— Хорошо, — ответил он и объяснил: — Я же кокандский, вы знаете. У нас же ветра, ветра…

— Молодец, — сказал Юсупов, — ты умеешь находить хорошее даже в самом плохом.

Нужно ли говорить, что он сказал это и о себе.

Вспомним еще раз Герои Социалистического Труда Насиба Бекирова: «Не хочу говорить, что Юсупов сделал «Баяут» процветающим… Но фундамент заложил он».

В совхоз, страдающий от недостатка рабочих рук, пришли люди. Их привлекло многое: популярность, авторитет Юсупова, попросту любовь к нему. Этого, однако, было бы недостаточно. Переселенцы были уверены, что там, где Юсупов, все будет хорошо: быстро наладится жизнь на новых землях, будет богатое общее хозяйство, хорошие заработки, усадьбы. Они не ошиблись.

Юсупову работать приходилось несколько легче, нежели директорам соседних целинных совхозов. Он просто-напросто не щадил себя и — вот это уж, наверное, и впрямь преимущество перед иными — не боялся, отстаивая право и правоту свою, испортить отношения с начальством в районе или даже в столице.

В 1958 году в «Баяут» прибыли переселенцы из Фариша. Триста хозяйств с детишками и домашним скарбом. Разместились, пока было солнечно, во времянках, начали по указанию Юсупова возводить сырцовые стены будущих домов своих, но не было балок и досок, а близился период дождей. Папки в конторе пухли от переписки. По телефону обещали уже полгода: «Следующая: очередь наша. В понедельник отгружаем…»

Он оставил все дела, махнул рукой на предостережения врачей (это было после очередного сердечного приступа) и сам поехал в Ташкент. Три дня подряд путешествовал из приемной в приемную, упорный, готовый снести все, но добиться выполнения того, что положено по законам — государственным, партийным, человеческим.

На четвертые сутки, пасмурным утром пригнал он на свою станцию пять вагонов леса. Выяснил, кстати, что соседний совхоз по той же разнарядке получил лес еще два месяца назад. Зубами Юсупов от обиды не скрипел. Принимал и такие факты как должное. Для него тоже делали кое-что, потому что он Юсупов. Как-то, завернув к нему, Акоп Саркисов застрял со своей «Волгой» в баяутской грязи. Юсупов прибыл на место происшествия с трактором, вытащил Акопа, давнего товарища, смеялся, подстрекая: «Ну что, будешь теперь дорогу строить?» И начальник Главголодностепстроя действительно распорядился, чтобы в совхоз к Юсупову дорогу проложили в первую очередь.

«Одна пчела укусит, зато другая меду принесет», — как говаривают узбеки.

Юсупову было не легче, чем всем. Потому и дорого то, что он сделал, будучи директором «Баяута-4».

Зарабатывать при нем стали в два с половиной раза больше, чем прежде. Построили себе хорошие дома, посадили сады и виноградники. Деревья были его непреходящей любовью. Сам стоял в кузове, когда развозили юные яблоньки, вишни, персики по усадьбам.

— Бери двадцать штук, Ишбай-ака.

— А сколько за каждую?

— Три рубля.

— Кой, кой…

— Подожди. Меня послушай. Приживутся деревья, будет тебе бесплатно. Засохнут — возьму вдвойне.

Действительно проверял потом в течение пяти лет, живы ли деревья.

Да только ли сады! Мяту завез в Голодную степь с юга, из самого Термеза. Запах у нее, всем известно, приятный, а настой из сушеных листьев — отличное средство для лечения желудка.

Свет в «Баяут-4» подали с Фархада. С той самой ГЭС, которую строил в годы войны он, секретарь ЦК КП Узбекистана.

Электрификация тоже была непростым делом, но справились и с ним. Водокачку построили в самую первую очередь. Начали качать артезианскую воду. Заставил районных техников установить, во всех новых домах радио. Школа и больница — он в родном Янгиюле кирпич выпросил, пальцем считал каждую штуку — появились в первый же год его директорства. Выгнал жуликов из рабкоопа. Добился, чтоб привозили для рабочих свежие продукты, овощи.

Заказал проектному институту генплан совхоза, и все строительство теперь вели в соответствии с этим планом. Просил, чтоб в генплане предусмотрели и строительство собственного совхозного хлопкозавода, но пробить это не удалось.

Двадцать девять коров было в хозяйстве, когда он его принял. Все к тому же бруцеллезные. Через, несколько лет в коровнике стояло три сотни здоровых коров. Ну и, разумеется, первое по значению — хлопок. На второй год «Баяут-4» выполнил план — и по освоению новых земель, и по валовому сбору, и по урожайности. А потом начался рост: не бурный, не поразительный, но, как говорится, неуклонный…

Совет Министров Узбекской ССР наградил Юсупова Усмана Юсуповича, директора совхоза, за успехи, достигнутые хозяйством в производстве хлопка и других культур радиолой «Рекорд». То была далеко не самая высокая премия: иные хозяйственники получили даже «Москвичи», но Юсупов был счастлив: отметили его. Сам стирал с глянцевых боков «Рекорда» пыль. Берег его до конца жизни.

А год спустя его пригласили на традиционный курултай хлопкоробов в Ташкент, в театр имени Навои. Ехал и волновался. Это было вполне понятное волнение человека, отвыкшего от больших представительных собраний, от торжественных речей и оваций. Войдя в зрительный зал театра, он сел с краю, у прохода: в середину ряда пробираться ему было трудно.

В зале было много молодежи, незнакомых ему лиц. Молодые люди оживленно переговаривались. Но краем глаза он замечал: на него изредка поглядывают, его узнают. И он чувствовал, что во взглядах, обращенных на него, не праздное любопытство, а молчаливая симпатия и, может быть, еще что-то большее.

Объявили перерыв, он хотел выйти в фойе, но ждал, когда освободятся проходы. Тогда-то и произошло неожиданное: его пригласили занять место в президиуме…

Там же, на курултае, вручали награды. Когда объявили громко:

— Медалью «За трудовую доблесть» — Юсупов Усман Юсупович, директор совхоза «Баяут-4», зал поднялся как одни человек. Он долго ждал, пока стихнет шум, не дождался, подошел к микрофону, хотел что-то сказать, но поперхнулся, выкрикнул несколько несвязных слов каким-то не своим, высоким голосом и смолк, и стоял, глядя на восторженно хлопающих, кричащих людей, и не стыдился слез, счастливый, гордый, — Усман Юсупов, награжденный шестью орденами Ленина…

Об одном хочется сказать еще: уже при жизни Юсупова восторжествовала широкая колея. Так же, как на железных дорогах мощным тепловозам смехотворно не соответствовала бы узкоколейка, по которой, натужно пыхтя, когда-то катились дымящие «овечки», так же и в поле: могучей четырехрядной СХМ нужен был размах в шагу. В знаменитом совхозе «Малек» у прославленного директора Бочкарева впервые применили широкие междурядья с одиночным стоянием растений на грядках и пустили уже не отдельные хлопкоуборочные машины, а собрали с их помощью весь урожай. И оказался он все таким же высоким, как обычно в «Малеке».

Вскоре широкие междурядья пришли на все узбекские поля, в «Баяут-4» тоже. Правда, Юсупов к тому времени уже сдал хлопководческий совхоз новому директору.

Как было легко в финале прийти к идиллии, прежде всего не в этом жизнеописании, а самому нашему герою на склоне его лет; безмятежность (причем в самом буквальном смысле — на лоне цветущей природы) могла бы стать уделом этого шестидесятитрехлетнего человека, так много и плодотворно послужившего своим убеждениям и своему народу. Прошло три года, как он получил право на пенсию. Многого, если иметь в виду быт ему не нужно было: маленький домик, хауз во дворике, виноградник, цветник — вот и все, и все это было не так уж трудно осуществить, поселившись в том же родном Янгиюле.

Он и вернулся сюда, но по-юсуповски: не стариком, вышедшим на заслуженный отдых, с заслуженными наградами, которым даже на его широкой груди было бы тесно, — попивать в благостный азийский вечер чай, смакуя, как то умеют только узбеки, каждый глоток и, не тревожась ничем, предаваясь неторопливым воспоминаниям, посреди почтительного молчания соседей, благоговейно слушающих самого Усмана-ака, а по утрам сидеть над мемуарами (Юсупов этого, как известно, не успел сделать, и это единственно из упомянутого ряда, о чем стоит пожалеть). Последние шаги его были тоже трудовыми, и сделал он их на той же земле, на которой полвека назад начал работать.