Они пошли.

Зимой Глухов возглавил строительство второй очереди канала уже на территории Таджикистана. Почти восемьдесят километров проложили за тринадцать дней.

Ему вновь пришлось побывать в Ташкенте, у Юсупова. Согласовал вопрос о строительстве Северного канала. Оно было завершено, как и обещал Юсупов, совместными силами двух республик в том же 1940 году.

Летом Юсупов пригласил Глухова в Ташкент. Фразу Глухов услышал такую же, как все, кто и сегодня не без гордости называет себя юсуповцем:

— Ты мне нравишься. Как думаешь, пойдет у нас совместная работа?

Глухов сказал, что надеется, пойдет.

— Иди тогда к Абдурахманову (Председателю Совнаркома республики), договаривайся об оформлении. Работать будешь в Госплане, а задача тебе первая такая: нужны материальные ресурсы для ирригации. Постарайся разыскать.

И Глухов разыскал. Сам обшарил все стройплощадки, прежде всего — на только что завершенной первой очереди Чирчикского электрохимкомбината. Потом на других предприятиях. Нашел и простаивающую зря технику, и залежи стройматериалов. Провел в Госплане совещание с участием Логинова, командовавшего Чирчикстроем. Логинов был мужик крепкий, прижимистый, но что такое интересы дела и что такое для Юсупова ирригация, хорошо понимал.

Был составлен акт об излишках и возможностях их использования.

Юсупов был доволен. Сказал:

— Молодец! — и дал команду газетам: поднять вопрос о мобилизации ресурсов, о неиспользованных возможностях.

Глухов и потом диву давался, как Юсупов, у которого тысяча каждодневных забот, помнил и о нем! А он помнил и назначил еще одно испытание делом. Чирчик-Бозсуйский тракт (ныне превосходное шоссе) был разбит вконец так, что тракторы не могли пройти, а близилась зима; как же подвозить сырье к предприятиям и удобрения к станции? Юсупов позвонил и спросил о предложениях. Глухов сказал, что видит единственную возможность: перекрыть тракт на Ноябрьские праздники и за три эти дня, когда движение все равно прекратится, отремонтировать. Надо только все подготовить и рассчитать заранее.

— Действуй, — сказал Юсупов, — и обязательно доложи.

Глухов был молод, так же как его помощники в том деле — Шамсутдинов (будущий секретарь Ферганского обкома партии) и Пашковский (начальник дорожно-эксплуатационного управления). Они не спали трое суток, но к утру 10 ноября доложили, что ремонт окончен.

Юсупов позвонил ему педелю спустя, ночью, и сказал:

— Посоветовались, назначаем тебя первым замом в Комитет госконтроля. Получи у Александра Васильевича Кудрявцева (второго секретаря ЦК КП(б) Узбекистана) документы и отправляйся в Москву, на инструктаж.

В годы войны Глухов станет заместителем Председателя Совнаркома республики. Будет руководить всеми отраслями тяжелой промышленности. Сейчас же следует повторить лишь то, что судьба Родиона Михайловича Глухова типична. Звонок («Знаю давно этого молодого человека. Очень хочет работать в Госплане…») или записка аналогичного содержания, или намек в кулуарах большого совещании («Поговорите, пожалуйста, с ним, убедитесь сами…») могли сыграть только отрицательную роль. Юсупов знал один критерий: проверку делом. Ум, образованность, самостоятельность, организаторские способности, решительность, смелость и, конечно же, умение мыслить широко, понимать общие задачи и цели — вот что делало и его глазах человека достойным самой высокой должности. Официально это называется — подбор работников по деловым и политическим качествам. К тому же, подчеркнем еще раз, весьма критическое отношение к характеристикам, и положительным, и даже нелестным, и равнодушие к некоторым анкетным графам, необходимым, по глубокому убеждению Юсупова, лишь для статистики.

Любил рассказывать первый секретарь о человеке, который после окончания какой-то важной конференции надел в гардеробе чужую шубу, быстро обнаружил ошибку, извинился, но пятно осталось на нем на нею жизнь. («Что-то у него было с шубой…»)

— Что? — с вызовом переспрашивал, бывало, Юсупов. — «С шубой у него что-то было»? — и заключал: — Наплевать! Он мне нравится.

Национальности видных работников знал, иногда даже называл по нации, а не по имени, но с тем же добродушием и юморком, с каким именовал самого себя «сын узбекского народа»: «Позвоните армянину, пускай сам выезжает в Ангрен» (о Борисе Григорьевиче Мирзабекове — топливнике); или о собственном тесте, с неизменной уважительностью, но тем не менее: «Хохол пришел. Сейчас потолкуем с ним о том, о сем».

Однако никто не вспомнит случая, когда мнение Юсупова о человеке или, скажем, о повышении его в должности зависело бы от национального происхождения. Он любил свой народ, обожал все узбекское — и стихи, и музыку, и одежду, и обычаи, и кухню; он заботился о своем народе, о его будущем, а будущее это мыслилось неотделимым от судьбы всей огромной страны, называвшейся социалистической и Советской. К слову сказать, ему гораздо легче было общаться с людьми, понимающими по-узбекски, но не потому назначил он, к примеру, Тишабая Мирзаева начальником строительства Большого Ферганского канала. Было уже немало инженеров, вышедших из народной среды, а Тишабай был в недавнем прошлом неграмотным батраком. Но Тишабай обладал природным умом, удивительной способностью, не теряя из виду главное, держать в поле зрения тысячи мелочей, мгновенно интуитивно оценивать события, принимать смелые решения, — он был прирожденным руководителем, и Юсупов не побоялся доверить Тишабаю Мирзаеву дело, которое так много значило и для республики, и для него. В подчинение Мирзаеву были даны все наркомы Узбекистана, и Тишабай, «хитрющий, недоверчивый, вездесущий, дотошный, презирающий авторитеты», говорили о нем, оказался тем единственным человеком, который смог успешно возглавить именно народную стройку.

И в оценке людей Юсупов, случалось, ошибался. Еще жив человек, и потому в подобном контексте не хочется называть его по имени, который не понравился Юсупову, о чем он впоследствии сожалел. Замкнутый, медлительный землеустроитель; взгляд сонный.

— Выпиваешь, наверное? — спросил, сощурившись, Юсупов.

— Бывает.

Дал задание — видимого рвения не выказывает. Более того, стал возражать против сжатых сроков, предложенных Юсуповым, сказал грубовато что-то о быстроте и кошках.

Отправил его обратно на скромную должность. Уже после войны увидел на почвенной карте новых земель о чем-то напоминающую фамилию. Пригласил руководителя работ. Оказалось, тот самый, только еще более обрюзг.

— Не бросил?

— Как все, по праздникам. А отеки — от почек.

— Карту составила твоя группа очень толковую. Знатоки хвалят, — признался все-таки. — Мы пять лет специалиста искали такого, как ты. Из Центра пригласили — не потянул. Жалко, с тобой тогда не договорились, — и заключил: — Премию тебе даем и еще, подожди, — снял трубку, вызвал главврача правительственной поликлиники, назвал фамилию: — Устроите товарища на обследование и курорт. — Спросил все-таки о том давнем задании, почему, мол, отказался выполнить? Не забыл.

Землеустроитель ответил так же:

— Толку не было бы, только дров наломали бы.

— Что ж ты не переубедил меня?

— Оробел. Я же не каждый день с первым секретарем ЦК разговариваю.

— Ну ты, я вижу, не из робких. Скажи прямо — опозориться боялся.

— Пусть будет так.

Подлечился, ушел на пенсию по возрасту.

Были случаи и противоположные по характеру, из-за которых мучил стыд и досада на себя («Как слепой был…»).

В Потребкооперации сыскался человек, предложивший бестарный способ перевозки продуктов. Лес был, как обычно, на вес золота, тем паче — в послевоенные годы. Экономия составила тысячи.

Юсупов на бюро ЦК поддержал кандидатуру этого человека на ответственную должность в той же Потребкооперации. Даже сказал сам, что вот, мол, товарищ делом убедил нас, как дорога ему народная копейка. А тот года два спустя попался на воровстве.

— Меня с ним рядом на скамейку посадить надо, — сказал Юсупов, казнясь.