В описанном выше неравном бою погибла почти половина бойцов, около 20 человек попало в плен. Многие из них были расстреляны. Но даже в таких условиях Фидель не терял присутствия духа. Увидев, что Рауль с группой бойцов, потерявшихся на некоторое время, остались живы и пришли к остальным, командир восклицает: «Дни диктатуры сочтены!» Только что выкарабкавшийся из болота, измученный переходом Рене Родригес бросает реплику: «Вы все сошли с ума: это наши дни сочтены...» Фидель подошел к нему и сказал: «Послушай, парень, если тебе все это не по душе — оставайся. Я пойду дальше!»[58]. Гевара, будучи свидетелем этой сцены, подумал: «Ну и упорный мужик... Этот добьется свершения революции»[59].

Заканчивая эту главу, нам хочется ответить на вопрос, поставленный Че: кто он? Врач или солдат? И мы смело отвечаем за него: и тот и другой! Читатель не раз убедится в этом, листая книгу.

Автор назвал так эту главу, посвященную партизанской борьбе на Кубе, не только за огненные, красивые закаты в этой стране, но и потому, что кубинская земля не раз в своей истории обагрялась кровью своих патриотов, борцов за ее независимость и свободу. Что же представляла собой эта страна, куда Че Гевара прибыл сражаться вместе с горсткой храбрецов во главе с Фиделем Кастро?

Уже более четырех лет на острове существовал антинародный режим диктатора Батисты. Еще раньше, вплоть до 1934 года, Ку6а и юридически, и фактически не имела национального суверенитета, так как действовала навязанная ей американцами так называемая поправка Платта[60] к кубинской конституции.

К началу 1953 года генерал Батиста, опираясь на поддержку американских компаний, сумел укрепить свою власть. Однако сопротивление диктатуре не прекращалось. В июле того же года группа патриотически настроенной молодежи во главе с Фиделем Кастро предприняла штурм казарм Монкада. Правда, в силу ряда причин, в том числе из-за случайной утраты фактора внезапности, выступление закончилось неудачей. После Монкады власти развязали жесточайший террор. Ф. Кастро был осужден на 15 лет тюремного заключения. Однако под давлением широкого народного движения, в том числе рабочих-сахарников, была объявлена амнистия, по которой оставшиеся в живых участники упомянутого штурма были выпущены на свободу...

Для краткой характеристики социально-экономического положения страны приведем несколько цифр. Капиталовложения США на Кубе к концу 50-х годов XX века исчислялись в 1 миллиард долларов (и это в стране с населением всего в 7 млн. человек!). Прибыли американских компаний, вывезенные с Кубы к 1958 году за сорок предшествующих лет, составили около 1,5 миллиарда долларов. На долю компаний США приходилась пятая часть обрабатываемой земли.

Большинство мелких земельных собственников и арендаторов жили в условиях, граничащих с нищетой. Инфляция, дорогостоящие жилье и медицинская помощь, дамоклов меч безработицы (при усиливающейся политической слежке) — все это вызывало растущее недовольство средних слоев и городского пролетариата. Была недовольна существовавшими порядками даже крупная буржуазия, не связанная с иностранным капиталом. Экономический и политический гнет в дореволюционной Кубе дополнялся гнетом расовым. Негритянское население подвергалось наиболее жестокой эксплуатации. В стране был 1 миллион неграмотных взрослых. Половина детей школьного возраста не могла посещать школу (в сельских районах — свыше 70%)[61].

Остров превращался в страну-паразита, живущую для и за счет северного соседа. Сахар-сырец и курортно-развлекательный бизнес — все, чем располагала тогда Куба, были широко предоставлены толстосумам из Штатов...

Но вернемся к повстанцам Фиделя. Наконец они, те, что остались в живых после высадки и боя в Алегрия-де-Пио, собрались вместе в крестьянской хижине в предгорьях Сьерра-Маэстры. На встрече командир говорит: «Враг нанес нам поражение, но не сумел нас уничтожить. Мы будем сражаться и выиграем эту войну!» Их осталось 17 человек!

В эти дни СМИ уже разнесли по миру весть, что отряд уничтожен. Читаем телеграмму агентства «Юнайтед-пресс»: «Самолеты кубинских ВВС этой ночью обстреляли и бомбили отряд революционеров, уничтожив 40 (какая точность наблюдений с воздуха! — Ю.Г.) членов высшего руководства «Движения 26 июля», среди них находился и тридцатилетний Фидель Кастро»[62].

Эрнесто понимает, как важно после таких сообщений дать знать о себе его родным. Поэтому при первой же возможности он пишет жене письмо 29 января 1957 года. Так как оно — важное свидетельство о первых двух месяцах повстанческой жизни на Кубе, приведем его содержание полностью:

«Дорогая старушка! (так принято у латиноамериканцев обращаться к близким женщинам. — Ю.Г.).

Я жив и жажду крови. Похоже на то, что я действительно солдат (по крайней мере, я грязный и оборванный), ибо пишу на походной тарелке, с ружьем на плече и новым приобретением в губах — сигарой. Дело оказалось нелегким. Ты уже знаешь, что после семи дней плавания на «Гранме», где нельзя было даже дыхнуть, мы по вине штурмана оказались в вонючих зарослях, и продолжались наши несчастья до тех пор, пока на нас не напали в уже знаменитой Алегрия-де-Пио и не развеяли в разные стороны подобно голубям. Там меня ранило в шею, и остался я жив только благодаря моему кошачьему счастью, ибо пулеметная пуля попала в ящик с патронами, который я таскал на груди, и оттуда рикошетом — в шею. Я бродил несколько дней по горам, считая себя опасно раненным, кроме раны в шее, у меня еще сильно болела грудь. Из знакомых тебе ребят погиб только Джимми Хиртцель, он сдался в плен, и его убили. Я же вместе со знакомыми тебе Альмейдой и Рамирито провел семь дней страшной голодухи и жажды, пока мы не вышли из окружения и при помощи крестьян не присоединились к Фиделю (говорят, хотя это еще не подтверждено, что погиб и бедный Ньико). Нам пришлось немало потрудиться, чтобы вновь организоваться в отряд, вооружиться. После чего мы напали на армейский пост, нескольких солдат мы убили и ранили, других взяли в плен. Убитые остались на месте боя. Некоторое время спустя мы еще захватили трех солдат и разоружили их. Если к этому добавить, что у нас не было потерь и что в горах мы, как у себя дома, то тебе будет ясно, насколько деморализованы солдаты, им никогда не удастся нас окружить. Естественно, что борьба еще не выиграна, еше предстоит немало сражений, но стрелка весов уже клонится в нашу сторону, и этот перевес будет с каждым днем увеличиваться.

Теперь, говоря о вас, хотел бы знать, находишься ли ты все в том же доме, куда я тебе пишу, и как вы там живете, в особенности «самый нежный лепесток любви»? Обними ее и поцелуй с такой силой, насколько позволяют ее косточки. Я так спешил, что оставил в доме у Панчо твои и дочки фотографии. Пришли мне их. Можешь писать мне на адрес дяди и на имя Патохо. Письма могут немного задержаться, но, я думаю, дойдут»[63].

Удивительное письмо. В нем нет никакой рисовки, ни мелодраматизма, ни стремления представить себя героем. Че не терпел всего этого. Об этом свидетельствует хотя бы его дневниковая запись о сражении у селения Буэйсито: «Мое участие в этом бою было незначительным и отнюдь не героическим — те немногие выстрелы, которые прозвучали, я встретил не грудью, а совсем наоборот»[64].

Для общественного мнения важно было также опровергнуть упомянутые выше сообщения СМИ. Кстати сказать, еще и с этой целью Фидель спешил ввязаться хотя бы в небольшой бой — пусть страна и мир узнают, что партизаны полны решимости продолжать борьбу. С этой целью его бойцы вскоре захватили внезапным нападением небольшую казарму. Че оказывает первую помощь раненым, своим и противника. На недоуменные вопросы солдат Фидель отвечает: «Раненых врагов мы не убиваем, сдавшихся в плен отпускаем на свободу».