— А где клавиши?

Лёня делал аранжировки, и ему разрешалось брать домой дорогущий инструмент фирмы «Роланд».

— Как где? Там, где обычно, — под кроватью, — отвечаю. (Мы его прятали туда, когда уходили из дому.)

— Там ничего нет.

Мы принялись искать. Инструмента нигде не было. Что делать? «Роланд» был государственный и числился за филармонией! Он стоил бешеных денег. Нам за него никогда в жизни было не расплатиться.

Мы стали тут же звонить руководству. На счастье, все поверили в то, что не мы его украли. Наше состояние говорило само за себя: не поверить нам было невозможно. Нас простили и не заставили ничего выплачивать.

Мы даже в милицию жаловались. Но тех, по-моему, больше интересовало, почему мы живем без прописки: на каком основании поселились у той женщины. Еще пришлось оправдываться: мол, она наша близкая подруга — пустила бесплатно пожить бедных «влюбленных» из Саратова.

Чем был для меня Лёнька? Это была первая настоящая большая любовь. У нас было абсолютное взаимопонимание. Мы были из тех людей, про которых говорят, что они настроены на одну волну. У нас была общая работа, общая профессиональная судьба.

Коренное отличие состояло в том, что я человек организованный и целеустремленный. Я четко планирую каждый свой день. Обдумываю, какие шаги должна предпринять на данном этапе.

Я все делала для того, чтобы у меня не было ни минуты простоя. На скольких прослушиваниях за тот период своей жизни побывала! Если приходилась ко двору, я всегда старалась, чтобы Лёню взяли тоже. Прямо так и говорила: у меня муж — клавишник, возьмите его тоже. Иногда брали…

А Лёнька… Он был мечтатель, фантазер, романтик. Немного прожектер. Ему в голову постоянно приходили самые невероятные идеи. Однажды приходит домой и с порога заявляет:

— Все, Алёк, мы уезжаем в ЮАР.

И начинает рассказывать о том, как там здорово. И притом так эмоционально повествует, со всеми подробностями. А ведь он отродясь не бывал в этой стране. Я, маленькая восторженная девочка, слушала его, открыв рот. Заявила как-то маме:

— Мама, мы собираемся эмигрировать в ЮАР.

Мама чуть с ума не сошла.

Или вдруг Лёнька говорит с решимостью:

— Бог с ней, с Москвой. Поехали на Север там можно много денег заработать.

Я готова была ехать за ним хоть в ЮАР, хоть в тайгу, хоть на Северный полюс.

Несмотря на этот его недостаток, родители прекрасно относились к Лёньке: видели, какой он хороший, как меня любит.

С первым моим мужем я ни разу не поссорилась, мы ни разу не повысили друг на друга голоса.

Я и представить себе не могла, что на свете есть люди, которые специально ищут повод для скандала.

Когда я уже была с Шуйским, Лёнька, добрая душа, частенько звонил мне в квартиру, где мы не жили. Он оставлял сообщения на автоответчике.

Шуйский приходил домой и сообщал:

— Твой муж звонил.

А сам смотрит на меня внимательно — ищет повод для скандала: вдруг заметит, что я обрадовалась.

Я отвечаю безразлично:

— Ага.

В Аткарске, даже иногда в Саратове я чувствовала себя звездой, авторитетом в профессиональной области. Приехав в столицу, начав учиться в Гнесинке, я поняла, как далека от профессионализма, сколького не знаю, сколько еще мне надо учиться.

Моя преподавательница по вокалу Гелена Марцелиевна Великанова дала мне много ценных уроков не только по владению голосом, но и по актерскому мастерству. Она объясняла, как преподнести зрителю ту или иную песню, как нужно работать со словом. Мы занимались по многу часов.

Она говорила:

— Работа с вами для меня большая радость. Вы воспринимаете все, что я хочу до вас донести.

Мы с ней смеялись в песнях, плакали. Причем плакали обе!

Когда я уже закончила учиться, познакомилась с Шуйским и стала выступать под именем Валерия, Великанова позвонила мне и сказала:

— Происходит что-то странное. Вы на самом деле не такая.

Моя учительница в тот период все время утверждала: ей не нравится, что со мной делают. Она, умница, поняла: не я делаю, а именно делают со мной.

Это было позже. А когда я у нее училась, она предложила:

— Я дам вам все мои связи, телефоны всех моих знакомых композиторов. Я им расскажу о вас.

Записала я телефоны и стала всех методично обзванивать… Помню свою беседу с Алексеем Рыбниковым. Он мне сказал:

— Пока у меня ничего для вас нет. Если будет, позвоню.

Вежливо отказал.

Откликнулся композитор Владимир Газарян. Он предложил мне приехать к нему для разговора в Солнечногорск Московской области, где он жил.

Мы с Лёнькой долго-долго тряслись в электричке, еле отыскали его дом.

И вот мы у Газаряна. Нас встречает добродушный, гостеприимный армянин. Стол ломится от угощений — национальная кухня: долма и все такое.

Он мне показал несколько своих песен. А я ему своих — у меня при себе были записи.

И вот он с заговорщическим видом показывает одно свое сочинение:

— Может, ты захочешь это спеть?

А композиция была такая советская-пресоветская. По тем временам это было нормально: всех обязывали петь патриотические песни — без этого никуда было не пробиться. Но не «мое» это было произведение. Скорее оно подошло бы моему учителю Иосифу Давыдовичу Кобзону. Но я понимала: мне нужна была песня известного автора. Тем более у Газаряна был определенный вес, имя. Он мог для меня что-то сделать.

Песню я решила взять. Но как ее исполнить, чтобы она зазвучала современно? И мы решили сделать следующее.

Лёнька заимствовал беззастенчиво аранжировку у Джорджа Бенсона. Я ее раскрасила, переделала мелодию вдоль и поперек. От изначального варианта мало что осталось. Получился образец моего любимого джаз-рока.

Эта запись до сих пор у меня хранится. Недавно ее прослушала. Пыталась оторваться от впечатлений тех лет, оценить свою работу свежим глазом. Хорошо звучит.

Газарян, конечно, был в восторге. Он пытался нас пристроить на телевидение — связи у него были. Меня даже сняли для передачи «Песня года». Но это был только эпизод.

Кроме желания стать известным, признанным профессионалом, меня мучил вполне конкретный, бюрократический вопрос: получение московской прописки. Наиболее вероятным вариантом был такой: найти нормальную, серьезную работу по специальности, чтобы меня как ценного, незаменимого работника «пригласили» в Москву.

Гелена Марцелиевна познакомила меня со знаменитым конферансье Борисом Сергеевичем Бруновым. Благодаря ему я стала исполнять несколько песен с оркестром театра Эстрады. Я там была на хорошем счету. У меня до сих пор хранится афиша: «Выступает оркестр театра Эстрады. Солистка Алла Перфилова».

Композитор Марианна Шепф написала для меня песню. С помощью ее мужа Дмитрия Гафина (он брат банкира Александра Гафина) мне сняли первый в моей жизни клип. Это было наивное, абсолютно любительское видео. Клип на телевидение не взяли. Я продолжала исполнять песню Марианны Шепф с оркестром театра Эстрады.

Я на сцене бара «Таганка-Блюз». Это мой первый день работы в таком престижном месте в самом центре Москвы — на Таганке. Я толком еще не подготовила приличествующий месту репертуар. В моем активе — три композиции, которые я сочла наиболее подходящими.

Распущенные волосы. Обычные брюки и свитер. Знаю: столичный концертный наряд мне не потянуть. А самопал типа того, в чем я вышла на сцену в Юрмале, даже для бара не годится.

Я исполнила три песни. Ко мне подошел молодой человек. Спросил:

— Какую музыку вы любите?

— Джаз, — ответила я.

— Понятно, — ухмыльнулся он.

Это был Шуйский. Я училась на четвертом курсе. Мне был двадцать один год. Шел декабрь 1989 года.