После недели военных действий войска были введены. Однако Иден жестоко просчитался, исключив из расклада Соединенные Штаты и тем самым прогневив Дуайта Эйзенхауэра, который выстраивал “особые отношения” с британским правительством. Недавно избранный американский президент порицал суэцкую авантюру не только за дестабилизацию обстановки на Ближнем Востоке, но и из опасения, что за Египет вступится Советский Союз и развяжет более масштабную войну. Соединенные Штаты вместе с другими государствами– участниками ООН, среди которых было много союзников Британии по Содружеству, выразили неодобрение по поводу суэцкой операции и потребовали прекращения огня. Кризис вызвал падение фунта – в результате опустошения миллионных счетов в фунтах стерлингов, особенно в Соединенных Штатах, – и тем самым подарил Эйзенхауэру еще один рычаг давления в виде отказа обеспечивать международные займы Британии до вывода захватнических войск. В полночь 6 ноября вступило в силу соглашение ООН о прекращении огня, а к концу декабря французские и британские войска завершили позорное отступление.

Среди ежедневной правительственной документации, которую читала королева, были и планы Министерства иностранных дел, касающиеся суэцкой кампании. “От нее ничто не скрывалось. Она знала о секретных соглашениях заранее” (119), – утверждает один из придворных советников. По мнению Идена, “она прекрасно понимала, чем мы занимаемся” (120). На пару недель, предшествующих вводу войск, выпало две встречи с премьер-министром, у которого уже едва выдерживали нервы от напряжения. Он начал принимать бензедрин (121), лишь усугубивший бессонницу и перепады настроения. Мартин Чартерис позже называл его “нервным” и “дерганым” (122) – по его словам, премьер-министр едва мог усидеть на месте во время визитов в Букингемский дворец. “Королева, наверное, думала, что Иден помешался” (123), – вспоминает Чартерис.

Если не считать сомнений со стороны отдельных министров, кабинет Идена поддержал суэцкую операцию почти единогласно. Майкл Адин встал на сторону премьера, однако личные секретари ее величества Мартин Чартерис и Эдвард Форд решительно высказались против. Елизавета II, возможно, задала свой излюбленный вопрос: “Вы уверены, что поступаете правильно?” (124) Два десятилетия спустя Иден сообщил биографу Роберту Лейси лишь то, что королева не выразила неодобрения, “но и просуэцкой ее позицию я бы не назвал” (125). Елизавета II по-прежнему придерживалась сугубо нейтральных взглядов в соответствии со своей конституционной ролью. “Я не думаю, что она выступала за, – вспоминает Гай Чартерис. – Это у Мартина сложилось такое впечатление, поскольку сам он высказывался категорически против” (126).

Разбитый физически и душевно – “до бессвязности в речи” (127), по одному из свидетельств, – Иден вылетел в середине ноября на Ямайку отдыхать и поправляться в “Голденае”, доме Яна Флеминга, оставив своим заместителем Р. А. “Рэба” Батлера. Черчилль, критиковавший Идена (128) за несогласованность действий с Эйзенхауэром, отправил тому письмо на правах давней дружбы, подчеркивая, что обеим странам пора перестать возмущаться по поводу решений Идена и объединить силы против Советского Союза. В своем ответе от 23 ноября Эйзенхауэр соглашался, что “настоящий враг” (129) – это Советы и что США и Британия должны “преследовать на Ближнем Востоке легальные цели”.

Черчилль переслал письмо Эйзенхауэра королеве. “Крайне интересно узнать его видение ситуации – надеюсь, это означает, что на смену нынешним разногласиям между нашей страной и Америкой вскоре придет еще более тесное сближение” (130), – ответила она. В последующие десятилетия Британия действительно будет сотрудничать на международной арене с Америкой более гармонично, несмотря на падение своего престижа как мировой державы и борьбу колоний за независимость.

Саму королеву никто ни в чем не обвинял, однако суэцкий позор бросил тень и на нее как на монарха. Больше всего пострадал сам Иден. Так и не восстановив здоровье, 9 января 1957-го он решил подать в отставку на пороге своего шестидесятилетия, пробыв в должности всего год. Королева похвалила его “неоценимое руководство” (131) страной “во времена потрясений”, а Иден выразил ей благодарность за “мудрую и беспристрастную реакцию на события” (132). Однако его репутация как государственного деятеля была погублена безвозвратно.

И снова перед Елизаветой II встала задача выбрать лидера партии, однако на этот раз она попала в ловушку политических махинаций, впервые за все время дав повод усомниться в своем умении держать нейтралитет. Если у лейбористов лидер выбирается голосованием, то консерваторы, придерживающиеся более элитистских взглядов, предпочитают менее прозрачную процедуру частных совещаний, которая называется “выдвижением”. Ведущими кандидатами выступали шестидесятидвухлетний министр финансов Гарольд Макмиллан и пятидесятичетырехлетний Рэб Батлер, председатель палаты общин, замещавший премьер-министра и претендовавший теперь на повышение.

Было бы вполне логично вознаградить Батлера за десятилетия службы на руководящем посту. Кроме того, он выступал против суэцкой кампании, в отличие от Макмиллана, который входил в число организаторов, хотя и пытался дистанцироваться теперь от позорного фиаско. Иден, официально не имевший права голоса в выборе преемника, сообщил королеве, что предпочел бы Батлера.

Уходящий в отставку премьер-министр предлагал королеве опираться в своем решении на корифеев партии – шестидесятитрехлетнего лорда Солсбери и пятидесятишестилетнего Дэвида Максвелл-Файфа, виконта Килмурского, исполнявшего обязанности лорда-канцлера, одной из высших парламентских должностей. Вместе они опросили кабинет, а также нескольких бывших министров и лидера “заднескамеечников” – рядовых членов парламента. Солсбери доложил королеве, что по опросам с большим отрывом лидирует Макмиллан. Свою лепту внес и Черчилль, посоветовав “выбирать того, кто старше” (133).

Однако когда 10 января Елизавета II вызвала Макмиллана во дворец и поручила ему сформировать правительство, для партийных низов это оказалось полной неожиданностью, поскольку многие выступали за Батлера. Вместо того чтобы принять взвешенное решение, Елизавета II, судя по всему, положилась на парочку закоснелых аристократов, не видящих дальше своего носа. По совести говоря, королева всего лишь следовала правилам Консервативной партии. Сделай она независимый выбор – что, учитывая ее обычную осторожность, маловероятно, – ее обвинили бы в превышении полномочий. Тем не менее даже при таком раскладе она показала себя малосведущей особой, стремящейся угодить клике избранных. Радужные надежды на “Елизаветинскую эпоху” постепенно меркли под холодным дождем критики.

Королевская чета приближается к Нью-Йорку на пароме. Октябрь 1957 года. Associated Press

В напряженные дни суэцкого конфликта и смены партийного руководства королеве отчаянно не хватало мнения одного человека – принца Филиппа. Именно тогда его моральная поддержка пришлась бы как нельзя кстати. Однако 15 октября тридцатипятилетний герцог, с подачи самой супруги, отправился в четырехмесячный сольный вояж по странам Содружества на яхте “Британия”, которой предстояло покрыть почти сорок тысяч миль.

Изначально его путь лежал в Мельбурн на открытие Олимпийских игр 1956 года, и, как высказался Филипп впоследствии, “было бы гораздо проще слетать туда и обратно на самолете” (1). Однако они с королевой решили расширить маршрут путешествия, включив побольше остановок в Австралии, а также высадки в Новой Зеландии, Кении, Гамбии и ряде таких “отдаленных, но преданных участниц Содружества” (2), как Папуа – Новая Гвинея, Сейшелы, Цейлон и Малайя. Кроме того, перед Филиппом стояла задача посетить Фолкленды в Южной Атлантике и британские базы в Антарктиде.