Процессию возглавляют церемониймейстеры с диковинными средневековыми званиями вроде чрезвычайного герольда Мальтраверса, герольдмейстера Кларенсо и персеванта Красного дракона в расшитых золотом алых камзолах, штанах до колен и шелковых чулках. Вдоль пути следования процессии стоят охраняющие королеву лейб-гвардейцы в шлемах с плюмажем из лебяжьих перьев и знаменитые бифитеры в алых с золотом мундирах до колена, алых штанах, белых брыжах и черных тюдоровских шляпах.
Елизавета II в сопровождении четырех пажей и двух фрейлин, под руку с принцем Филиппом, величественно шествует по Королевской галерее в палату. Перед ней несут меч и церемониальную шапку, болтающуюся на длинном шесте, а возглавляют процессию, пятясь задом, два главных церемониймейстера – граф-маршал и лорд-обер-гофмейстер. Ровно в половине двенадцатого утра королева садится на позолоченный трон под золотым балдахином, а Филипп устраивается по левую руку от нее на таком же троне, но несколькими дюймами ниже.
“Черная булава” – чиновник, выступающий от лица королевы, проходит в палату общин, где перед его носом демонстративно захлопывают дверь в знак независимости нижней палаты. (Ни один монарх не переступал порог палаты общин с 1642 года, когда король Карл I, ворвавшись на заседание, попытался арестовать пятерых депутатов.) После трех громких ударов в дверь жезлом из черного дерева “Черную булаву” допускают в палату, где он велит депутатам “немедленно предстать перед ее величеством в палате лордов”. Депутаты парламента во главе с премьер-министром, кабинетом и лидером оппозиции встают за деревянным барьером у входа в палату лордов – их место там. Теснящиеся на пятачке в шесть на три с половиной метра политики несколько приземляют пышную церемонию, “выглядя, словно обвиняемые на суде” (122), как писал американский посол Дэвид Брюс.
Лорд-канцлер взбирается на помост и достает из красного шелкового мешка речь, написанную премьер-министром и кабинетом, которую вручает королеве. Ее величество старательно зачитывает законодательную программу правительства на предстоящий год – длится это не больше пятнадцати минут. “По-моему, я произнесла скучнейшую и зануднейшую речь в жизни, – делилась она с Пьетро Аннигони во время сеанса позирования после церемонии 1969 года. – Но что поделать, такой материал. Пытаешься добавить хоть чуточку эмоций, однако оживить этот текст человеку просто не под силу” (123). Не забудем и о короне, которая весит ровно столько, на сколько выглядит. Даже несколько часов спустя “шея по-прежнему не гнется” (124), – призналась Елизавета II однажды.
Речь 28 октября 1958 года, длившаяся две минуты десять секунд, оказалась одной из самых коротких и совпадала, кроме того, с убеждениями самой королевы, содержа общие места о сближении с Содружеством, поддержке ООН и Атлантического альянса. Королева говорила об историческом значении телетрансляции открытия парламента, позволяющей “многим миллионам моих подданных <…> наблюдать обновление парламентской жизни” (125). Она упомянула и о визите “с моим дорогим супругом” в Канаду, запланированном на следующее лето, а затем в Гану, провозгласившую в 1957 году независимость от Британии.
Однако перед тем, как отбыть в Гану, Филипп отправился еще в один визит доброй воли на борту “Британии”, посетив за четыре месяца Индию, Пакистан, Сингапур, Бруней, Борнео, Гонконг, Соломоновы острова, острова Гилберта и Эллис в Тихом океане, Панаму, Багамы и Бермуды. Вернулся он в конце апреля 1959 года, и немного погодя Елизавета II наконец снова оказалась в положении. Несколько лет спустя пошли слухи, будто принц Эндрю, появившийся на свет в результате этой беременности, был зачат как раз во время долгого вояжа Филиппа – от Генри Порчестера, близкого друга королевы и такого же увлеченного коннозаводчика. Однако, учитывая, что принц родился в середине февраля 1960 года, зачатие приходилось на май предыдущего года, когда королева и Филипп “почти не расставались” (126), согласно последующему расследованию Найджела Демпстера, автора колонки светских сплетен и покаянному инициатору тех самых слухов.
Как только беременность ее величества подтвердилась, Мартину Чартерису было выдано конфиденциальное поручение. “У меня будет ребенок, к появлению которого я уже довольно давно стремлюсь, – сообщила она помощнику личного секретаря. – Это значит, что я не смогу отправиться в Гану, как планировалось. Поэтому я поручаю вам поехать и объяснить ситуацию [президенту Кваме] Нкруме, но попросить его держать язык за зубами” (127).
Елизавета II с Филиппом продолжили тем временем свое шестинедельное путешествие протяженностью в пятнадцать тысяч миль по Канаде с посещением всех провинций и территорий. На совместное с Соединенными Штатами открытие морского пути Святого Лаврентия 26 июня чету Эйзенхауэр пригласили на ланч на борту “Британии”. Десять дней спустя королева и Филипп на четырнадцать часов прилетели в Чикаго, и президент снова предоставил им лимузин – на этот раз с открытым верхом. Мэр Ричард Дейли (128) расстелил красную дорожку через Лейк-Шор-драйв, представил Елизавете II своих семерых детей и провозгласил: “Чикаго ваш!” (129) Эйзенхауэр передал в письме королеве слова своего шофера, который “никогда не видел подобного воодушевления в толпе, выстроившейся вдоль улиц” (130).
Королева страдала от токсикоза, который умудрялась скрывать, хотя и пролежала в постели несколько дней во время путешествия по Юкону. Пресс-служба сослалась на легкое расстройство желудка, и, отлежавшись, ее величество продолжила визит. Через неделю после возвращения в Лондон 1 августа дворец официально объявил о беременности, и королева направилась в Балморал на ежегодный отдых.
Гарольд Макмиллан, отложивший выборы до возвращения королевы, использовал его как приманку, чтобы убедить Эйзенхауэра посетить Британию в рамках планируемого мирового турне. Премьер-министр понимал, что визит американского президента сильно повысит шансы его партии в предстоящей кампании. Узнав, что Эйзенхауэр колеблется, Макмиллан пустил слух, что “королева глубоко оскорбится” (131), если он обойдет Великобританию стороной. Поскольку ее величество не планировала возвращаться в Лондон, Эйзенхауэр принял приглашение провести два дня в Балморале.
28 августа принц Филипп встретил Айка, Мейми и их сына Джона в абердинском аэропорту и сопроводил в Балморал. Президент с компанией быстро подстроились под замковый распорядок, общаясь с королевской семьей и друзьями, среди которых был граф Уэстморлендский (132), лорд и леди Порчестер, а также Доминик Эллиот, сын 5-го графа Минто и друг принцессы Маргарет.
“Королева отлично ладила с Эйзенхауэром, – вспоминал Эллиот. – Президент был очень интересным человеком, отличным парнем и замечательно вписывался в компанию” (133). От охоты на куропаток Айк отказался, однако ее величество устроила для него пикник на берегу Лох-Мика и даже пожарила на решетке шотландские оладьи, вспомнив уроки виндзорской кухарки, полученные во время войны. Президент был так впечатлен, что попросил рецепт – Елизавета II выслала его через несколько месяцев, извиняясь за ингредиенты в расчете на шестнадцать человек. “Когда едоков меньше, я просто уменьшаю количество муки и молока”, – поделилась она советом, добавив, что “тесто нужно хорошенько взбить” (134).
Королева-мать устроила Эйзенхауэрам веселую коктейльную вечеринку в Беркхолле перед отъездом. Президент охарактеризовал визит как “во всех отношениях идеальный” (135) и отдельно поблагодарил королеву за прощальный подарок – куропаток, подстреленных на охоте. На следующий вечер он отужинал ими в Чекерс-Корте с премьер-министром.
Макмиллан и тори одержали полтора месяца спустя убедительную победу на всеобщих выборах. Премьер-министр написал королеве, которая тогда была почти на шестом месяце беременности, что ей нет необходимости возвращаться в Лондон досрочно. В том году она пропустила из-за своего положения церемонию открытия парламента, и речь вместо нее зачитал лорд-канцлер.
