Даже простое сопоставление сюжетов первых трех пьес с сюжетами последующих показывает, какие коренные и благотворные изменения претерпела творческая мысль писателя с тех пор, как он примкнул к гоголевской школе и глубоко усвоил эстетические принципы, разработанные Белинским, который еще в «Литературных мечтаниях» ратовал за народный театр и хотел «видеть на сцене всю Русь, с ее добром и злом, с ее высоким и смешным».

В истории борьбы русских писателей после Гоголя за самобытный национальный театр, за его реалистические основы, за разработку отечественной драматургией современных, жизненно важных тем, за признание великой общественной роли театра Тургеневу принадлежит видная роль.

В статье о драме С. Гедеонова «Смерть Ляпунова» (1846 г.) Тургенев писал, что «театр у нас уже упрочил за собой сочувствие и любовь народную; потребность созерцания собственной жизни возбуждена в русских — от высших до низших слоев общества; но до сих пор не явилось таланта, который сумел бы дать нашей сцене необходимую ширину и полноту».

Уже тогда писатель понимал, что главной задачей молодых драматургов было всемерное развитие гоголевских традиций. Почва для создания нового направления, говорит он, уже подготовлена. Гоголь «сделал все, что возможно сделать первому начинателю, одинокому гениальному дарованию: он проложил, он указал дорогу, по которой со временем пойдет наша драматическая литература; но театр есть самое непосредственное произведение целого общества, целого быта, а гениальный человек все-таки один. Семена, посеянные Гоголем, — мы в этом уверены — безмолвно зреют теперь во многих умах, во многих дарованиях; придет время — и молодой лесок вырастет около одинокого дуба… Десять лет прошло со времени появления «Ревизора»; правда, в течение этого времени мы на русской сцене не видели ни одного произведения, которое можно было бы причислить к гоголевской школе (хотя влияние Гоголя уже заметно во многих), но изумительная перемена совершилась с тех пор в нашем сознании, в наших потребностях».

Именно такую перемену и пережил прежде всего сам Тургенев. Он откровенно признавался потом, что первое представление «Ревизора» в 1836 году, на котором он присутствовал, не произвело на него тогда должного впечатления. Он не понял значения гоголевской комедии.

Драматические опыты Тургенева конца сороковых годов показывают, какой сложный и большой путь проделал он от своей юношеской романтической драмы «Стено», писавшейся почти одновременно с «Ревизором», до «Нахлебника» и «Завтрака у предводителя».

Все три пьесы раннего периода строились на «иноземном» материале, сюжеты в них были взяты не из русской жизни, тогда как более поздние пьесы, написанные Тургеневым в Куртавнеле и в Париже, рисуют быт и нравы русского провинциального дворянства и столичных мелких чиновников («Холостяк»).

Темы двух лучших комедий — «Нахлебник» и «Завтрак у предводителя» — прямо перекликаются с темами «Записок охотника». В первой пьесе образ разорившегося дворянина Кузовкина, дошедшего постепенно до положения шута в доме богатого помещика, родствен аналогичным персонажам в рассказах «Чертопханов и Недопюскин» и «Мой сосед Радилов».

Зародыш сюжета комедии «Завтрак у предводителя» уже содержался в одном из эпизодов рассказа «Однодворец Овсяников», где с неподражаемым юмором дана картина «полюбовного» размежевания участков мелкопоместных дворян.

Попытка такого же дележа между вдовой Кауровой и ее братом, сорванная бестолковым и несокрушимым упорством Кауровой, легла а основу комедии «Завтрак у предводителя».

Изображение быта степных помещиков, их повадок и обычаев получилось настолько ярким и обличающим, что цензура наложила запрет на опубликование комедии, и она распространялась в списках, так же как и «Нахлебник», который наряду с письмом Белинского к Гоголю был в числе произведений, читавшихся в кружке петрашевцев.

Незадолго до разгрома этого кружка поэт-петрашевец А. Плещеев писал своему товарищу С. Дурову о том, что из рукописной литературы, которая «в большом ходу», особенным успехом пользуются письмо Белинского к Гоголю, статья Герцена «Перед грозой» и комедия Тургенева «Нахлебник».

Современники Тургенева высоко ценили его драматический талант. Отзывы их о его пьесах красноречиво говорят об этом.

Так, например, внимание Гоголя, прослушавшего чтение комедии «Завтрак у предводителя» в доме Репниных в Одессе в 1851 году, особенно привлек мастерски написанный портрет тупой и вздорной помещицы Кауровой, которая, кстати сказать, сродни его Коробочке. «Женщина хороша!» — заметил Гоголь по окончании чтения.

Не скупился на похвалы самобытной драматургии Тургенева и Некрасов. Прослушав комедию «Где тонко, там и рвется» (1848 г.) вскоре после ее написания, он говорил, что «вещицы более грациозной и художественной в нынешней русской литературе вряд ли отыскать. Хорошо выдумано и хорошо исполнено, — выдержано до последнего слова».

В следующем году поэт с большим одобрением отозвался в печати о постановке в петербургском театре комедии «Холостяк». Это была первая пьеса Тургенева, увидевшая сцену. «Несомненно, что г. Тургенев столько же способен к комедии, — писал Некрасов, — сколько и к рассказу или роману, и если он решился писать комедии, а не рассказы и повести, то тут мы видим одно преимущество: русская повесть еще имеет на своей стороне несколько дарований, а хорошие комедии, как известно всем, появляются у нас редко».

Герцен, которому Тургенев читал в Париже в 1848 году еще не законченного «Нахлебника», писал своим московским друзьям: «Скажите Михаилу Семеновичу (Щепкину. — Н. Б.), что драма, которую пишет Тургенев, просто объедение».

Не менее выразителен был отзыв Огарева о комедии «Где тонко, там и рвется»: «Тут столько наблюдательности, таланта и грации, что я убежден в будущности этого человека. Он создаст что-нибудь важное для Руси».

Воодушевление, с которым замечательные русские актеры Щепкин, Мартынов, Шумский, Самойлова, а позднее Савина, Давыдов, Станиславский и Качалов работали над воплощением драматургических замыслов Тургенева, показывает, каким значительным событием явились эти произведения в истории русского театра.

Однако сам автор их недолго был убежден в том, что он призван быть драматургом. Позднее он склонен был думать, что пьесы его более пригодны для чтения, нежели для сцены.

Тонкая психологическая пьеса «Месяц в деревне» (к замыслу которой, возникшему еще в 1848 году, Тургенев возвращался несколько раз, пока не обработал пьесу окончательно) явилась как бы завершением его творчества в этом жанре.

От этой комедии, проникнутой глубоким лиризмом, прямо протянуты нити к драматургии Чехова. С тургеневскими пьесами его пьесы роднит не только реалистическое изображение противоречий русской действительности, но и близость приемов их построения: простота сюжета, отказ от сценических эффектов, сведение к минимуму внешнего действия и углубление чисто психологической обрисовки персонажей.

Вот почему К. С. Станиславский, работая над подготовкой спектакля «Месяц в деревне» (1909 г.), применял те же режиссерские приемы, что и при постановке чеховских пьес. В книге «Моя жизнь в искусстве» он пишет, что благодаря этому спектаклю в Московском Художественном театре, впервые были замечены и оценены результаты его «долгой лабораторной работы».

Отказавшись от обычных актерских приемов, Станиславский стремился к глубокому проникновению в психологический рисунок каждой роли, понимая, что основу тургеневской пьесы составляет «внутреннее действие».

Превосходно сыграв роль Ракитина, сам он принес на сцену театра новый, необычный тон и манеру игры и еще больше оттенил этим особенности своего нового метода.

В часы, свободные от творческой работы, Тургенев усердно изучал в Париже испанский язык. Он даже взял себе с этой целью учителя — сеньора Кастеляра. «Мы каждый вечер собираемся у испанского brasero и говорим по-испански», — писал он Виардо.