«Поддержки от крестьян не получаем, хотя кажется, что при помощи преднамеренного террора нам удалось нейтрализовать среди них наиболее враждебно настроенных к нам». И как всегда, — неисправимый оптимист:

«Со временем они поддержат нас...» Но для этого надо предпринять усилия. И команданте их предпринимает. Рискуя жизнью своей и бойцов, он все чаще заглядывает в населенные пункты: «вежливо и приветливо» разговаривает с жителями, скрупулезно расплачивается за взятые у них продукты, разъясняет совместно с другими, политически подготовленными соратниками цели и задачи партизанской борьбы. В одном из селений Че просит старосту собрать жителей на футбольном поле, где, обращаясь к ним, говорит:

«Братья, вам нечего бояться. Мы — партизаны, а не бандиты. Мы знаем, что армия состряпала против нас целую пропагандистскую грязную кампанию, представляя нас бандитами. Вы видите, что это все — ложь. Мы не крадем, а покупаем. Не совершаем нападения на вас, а лечим, раздаем больным лекарства.

Мы боремся за всех вас, за каждого боливийца. За то, чтобы однажды стало развеваться на вашей родине знамя свободы. Только вооруженная борьба может покончить с этими волками и палачами народа. Наверняка многие из нас падут, но не напрасно. Мы не войдем отсюда победителями в города, не мы станем управлять страной. Мы лишь служим отправной базой для того, чтобы империализм разбился о наше сопротивление, в надежде открыть путь для масс, чтобы вы без страха пошли бы к окончательной победе». (Прим. авт.: Я не случайно подчеркнул непонятное для крестьян слово «империализм»: большинство слушателей вообще не понимало многого из того, о чем говорил оратор. Это были не просто крестьяне, а крестьяне-индейцы, у которых родным языком был не испанский, а кечуа, аймара и др. Я не был в Боливии, но я видел таких же крестьян в Перу. Жуя свою «коку» — листья кустарника коки, содержащие кокаин, они слушают с ничего не выражающим лицом собеседника, могут даже кивать головой, но почти ничего не понимают, кроме простого бытового разговора. На родине Гевары, в Аргентине, таких индейцев очень мало, а на Кубе — практически нет совсем.)

К великой радости партизан, в одном селении человек десять молодых парней хотят присоединиться к отряду. Между ними и Инти Передо происходит следующий разговор:

Инти: Почему вы хотите уйти с нами?

Парни: Нам нравится, что вы — храбрые и у вас оружие.

Инти: Ну а если совсем честно?

Парни: Мы слышали, что вы хорошо платите новобранцам. Если хорошо заплатите, мы будем хорошими партизанами.

Естественно, Передо отказывает парням.

...Был уже вечер. Магазин закрыт. Староста говорит, что лавочник уехал в город. Партизаны взламывают замок, составляют список взятого и дают старосте деньги для передачи хозяину магазина.

Такие жесты, конечно, производят эффект. Не случайно в одной из деревень крестьяне рассказывают мексиканскому журналисту Алькасару (выпустившему в Мехико книгу «Герилья Че в Боливии»), что партизаны обходятся с ними хорошо, платят деньги за взятое в деревне, лечат жителей, дают лекарства, а офицеры из разведки обращаются во время допросов грубо, иногда бьют[343].

Правда, «на войне как на войне» — говорят французы. В одной деревушке партизаны просят хозяина за деньги приготовить 50 булочек и столько же кофе. Тот отказывается. «Сожалею, — говорит ему боливиец Коко, — но мы будем вынуждены заставить вас это сделать». Хозяин согласился. А как иначе, если голодные партизаны заходят в населенный пункт, рискуя жизнью. Вот что записал, например, Гевара в свой день рождения:

«Сегодня мне 39. Съели остатки супа. Осталась только порция орешков и немного вареной кукурузы».

В маленьком поселке Ситанос партизаны обрезают телефонную линию, связывающую его с внешним миром. Че обращается к старосте:

«Ты знаешь, что обязанность любой власти — оберегать свое правительство. Заяви о нашем появлении, так как мы боремся против этого несправедливого и зависимого от иностранцев правительства. Но извести только, когда мы будем далеко отсюда».

Собрав жителей, Гевара беседует с ними. После беседы спрашивает у них, есть ли вопросы. Лица слушателей ничего не выражают, все молчат. Наконец одна поднятая рука. Житель что-то невнятное спрашивает о социализме. Че переспрашивает и довольный отвечает (оказалось, что это местный учитель).

И снова честные признания по поводу боливийских крестьян:

«Их лица непроницаемы, как камень. Лишь в глубине глаз читается недоверие к тому, что им говорят».

«За жителями нужно охотиться, чтобы поговорить с ними, они точно зверьки».

«Крестьяне по-прежнему не присоединяются к нам. Создается порочный круг: чтобы набрать новых людей, нам нужно постоянно действовать в более населенном районе, а для этого нам нужно больше людей...»

Конечно, здесь дело было не только в неграмотности и забитости крестьянского населения. «Армия, — отмечает Че, — ведет работу среди крестьян, которую мы не можем недооценивать, так как при помощи страха или лжи относительно наших целей она вербует среди местных жителей доносчиков». И это не только наблюдения самого Гевары. Вот что заявил корреспонденту «Пренса Латина» грамотный крестьянин-проводник, отец пятерых детей Хосе Кордона. На вопрос (беседа велась спустя несколько лет после описываемых событий), знал ли он, за что сражались партизаны, ответил следующее:

«Военные нам говорили, что партизаны хотят коммунизма, а при коммунизме, как нам объясняли офицеры, все превращаются в слуг государства, всех одевают в одинаковую одежду, семьи paзрушаются. Нам говорили, что партизаны насилуют женщин, занимаются разбоем, убивают всех, кто не служит им. И главным образом, что они прибыли превратить нас в рабов. А я люблю свободу...»

К сожалению, партизаны не сразу узнали, что в стране не все были безразличны к их борьбе. Заявили о своей солидарности с ними шахтеры на рудниках. Но правительство, оценив всю опасность действий рабочих, объявило осадное положение и районе рудников, и они были заняты войсками. 25 июня войска предприняли наступление на так называемую свободную шахтерскую зону Катави — Уануни. 80 шахтеров были убиты, сотни ранены. «Свободная зона» перестала существовать. Но продолжались антиправительственные выступления студентов, бастовали учителя. Ходили слухи о возникновении партизанских очагов в других районах Боливии.

Позднее, когда часть правды о партизанах начала доходить до крестьян, среди последних стали появляться сочувствовавшие, а иногда и прямые помощники. С одним из них, туберкулезным крестьянином Паулино Че повстречался в июле, дал ему лекарства и некоторые медицинские советы. Паулино ушел с партизанами и помог разоблачить полицейских шпиков, выдававших себя за торговцев мясом.

Гевара поручил этому крестьянину добраться до Кочабамбы, встретиться там с женой Инти Передо и передать ей послание для «Манилы» (к этому времени радиопередатчик в отряде работал только на прием), а также четыре сводки о боевых действиях партизан. Но в пути Паулино был арестован, послания Че захвачены...

Вскоре передатчик перестанет работать совсем. Единственным источником информации будет радиоприемник на батарейках. Боливийское радио уделяет много внимания допросам Дебре и Бустоса, приписывая им и то, чего они не говорили, в частности, что среди партизан находятся опытные вьетнамские командиры. Но были и более серьезные показания, о которых Гевара записывает в Дневнике:

«Дебре и Бустос сделали нехорошие заявления, прежде всего они сообщили о континентальных планах геррильи, чего им не следовало делать». И дальше: «Создается впечатление, что Дебре болтал много лишнего».

Все это было крайне важным для судьбы отряда. Поэтому мы несколько отвлечемся, чтобы завершить рассказ об упомянутых узниках боливийских властей.

Около пяти месяцев длилась подготовка процесса над французом и его аргентинским товарищем. Если ответы Режи на допросах граничили с фарсом, выдумками, то Бустос «старался» и проявил себя «более сговорчивым». Будучи художником-любителем, он даже сделал по памяти зарисовки-портреты всех, кого он видел в партизанском лагере. Вместе с ними сидел на скамье подсудимых и... и Сиро Альгараньяс (!). партизанский сосед-мясник. В свое время он пригласил к соседям полицию, которая обыскала усадьбу «Каламина». Теперь ему было приказано разыгрывать из себя «раскаявшегося» партизана.