— И как ты будешь решать?

— Решу. Придумаю что-нибудь.

Ничего я, естественно, не собиралась придумывать. Тут ничего не придумаешь! Но сегодня главное — погасить конфликт, а то мне несдобровать.

— Саш, мне завтра надо поехать в роддом, чтобы забрать паспорт. Кроме меня, его никому не отдадут. Мне нужно быть там рано утром. Врач поставит отметку о моей выписке… Мне нельзя людей подводить: они меня противозаконно отпустили!

Приезжаю я в роддом и говорю:

— Выписывайте меня немедленно!

— Как? Вы же хотели остаться? Мы готовы еще вас подержать!

— Выписывайте немедленно!

Домой я возвращаться не собиралась. Позвонила Андрею Л-ву:

— Андрюша, я могу сейчас приехать из больницы к вам и пробыть у вас какое-то время?

— Конечно.

Вот что значит настоящий друг.

Сейчас, когда я памятью возвращаюсь в этот период своей истории, я понимаю: к моменту рождения третьего ребенка я изменилась. Я была уже не той перепуганной женщиной, впадавшей в состояние оторопи от издевательств мужа. Страх по-прежнему оставался компонентом моей жизни. Но он стал рациональней, что ли. Я перестала быть зайчиком, который дрожит от каждого шороха. Я могла себе сказать: тут мне реально есть чего бояться. А здесь можно проскочить без малейших потерь.

Я стала стратегом. У меня появился хоть смутный, но все же план выхода из положения, которое совсем недавно представлялось безвыходным. Я больше не могла любить Шуйского таким, какой он есть. Я поняла, что любила совсем другого человека — образ-фантом, который я создала в своем сознании. Этот принц-мечта никакого отношения не имел к Шуйскому, существовавшему в реальности.

Мой муж также изменился. Нет, он не вышел и не собирался выходить из той жестокой и упоительной для него игры, в которую он меня вовлек. Она превратилась для него в рутину. Исчезли былые острота и новизна. Я стала привычным явлением, мальчиком для битья на каждый день, который никуда не денется. Неудивительно: сколько раз я прощала непростительное, сколько раз я клялась, что ухожу навсегда, и возвращалась, сколько раз я была обманута, но это меня как будто ничему не научило! Прав был Шуйский, так думая обо мне.

Переменам в себе я обязана тем, кто не боялся поддерживать меня в те трудные дни. Я поняла: есть люди, на чью помощь я могу рассчитывать. Прошу заметить: и Оля Герасимова, и Андрей Л-в в своей профессиональной деятельности в то время были зависимы от Шуйского. И это не остановило их, когда мне потребовались помощь и поддержка. На моем трудном пути не раз встречались люди, которые, несмотря на власть Шуйского, на те возможности мстить, которыми он обладал, не боялись спасать меня и моих детей.

Уверенный в себе, мой супруг ни о чем не подозревал. Я сказала водителю:

— Мы едем к Л-вым.

Он без слов меня туда отвез. Саша, водитель, всегда мне помогал и никогда не выдавал меня Шуйскому.

Я не хотела его подставлять под удар, поэтому предложила:

— Саша, ты скажешь Шуйскому: я тебе приказала остановиться в определенном месте. Ты послушался. А дальше я вышла из машины и скрылась в неизвестном направлении.

Водитель привез меня к Л-вым, и я отпустила машину.

Целый месяц, до самых родов, я жила у Л-вых.

Неудобно было ужасно.

Скоро рожать. А денег у меня ни гроша. За роды заплатить нечем. Пеленки-распашонки купить не на что! Чего там, питаюсь на чужие деньги! Я, известная певица, жена знаменитого продюсера, живу на милости чужих людей.

И тут я вспоминаю: существует контракт на мое имя, заключенный с ЦКБ. Ура!

Поехала в ЦКБ и смогла договориться с Еленой Николаевной Зарубиной, главным врачом, об аннулировании контракта и возвращении мне всех внесенных за мои будущие роды денег. Я сказала Елене Николаевне честно:

— У меня патовая ситуация — с мужем я сейчас развожусь. Денег у меня нет абсолютно. Этот контракт, оформленный с вашим учреждением на мое имя, — единственные средства, которыми я могу располагать. Мне нужно его аннулировать.

Она пошла вместе со мной в коммерческий отдел. Тут следует напомнить: между двумя событиями — заключением контракта с роддомом ЦКБ и моим визитом туда, чтобы его ликвидировать и вернуть деньги, — случился дефолт. Мы внесли что-то около полутора тысяч долларов в рублевом эквиваленте, а получила я примерно пятьсот. Но и им я обрадовалась! Составила целую смету, как их потратить. Пятьдесят долларов, помню, я ассигновала на пеленки и распашонки. И главное — теперь я точно не умру от голода.

Посчитала я, посчитала и, спокойная и умиротворенная, легла спать. Ночью просыпаюсь, как от толчка. Господи! Да у меня же в Крёкшино море детских вещей осталось! Я и Тёмкину коляску еще никому из «наследников» — детей друзей — не отдала! Опять радость! Только всего-то: надо съездить в Крёкшино и все это богатство забрать.

Я звоню няне и говорю:

— Машечка, милая, пожалуйста, возьмите детей и погуляйте с ними подольше. Мне надо детские вещи из дому забрать. А то новорожденного вообще не во что будет одеть и некуда положить!

А на улице осень, уже сыро, холодно. И вот Маша моя принялась расхаживать вдоль платформы у станции с Аней и Тёмой, а я, как воровка, спешно бросилась к нашему с Шуйским семейному очагу.

Я, как Штирлиц, пришедший на явочную квартиру, созвонилась с Машей, убедилась: в Багдаде все спокойно, шейх и повелитель отсутствует. Шел последний месяц моей, третьей по счету, беременности.

Сколько я за час вынесла из дому и кладовки — масштабы «ограбления» не снились Али-бабе и сорока разбойникам в счастливых снах! Когда няня зашла в кладовку, она просто ахнула! Она до сих пор не может понять, как я все это умудрилась вытащить на своем пузе.

Водитель ждал меня поблизости в машине. К дому я его просила близко не подъезжать. Я не хотела, чтобы кто-то нас видел.

Выволокла я все эти детские вещи и, обливаясь слезами, поехала к Л-вым. Анютку с Тёмкой я уже месяц как не видела. Очень тяжко мне было. Приходилось успокаивать себя тем, что, пока они с Машей, за них можно, по крайней мере, не бояться. А тоска… От нее никуда не денешься. Но лучше ли будет Ане и Тёме, если я буду таскать их за собой по чужим людям?

Машина отъехала. Две маленькие фигурки исчезли за поворотом дороги…

Мы приехали к Л-вым. У них самих трое детей, а тут еще я — на сносях, со своими вещами. После того как я в их узеньком коридорчике поставила свою коляску, по нему стало возможно передвигаться только боком.

Стыд такой! Я каждую минуту осознавала, как я мешаю этим добрым людям. Они, конечно, ни словом, ни взглядом не дали мне понять, что я их притесняю. Но мне от этого нисколько не становилось легче.

Я старалась помогать им по дому чем могла. Готовила, убирала, гладила, с детьми уроки делала. Андрей с женой все время говорили:

— Да сядь ты, ради бога…

Но я не могла: просто не знала, как мне еще их отблагодарить…

Где был Шуйский, счастливый муж и добропорядочный отец семейства? Искал ли он свою беременную жену? В принципе, при его средствах и влиянии, у него была возможность отыскать меня где угодно. Но вряд ли он стал бы себя утруждать подобными хлопотами. Он понимал: дети у него в руках, меня, своенравную и непокорную нахалку, он опустил, как сейчас говорит молодежь, ниже плинтуса. Ему в тот момент дышалось намного легче, чем мне. А что еще надо молодому, состоятельному и привлекательному мужчине в самом расцвете лет? Я только руки ему развязала.

С родами мне повезло. Напомню: контракт с роддомом при ЦКБ я аннулировала, приобретя таким образом «подъемные» деньги. Но мир не без добрых людей: в этой простой истине на протяжении всего своего нелегкого пути я убеждалась не раз. Елена Николаевна Зарубина позвонила в другой, очень хороший, родильный дом (популярный среди моих коллег) и попросила принять меня туда на общих основаниях — бесплатно. Зарубина добавила: