— Непьющий?

— Он настаивал водку на травках, ягодках — выращивал что-то у себя на даче.

— А культура, живопись?

— Приблуда? Нет, никогда…

— Вы вместе работали?

— В некотором смысле… Он должен был уничтожить меня. — И Аркадий рассказал ей эту историю: — Как-то в Москве был убит один, как говорят, политический. Когда это случилось, КГБ обвинило в организации одну женщину — диссидентку. Я был уверен в ее невиновности, поэтому подозрение пало на меня. Приблуде отдали приказ доставить мне в затылок письмо весом в 9 граммов, как мы говорим. Но к тому времени мы уже довольно близко познакомились, настолько, что я узнал его, как человека удивительно порядочного. Он же, со своей стороны, решил, что во мне есть что-то от idiota, как вы говорите. И когда он получил приказ уничтожить меня, он этого не сделал. Не знаю, можно ли назвать это дружбой…

— Он не подчинился приказу? Разве такое возможно?

— Когда Союз разваливался, было возможно все… Он любил выращивать овощи на даче. И когда его жена умерла, я стал заезжать к нему; мы пили водку на травах, закусывали огурчиками с его огорода, и он никогда не упускал возможности напомнить мне, что не обязательно садиться за один стол со своим палачом. Красные соленые помидоры, огурчики, сладкий болгарский перец и свежий черный хлеб. Нет ничего вкуснее. Водка на мяте и анисе.

— Вы сказали, что он был коммунистом.

— И при этом очень хорошим. Он бы присоединился к перестройке, если бы реформы не возглавили, как он говорил, слабоумные придурки. Вместо этого он пил до тех пор, пока не миновали эти времена и все просто рухнуло. Он говорил, что не осталось больше настоящих русских, только евнухи. И знаете, последним истинно русским коммунистом для него был ваш Кастро.

В то время Аркадий воспринимал эти разговоры не более чем пьяные бредни. И еще была одна деталь, которой он предпочел не делиться с Осорио. «Как-то Приблуда проговорился, что хотел бы поработать за границей и даже подыскивает вакансию. Но кто предполагал, что он имеет в виду Гавану».

— Когда вы в последний раз виделись с полковником?

— Уже больше года назад.

— Но ведь вы были друзьями.

— Моя жена его недолюбливала.

— За что?

— Это старые счеты… Почему капитан не захотел посмотреть на фотографию Приблуды и его друзей? — сменил тему Аркадий.

— Вероятно, у него свои причины, — Осорио сказала это так, что стало ясно — ей это тоже ни к чему.

…Стены домов обвивали белые как снег цветы жасмина. Переполненные мусорные баки испускали всепроникающую вонь гниения.

Огибая линию океана, вдоль гавани протянулся так называемый Малекон — дамба, защищающая шестиполосный бульвар и береговую линию, на которой выстроились трехэтажные здания. Вода в океане была черной, но поток машин обозначал огнями приморский бульвар приблизительно в квартале от Аркадия и Осорио. Дома, которые Аркадий видел на рассвете с другой стороны залива, оказались скопищем безвкусных сооружений. Без своей яркой расцветки, скрытой в сумерках, они были похожи на останки захваченных пиратами кораблей. В конце длинной сводчатой галереи Осорио открыла ключом широкую деревянную дверь. Провела Аркадия по выщербленным ступеням к стальной узкой двери, за который открылась гостиная, которую, казалось, взяли и полностью переместили из Москвы в Гавану. Приглушенный свет ламп, стереоустановка, шахматная доска с фигурами, обивка на входной двери, тюлевые занавески на балконе. Грубо оттиснутые на красном шелке серп и молот — флаг еще советских времен. Стол, на нем поднос со стаканами, солонка. Артефакты ностальгии — хохломские петухи, фигурки медведей, макет Василия Блаженного — все это на полочках вдоль стены. Искусственный плющ и гвоздики украшали кухоньку, в которой едва разместились двухконфорочная плита, холодильник, газовые баллоны. Штабеля пустых бутылок из-под рома Havana Club и «Столичной» под раковиной.

Единственное, что нарушало обстановку обычной московской квартиры — негр на стуле в углу с длинной тростью в руке. Черная рубашка, красная бандана, кроссовки Reebok. У Аркадия перехватило дыхание, прежде чем он понял, что это выполненный в полный рост манекен. Лицо украшали грубо вылепленные нос и лоб, жесткий рот и квадратная челюсть. Все это придавало дьявольскому блеску глаз еще больше выразительности.

— Господи, это еще кто?

— Чанго.[4]

— Чанго?

— Дух Сантерии.[5]

— Ну хорошо. Только какого черта он ему понадобился?

— Понятия не имею. Но ведь мы здесь не для того, чтобы выяснять это, — заметила Осорио. Было очевидно, что она привезла его сюда затем, чтобы продемонстрировать, насколько тщательно она поработала, чтобы снять все отпечатки пальцев в квартире. Каждую дверную поверхность, каждый дверной косяк, каждую ручку, каждую деталь, которой могли бы коснуться. Некоторые отпечатки были сняты, судя по оставшимся бороздкам, специальной лентой. Но гораздо большее количество отпечатков было отчетливо видно, они были обработаны коричневой дамской пудрой.

— Это ваша работа?

— Да.

— Коричневая пудра? — до сих пор ему не случалось видеть такого.

— Специальная пудра местного производства. В это непростое время слишком дорого закупать импортную пудру. Мы делаем свою из сожженных пальмовых листьев.

Похоже, она не упустила ни единой возможности. Под светом лампы жила маленькая морская черепашка, бестолковое, закованное в панцирь существо в неглубокой прозрачной банке с песком. «Отличное домашнее животное для разведчика», — подумал Аркадий. Ее панцирь был украшен затейливым коричневым узором.

— Приблуда мог бы жить в посольской квартире, но он снял эту нелегальную у кубинца снизу.

— И зачем он это сделал?..

Вместо ответа она открыла балконную дверь, занавески на ней взметнулись подобно крыльям вместе с ворвавшимся бризом. Аркадий послушно вышел на балкон и встал между двумя стульями и мраморными перилами, глядя на ночной небосвод и на Малекон, изогнувшийся изящной кривой бульварных огней. За линией дамбы были видны вспышки маяка, палубные огни грузового судна и лоцманской лодки, входящей в гавань. Когда его глаза привыкли к темноте, он различил менее яркие бортовые огни рыбацких лодок и неподалеку от них, ближе к берегу, мерцание горящих свечей.

— Neumaticos, — сказала Осорио. Аркадий мысленно представил себе флотилию автомобильных камер, качающуюся на черной зыби ночного океана.

— А почему полиция не опечатала входную дверь? — спросил он.

— А потому что не было приказа о начале расследования.

— Тогда что же мы здесь делаем?

— Предлагаем вам расслабиться и больше не думать об этом деле…

Она жестом предложила Аркадию пройти через гостиную, затем по коридору мимо прачечной в кабинет, в котором стоял старинный письменный стол, компьютер, принтер, на стене висели книжные полки, забитые изданиями в переплетах Кубинского министерства сахарной промышленности и фотоальбомами. Два портфеля стояли под принтером, один из коричневой кожи, другой из уродливого зеленого пластика. Стены были завешаны картами Кубы и Гаваны. Аркадий подумал о том, каким большим был остров Куба: 1200 км в длину… Он открыл фотоальбом и увидел снимки, как ему показалось, зеленого бамбука.

— Поля сахарного тростника, — сказала Осорио. — Приблуда часто приезжал туда, ведь мы до сих пор полностью зависим от поставок уборочных машин из России.

— Понятно. — Аркадий положил альбом и подошел поближе к карте Гаваны. — А где мы сейчас?

— Здесь, — она показала место, где Малекон, изгибаясь, поворачивал на восток в сторону крепости Сан-Сальвадор-де-ла-Пунта — там заканчивалась дамба и начиналась Старая Гавана и бухта. К западу протянулась территория, известная как Ведадо и Мирамар. Именно в этом месте Приблуда надписал — Посольство РФ. — А почему вы спрашиваете?

— Всегда полезно знать, где ты находишься.