никогда и нигде мы не были так высоко счастливы, так чисты сердцем, так восприимчивы ко всему прекрасному».