— Рассматривай это как вызов. Самое большое преимущество детектива состоит в том, что он знает, что такое преступление. Это его отправная точка. Но мы два профессиональных следователя. Давай попытаемся остановить его раньше, чем оно произойдет.

— Хорошо. Давай разберемся. Кто-то что-то замышляет, но мы не знаем. Ты вынуждаешь их действовать, явившись сюда с фотографией Приблуды и его друзей, двух автомехаников, в бывшем яхт-клубе «Гавана», который, кстати, после революции, стал Домом культуры строителей. Но вернемся к главному. Руфо пытается убить тебя за эту фотографию. Намного легче было бы игнорировать тебя, поэтому мы пока не будем сбрасывать это со счетов. Во-вторых, ты снова заставляешь кого-то действовать, когда приходишь в яхт-клуб. Уоллс и О’Брайен увозят тебя из гавани и предлагают какую-то работу. Предложение, кстати, слишком нелепое, чтобы рассматривать его всерьез. Опять же было бы легче совсем не обращать на тебя внимания. В-третьих, Луна избивает тебя битой, но не пытается убить, возможно потому, что не может найти эту фотографию. Или некто пытается убить тебя из-за AzuPanama? Нет. Пытается проделать в тебе крошечное отверстие из-за AzuPanama? Нет. Забудь об AzuPanama, все вертится вокруг этой фотографии, — подытожила она, многозначительно пристукнув кончиками пальцев по столу.

— Это только одна версия.

— Хорошо. Но как эта фотография связана с будущим, я не знаю и ты тоже. Тебе просто нравится играть со временем.

«Она попала в точку», — подумал Аркадий. Во многом она была права.

— Есть два пути понять, что случилось с Приблудой. Один — это Монго. Другой, я думаю, ведет к О'Брайену и Уоллсу.

— Хорошо, твой друг О'Брайен спятил, если он думает, что сможет открыть казино. Пока Фидель жив, у него ничего не выйдет. Никаких казино. Это было бы полным провалом революции. И позволь мне сказать тебе кое-что еще. Эти двое — О'Брайен и Уоллс — никогда не будут делиться своим состоянием с человеком, который прилетел из России. — Офелия, помешкав, спросила: — У тебя есть план?

— Судя по записи на стене Руфо, завтра ночью в яхт-клубе должно случиться что-то, связанное с Анголой. — Он посмотрел на часы и уточнил: — Уже сегодня ночью. Можем заскочить туда.

— Ангола? Какое отношение все это имеет к Анголе?

— Руфо написал: Vi. HYC 2200 Ангола.

— Это уже план.

— А еще я хотел бы найти мобильный телефон Руфо.

— У него не было мобильного. В Гаване сотовые телефоны продает только КубаСелл, которая является совместным Мексиканско-кубинским предприятием. Любой, у кого есть доллары, может купить, но я звонила в КубаСелл, у них нет клиента Руфо Пинейро.

— У него был телефон, мы просто не нашли его. Я бы очень хотел покопаться в памяти этого телефона, и узнать, кто его лучшие друзья.

«Так же он вел себя и на пристани», — подумала Офелия. Абсолютно уверен в чем-то, чего она пока не понимает. Проблема в том, что она была с ним согласна. Такого афериста, как Руфо, невозможно представить себе без мобильного телефона.

Снаружи послышался взрыв смеха, парочка прошла в соседний номер. Офелия почувствовала необходимость объяснить, откуда она знала о «Росите», о системе взаимоотношений jineteras и полиции. Офицер из министерства внутренних дел, такой, как Луна, мог оказывать протекцию Хеди и многим другим девушкам в туристических барах, отелях и морском порту. В «Росите» было безопасно, потому что она находилась под крылом полиции Плайя дель Эсте. Она добавила:

— Луна тоже вынужден защищаться. Он и Руфо участвовали вместе в политической деятельности, сдавая властям диссидентов. Может быть, некоторые из этих людей были действительно против Кубы, но Луна и Руфо иногда заходили слишком далеко…

— А Монго?

— Нет.

— А капитан Аркос?

— Не думаю.

— И все они участвовали в Сантерии, в таких церемониях, как я видел?

— Это была не Сантерия, — Офелия коснулась своего ожерелья, — оставь разборки с духами мне.

Второй раз был не таким бурным, но таким же страстным. Давно забытое удовольствие превратило кожу в чувственную карту, которую предстоит изучить в деталях от изгиба груди до розового языка, до тонких поворотов ее бровей.

У нее было много ласковых слов на испанском. Ему же просто нравилось имя Офелия. Оно было сладким на вкус, как напоминание о мечтах и цветах.

Второй раз ритм медленно поднимался вдоль позвоночника. Ровный ритм высокого барабана, боковые покачивания зернышек в гурде, более высокий темп двойного барабана в виде песочных часов. Он не знал его ритма, а вот Офелия была хорошим музыкантом. Все возрастающее ускорение Ийа, самого большого барабана с самым низким звуком, в центре которого красный смолистый круг увеличивался по мере нагревания. Наконец, она почувствовала предельное напряжение, когда прерывается дыхание. Но он продолжал, его сердце ритмично стучало, словно запустили в работу вновь отлаженный механизм.

— Теперь я все знаю, — прошептала Офелия, — я все о тебе знаю.

Она положила голову ему на плечо. «Удивительно, — подумал он, — как хорошо ему было с ней». Глядя в темноту, он чувствовал себя свободно парящим и так далеко от Москвы, как будто в другом мире.

— Что значит peligroso? — спросил он.

— Опасно.

— Один человек сказал это в бухте Хемингуэя. Оттуда и начнем.

В темноте Офелия рассказала ему о священнике в Херши, городе, где она выросла.

Священник был испанцем. Он был таким хилым, многие говорили, что только сутана поддерживает его в вертикальном положении. Однако он оказался в центре скандала, когда влюбился в жену менеджера. Менеджер и его жена были американцами. Херши был американским городом. Там были две огромные заводские трубы, из которых валил черный дым, и деревянные лачуги рабочих… Но в центре города была улица с тенистыми деревьями, прохладными каменными домами с зашторенными окнами. На ней жили только американцы. Кубинцы, работающие там, проходили по пропускам. Там были бейсбольная и баскетбольная команды, которые тренировали американцы, женщины-американки преподавали в школе для кубинских и американских детей. И жена, и священник работали в школе.

У нее были чудесные светлые волосы, сияющие сквозь мантилью, которую она надевала в церковь. О ее муже Офелия могла вспомнить только то, что его олдсмобиль всегда блестел, потому что его постоянно мыли. Проблемой Херши была черная сажа от сжигания стеблей сахарного тростника, остававшихся после отжима. Стебли горели очень жарко, покрывая все вокруг толстым, как мех, слоем сажи. Горничные, которые работали в этих домах, знали, что менеджер пил и бил жену. Однажды, когда он явился в школу и попытался вытащить ее из класса, священник встал между ними. В этот момент, вероятно, все трое поняли, что священник и жена полюбили друг друга. Все видели, все знали.

Потом все трое исчезли в одну ночь. Несколько недель спустя, когда мужчины вычищали золу из печи на заводе, они обнаружили распятие и фрагменты костей. Они узнали распятие, что носил на шее священник. Все считали, что менеджер убил его, бросил тело в печь и увез жену назад в Штаты. Тем дело и кончилось бы, но год спустя кто-то вернулся из поездки в Нью-Йорк и рассказал, что видел, как жена менеджера шла по улице под руку со священником, который был одет не как священник, а как обычный человек. Все в Херши только посмеялись над этой историей, потому что они помнили, каким робким был священник. Но Офелия поверила, потому что она видела, как однажды этот священник бросил вызов разъяренному быку.

Рано утром Офелия ушла. Он едва узнал ее, когда она вернулась в белых обтягивающих джинсах, белом топе и солнцезащитных очках в белой оправе. Она принесла кофе, сахар, апельсины. Она очень изменилась, как ядерный реактор, из которого вынули стержни. И она была ослепительна. Ему она принесла рубашку с вышитым игроком поло, модную поясную сумку, соломенную шляпу с узкими полями и солнцезащитные очки.