Что верно, то верно: большевистская власть дарила самое дорогое для себя – безбожие…

24 ноября под заголовком «Красный флаг на минарете» газета писала:

«Раньше с минарета главной мечети муэдзин призывал правоверных на молитву. И его тягуче-заунывный напев «ал-ла-ил-ля-Бисмилля-а-а!» был славословием Аллаху и его пророку Магомету.

Революция нанесла всем религиям глубокую рану. А теперь культурный рост масс окончательно вбивает осиновый кол в могилу религии. Тысячи церквей, синагог, мечетей, молитвенных домов волей трудящихся передаются под культурные учреждения. Это движение широко охватило весь Союз и наш край. Все меньше становится фанатиков религии.

Победный марш миллионов, идущих на штурм религии, как средства угнетения и затемнения масс, завоевывающих права на культуру, не заглушить уже ни звоном колоколов, ни призывами муэдзинов с минаретов.

Мечеть передана волей трудящихся под культурное учреждение. Теперь в мечети клуб нацмен, дворец, где будет сосредоточена вся массовая культурная работа среди трудящихся отсталых восточных национальностей.

Клуб открыт 7 ноября…»

10 декабря Казкрайком ВЛКСМ объявил «антирелигиозное наступление по Казахстану», приурочив его начало «к антирождественским дням».[267]

За волной принудительного обезбоживания, которое газеты преподносили как долгожданный радостный карнавал, обрушился вал принудительной коллективизации и раскулачивания, когда «в отдельных местах», как сообщал Голощекин Сталину в секретном письме весной 1930 года, «доходило до отнятия абсолютно всего, до последнего куска хлеба».[268] (В отдельных ли? Читай – всюду.) Следом прошла ответная волна народного сопротивления насилию. Вооруженные выступления начались в сентябре 1929 года в Кара-Калпакии и Сыр-Дарьинском округе. 1 ноября восстала Батпаккара Кустанайского округа, 7 февраля 1930 года – Сузакский район Сыр-Дарьинского округа, 25 февраля – Иргиз Актюбинском округа и т. д. Одним из лозунгов восставших был – «Во имя ислама».

Власти пошли на попятную. Естественно, «правильная, ясная и четкая» генеральная линия партии не обсуждалась, она ведь была «совершенно бесспорной». Центр объявил виновными местных руководителей: перестарались-де и совершили «левые загибы». В числе последних осуждалось «изъятие в административном порядке мечетей и молитвенных домов». Этим якобы воспользовались «враждебные советской власти элементы, ведя агитацию, оскорбляющую религиозные чувства верующих» («будут облагать налогом за Уразу, Айт и намаз» и т. д.). Осуждение безбожников было, конечно, фальшивым: стоило подавить восстания и взнуздать народ, как все вновь пошло своим чередом. Гурьевская «Рабочая правда» сообщала 17 апреля 1931 года:

«С МУЛЛОЙ И КОРАНОМ ПОКОНЧИЛИ. МЕЧЕТЬ ПОД КРАСНЫЙ УГОЛОК

Рыбаки-колхозники артели «Уртакшил» из аула № 15 совершенно отрешились от всякого религиозного дурмана. Накануне предстоящего праздника Курбан» Байрам колхозники на общем собрании постановили закрыть имеющееся помещение под ленинский уголок. Такое начинание рыбаков следует приветствовать… Пусть на месте, где царил дурман, процветает и крепнет культура. Места дурмана – под очаги культуры. Вот лозунг дня.

Каспиец».

Эта же газета напечатала через несколько дней, 5 мая 1931 года, заметку «В Курбан-Айт работали ударно»:

«Курбан-Айт оставили попам и муллам. Утром на поверке 27 апреля на Каменном был устроен митинг, где рабочие-казахи в количестве 250 человек единогласно отреклись от мечети как очага дурмана и невежества. Праздник Курбан-Айт на Каменном был ударным трудовым днем».

Давно ли селянину, чтобы завлечь его на сторону самого «передового», но, увы, весьма малочисленного рабочего класса, обещали земельку? Выполнив же свою функцию в захвате власти, лозунг «Земля – крестьянам» как бы сразу показался сомнительным. Вставал вопрос: а на что крестьянину земля? Чтобы превращаться в «хозяйчика», богатеть, лелеять пережиток темного прошлого, именуемый мелкобуржуазной сущностью? И землю стали у крестьянина отбирать. Сначала, в 1918 году, у состоятельных. Не тех середняков, которых спустя десяток лет обозвали кулаками, а у настоящих крепких хозяев, «кулаков», то бишь, коли обойтись без ярлыка, средней руки землевладельцев (по-западному, обычных фермеров), кои выращиванием зерна, скота, овощей желали подорвать самое дорогое, что было у государства – диктатуру пролетариата. После уничтожения этих злейших эксплуататоров трудового крестьянства (и кому они мешали жить?!) и плодотворной, вкупе с товарищем маузером, деятельности по очистке семенных закромов разразился в 1921-1922 годах голод. Этот первый голод, сотворенный новой властью, унес в стране 7 миллионов человек.

В.Г. Короленко писал А.В. Луначарскому в 1920 году, то есть за год-другой до разгара голодухи:

«Вы допустите, вероятно, что я не менее любого большевика люблю наш народ… Но я люблю его не слепо, как среду, удобную для тех или других экспериментов, а таким, каков он есть в действительности:..

Вы победили капитал, и он лежит теперь у ваших ног, изувеченный и разбитый. Вы не заметили только, что, убив его, вы убили также производство…. Увлеченные односторонним разрушением капиталистического строя… вы довели страну до ужасного положения. Когда-то в своей книге «В голодный год» я пытался нарисовать то мрачное состояние, к которому вело самодержавие: огромные области хлебной России голодали, и голодовки усиливались. Теперь гораздо хуже, голодом поражена вся Россия начиная от столиц, где были случаи голодной смерти на улицах… Голод охватывает пространства гораздо большие, чем в 1891-1892 годах в провинции. И главное – вы разрушили то, что было органического в отношениях города и деревни: естественную связь обмена…

Каждый земледелец видит только, что у него берут тр, что он произвел, за вознаграждение, явно не эквивалентное его труду, и делает свой вывод: прячет хлеб в ямы. Вы его находите, реквизируете, проходите по деревням России и Украины каленым железом, сжигаете целые деревни и радуетесь успехам продовольственной политики».[269]

Короленко привел народную украинскую частушку тех времен:

Як був у нас Микола-дурачок, То хлиб був пятачок, А як прийшли разумни коммунисти, То ничего стало людям исти…

«…Что же из этого может выйти? – продолжал он. – Не желал бы быть пророком, но сердце у меня сжимается предчувствием, что мы только еще у порога таких бедствий, перед которыми померкнет все то, что мы испытываем теперь».[270]

Луначарский не ответил на письма Короленко, хотя и обещал, и не издал эти письма со своими ответами, как было договорено. (Они были изданы в 1921 году в Париже и незадолго до смерти прочитаны Лениным.) Обманув старого наивного писателя, Луначарский с театральной брезгливостью развел руками: «Эти «праведники» в ужасе от того, что наши руки обагрены кровью»…

Прав был Короленко – несмотря на миллионные жертвы, разруху, мор, страна только еще стояла у порога бедствий. И снова нахлынули они тогда, когда у лопоухого, доверчивого крестьянина потребовали назад всю его земельку. Вторая коллективизация (1929-1933 годы), которую Сталин сравнил по значению Октябрьской революцией, стала главной операцией по раскрестьяниванию крестьянской страны и, подобно операции расказачивания, унесшей жизни 2,5 миллионов из 4 миллионов казаков, превратилась в организованное и беспощадное истребление народа. Причем в первую очередь под топор пошли лучшие, самые умные, честные и трудолюбивые.

Спрашивается, зачем большевикам понадобилось уничтожать крестьянина-кормильца? А затем, что для Ленина и его соратников крестьянство было «главным врагом социализма» и, стало быть, мировой революции. Как только Ильич не величал вековечного труженика! И «мелким буржуем», и «мироедом», и «мешочником», и «спекулянтом». Владелец мало-мальской собственности (изба, соха, лошадь, надел земли) был для него «носителем мелкобуржуазной стихии, а значит, самым ярым противником. Ради победы мировой коммуны крестьянство – большинство России – надлежало либо изничтожить, либо поработить.