Заводы в Ташкенте и Чирчике уже выпускали усовершенствованные культиваторы и сеялки. В старинном русском городе Владимире делали тракторы специальной модификации, предназначенные для хлопковых полей. Решали вопрос о создании тракторного завода в Узбекистане. Весь комплекс машин, включая самую сложную — хлопкоуборочную, выстраивался в разумном законченном, порядке. Чтобы увидеть этот ряд, Юсупову не нужно было отправляться на полигоны. Мысленным взором видел он и машины и поля — геометрически правильные прямоугольники, идеально ровные плоскости, изборожденные длинными, сходящимися у горизонта в пучок, словно лучи в фокусе линзы, зелеными рядками с голубоватыми арыками между ними. И снова приходил к тому же — какой все-таки ширины должны быть междурядья? Его вернейшая опора — специалисты разошлись во мнениях. Его попытались убедить: рассматривайте сужение междурядий как меру временную, как тактический шаг, но он не мог, и должность союзного министра укрепляла его в этом, не быть стратегом. При взгляде же с командного пункта становились очевидными многие вещи, не то что не замечаемые, попросту игнорируемые людьми, для которых сегодняшний центнер хлопка значил больше, чем будущая тонна. Хотя бы то, что придется выпускать всю новую технику, хлопкоуборочные машины тоже, с узкими осями, а потом, когда жизнь неизбежно вынудит вернуться от 60 и даже от 45 сантиметров (кое-кто предлагал и такое) к междурядьям шириной в 90 сантиметром и даже 1 метр 20 сантиметров, переделывать весь огромный машинный парк.
Он всегда был приверженцем больших масштабов; не вдаваясь в теорию, интуитивно ощущал, что размах — черта, органически присущая социализму. Относилось это ко всему, к хлопководству в том числе. Не случайно же первый документ общего характера, принятый Совмином СССР по представлению руководимого Юсуповым министерства, был посвящен переходу на новую систему орошения. Дело в том, что все еще сохранялась унаследованная от былых времен практика, когда поливные участки были малы по размеру, а это вынуждало создавать густую сеть оросительных каналов (не арыков, питающих грядки, а тех, общих для всего поля каналов, из которых вода поступает в междурядья). Приводило это к большим потерям поливных земель, расположенных вдоль оросительных каналов и потому не занимаемых хлопчатником, а главное — препятствовало внедрению техники. Были и иные обстоятельства, может, не столь значительные с точки зрения экономики, но издавна раздражавшие Юсупова, и не одного его, конечно. Он не мог видеть заросли сорняков, порой скрывавшие под собой узкий канал-ороситель; мерзкую тину, которая в мгновение ока образовывалась, едва прекращался ток воды; обрадованные пауки тут же перекидывали с одного неровного обрывистого бережка на другой свои серые липкие сети. Колхозники то и дело отвлекались от необходимейшей работы на полях и чистили оросители. Знал Юсупов и о том, что влага впитывается в стенки многочисленных этих каналов, уходит под землю, сливается там с грунтовыми водами, которые губят культурную почву.
В том году, когда Юсупов вступил на пост министра, начался повсеместный переход к устройству оросительных каналов только на время поливов. Затем они заравнивались. Он знал об опыте нескольких крупных хозяйств в Узбекистане, которые давно переустроили оросительную систему, и было очевидно, насколько временные каналы лучше, но все же — такова уж природа человеческая! — нашлись противники и у этого новшества, преимущества которого были несомненны, но зато оно требовало и внедрения новой техники, в частности канавокопателей. Кое-кто скрупулезно подсчитывал, что обходится дешевле: издержки старой системы или производство канавокопателей — массивных плугов с отвалами, расположенными по обеим сторонам. Спор снова же шел не о частностях; спор шел между узко понимаемой насущностью и широким взглядом на будущее. Так понимал это Юсупов. Вот почему по настоянию коллегии министерства в постановлении Совета Министров был приведен строгий план перехода на новую систему орошения с конкретными заданиями каждой республике и даже каждой из хлопкосеющих областей на каждый год из четырех лет — с 1950-го и по 1953-й, когда мероприятие должно было завершиться.
Этих-то сведений, предварительных за 1952 год, он и требовал, когда отдыхал в благословенный «бархатный сезон» в Мисхоре, среди обилия роз и винограда. Крымские сорта все же, не в обиду будь сказано, уступали, по мнению Юсупова, знаменитым узбекским «Хусайни» и «Чарасу». Не особо верил он в то, что здешнее виноградолечение поможет ему, коренному ферганцу, но так или иначе в Москву он возвратился поздоровевшим, подтверждая тем самым, сколь справедлива сделанная в в его курортной книжке стереотипная запись: «Выписан с заметным улучшением».
Здоровье, необходимое ему, как каждому человеку, всегда, в ту пору было ему особенно нужно. Он ощущал, и весьма болезненно, тот разрыв между руководством и непосредственным исполнением, когда от министерства очень далеко до хлопкового поля, и не только в географическом смысле. Был все же свой резон в вошедших в легенды былых юсуповских эскападах, когда он мог перед рассветом приказать шоферу, чтоб тот гнал «бьюик» почти что «куда глаза глядят». Он останавливал машину у плантации, даже не зная зачастую, какому колхозу она принадлежит. Поле говорило ему порой больше, нежели самые обстоятельные бумаги. Потом уж начинались и разбирательства. Легко представить, сколь обескуражен был председатель колхоза, поднятый ни свет ни заря сообщением о том, что на самом дальнем и заброшенном участке его ждет, увы, не для того, чтобы выпить вместе утреннюю пиалу чая, не кто-нибудь, а сам первый секретарь ЦК. Не без оснований можно критически отнестись к подобным методам проверки исполнения. Но был в них, с учетом эпохи, свой немалый смысл. Все руководители тех лет, и, кстати, не только председатели колхозов, вспоминают, теперь-то, конечно, посмеиваясь над своими старыми страхами, как мерещился им в каждом облаке пыли на дороге вездесущий «бьюик» Юсупова.
Находясь в Москве, будучи министром СССР, он отнюдь не упивался своим положением, а, наоборот, переживал, прежде всего из-за того, что называется издержками чрезмерной централизации руководства. На XIX съезде партии об этой централизации шла речь с трибуны, но в общих выражениях.
Бывал он и в родных краях. Прежде всего по долгу службы. В феврале 1953 года участвовал в работе XI курултая хлопкоробов, вскоре же, всего два месяца спустя, вернулся в Узбекистан навсегда. Умер Сталин, сразу же, едва ли не в день похорон, было объявлено о реорганизации государственного аппарата. Министерство хлопководства СССР было упразднено. Усман Юсупович Юсупов был назначен Председателем Совета Министров Узбекской ССР.
Из многих эпизодов, относящихся к тому времени, когда Юсупов был министром СССР, следует все же отобрать один. Он и способствует обрисовке облика Юсупова, и в то же время присутствует в нем обстоятельство, которое когда-то назвали бы знамением. На заседании бюро ЦК КП Узбекистана были намерены отстранить от работы директора совхоза «Баяут-4». То было не просто отстающее, а самое гиблое хозяйство в республике, расположенное в стороне от всех дорог, на просоленных до белизны землях Голодной степи. Придет время рассказать в этой книге подробнее о «Баяуте-4». Сейчас же надо заметить, что Юсупов единственный вступился за директора, в конец убитого переживаниями. Он сказал:
— Поедем в совхоз, поглядим, что и как, потом решим. Отправился туда вместе с Шамедом Чакаевичем Айтметовым, заместителем министра хлопководства Узбекской ССР. Они увидели этот совхоз: ни единого дома в поселке. Рабочие жили в землянках, директор — в палатке.
— Он людей знает, два года работал, себя не жалел, — говорил о директоре Айтметов, — но вы же сами видите, какие у него условия.
Юсупов видел не только быт, но и поля, о которых только и сказал:
— Больные все как есть. Тут не поправлять надо дела, а начать и кончить, — посмотрел на директора, хлопнул по плечу: — Нос не вешай! Работать надо, и все будет в порядке, — повернулся к Айтметову, тот по разнарядке ЦК шефствовал над «Баяутом-4», и пошутил: — Не справишься, снимем товарища Айтметова с замминистра, назначим сюда директором.
